***
…С появлением нового материала, собирая группу в студии, я потратил кучу усилий на объяснения концепции будущего шедевра, который собирался создать. Процесс погружения, как правило, тернист, труден и полон неожиданностей, поэтому я люблю свою работу и друзей-согруппников, которые не всегда идут на компромисс, но изо всех сил стараются делать все возможное. А айфон — вредное устройство, поскольку мешает делу, являясь безотказным оружием манипулирования. Я осознал это, когда нажимал «принять», потому что тем, кто дергал за ниточки, был Хара. — Руки-кун? — знакомый голос в трубке заставляет меня развернуться к согруппникам, жестом указывая на телефон. Из-за звонка мы прерываем репетицию, но мне кивают, мол, ничего, давай, разговаривай. Добрые люди, они давно жаждали сделать брейк, но я, мерзавец, не позволял. — Я сейчас занят, — тихо говорю в трубку, отходя в сторону. — Я тоже, — отвечает Тошимаса. — Уезжаю на три дня. В рамках подготовки к туру: у нас Осака, Киото и Нара. — Когда?! — Через пару часов отчалю. Звоню предупредить, чтоб не терял. — Подожди! Когда ты вернешься? Вижу, как неоднозначно при этом ухмыляется Широяма, скользя ладонью по гитарному грифу вверх-вниз. Этот жест мне не нравится, он нервирует меня. И Аой тоже начинает раздражать, потому что его движение сейчас напрямую отражает то, чем я стану заниматься вечерами, пока не вернется Хара… Подхожу потихоньку и с силой пинаю его новые дорогущие ботинки. Краем уха вслушиваясь в отборные ругательства, чувствую удовлетворение — ему не стоило акцентировать внимание на том, на чем не следует. — В четверг или пятницу. Я позвоню. Пока я пытаюсь судорожно переварить услышанное, Тошия продолжает: — До скольки у вас репетиция? Я к тому, что вдруг ты захочешь заехать, — он говорит подозрительно спокойно. — До упора… так что… — Хорошо, — теперь в интонациях Хары проскальзывают нотки сожаления. — Увидимся в пятницу. И вот я готов все бросить, лишь бы не дать этому сожалению проявиться и стать осязаемым; но поздно, оно уже плещет через край — не хочу, чтоб Тошимаса куда-то ехал. Все мои мысли упорхнули на парковку, туда, где на подуровне отдыхает мое авто; примерно прикидываю, сколько времени понадобится на собирание пробок и светофоров, дабы попасть в другую часть Токио. В любом случае если ехать, то необходимо выдвигаться прямо сейчас. Три дня… Он не прикоснется ко мне целых три долбаных дня! — Нет! Я приеду… — Круто. В глазах лидера застывает неозвученный вопрос, а взгляд Рейты темнеет; Урухе все равно — он рвется в коридор, поскольку никотиновая зависимость побила все рекорды из-за отсутствия сопротивляемости. — Так ты уходишь? — это был Акира. — На сегодня все? Ему можно было вообще ничего не говорить — он в ярости; взгляд мечет кислотные молнии, а я прячусь за Кая: там гнев нашего басиста меня вряд ли достигнет. — Мне нужно уехать. Юта, вы ведь справитесь без меня? — ищу спасения у лидера. Он как мамочка — всегда поможет. — Без проблем, поезжай, если надо, — Кай объявляет долгожданный перерыв, и все срываются с места. …С каких чертовых пор я начал ставить встречи с Харой превыше работы? Теперь мне нужен тайм-аут, чтобы обдумать это. Три дня, твою мать! Да я просто больной, зависимый маньяк.***
Flashback
…Зависимость принесла вокалисту вдохновение; оно прилетело внезапно, наверное, соскользнуло с крыльев ласточки, пролетавшей за окном, и опустилось рядом с чашкой на столе; сложив ладошки рупором, назойливо зашептало слова, а потом и запело ему мелодии, сразу несколько одновременно и в оба уха. Погружаясь в себя, Матсумото замер, чтобы не спугнуть это состояние. — Тошия, — также не шевелясь, позвал Руки, глядя в одну точку. — Только не думай, что я псих, — прошептал он, — но мне нужно побыть одному. Прямо сейчас. — А почему шепотом? — заинтригованно спросил Тотчи. — Еще листок и ручку... Слова... — Муза посетила? Глядя на басиста, Матсумото кивнул и неожиданно напел кусок мелодического отрывка. Повторяя его на разный лад, он негромко ударял рукой в такт по столу. Все это как-то странно подействовало на Тошимасу: ему вдруг захотелось разделить это состояние, проникнуть в чужие мысли, копнуть глубже. На секунду озадачившись вопросом «для чего», он тут же прогнал от себя эти мысли, решив, что все это слишком кратковременно для того, чтобы увлекаться, — через какие-то считанные дни этот роман закончится. — Мне нужно записать, — сообщил Руки, — а то забуду. — Диктофон? — Хара сунул под нос Матсумото устройство, удачно оказавшееся под рукой. — Оставляю тебя наедине с твоей музой. Если что-то нужно, скажи, — он потихоньку вышел из кухни. — Спасибо, — вслед ему пропел вокалист. …У Руки возникло сразу несколько вариантов песен, в то время как обычно в голове можно было отыскать лишь один, который рождался тяжело и в мучительных сомнениях. Одну из версий Тошия помог «забить» прямо у себя дома, предоставив Таканори портостудию. Это внезапно нагрянувшее творчество и та простота и увлеченность, с которыми Матсумото брался за него, покорили басиста. Хара понимал и предпочитал не мешать процессу, оставаясь в стороне; но хоть он и не признавался сам себе, поучаствовать ему хотелось. То, что делал певец, вызывало уважение. Так вот, наблюдая за Матсумото, Хара реально получал удовольствие, и когда тот случайно перехватил его взгляд, то обнаружил в нем такое непозволительно умиленное выражение, которое бывает только у «тян» из аниме. — Это еще что? — растерянно спросил он. — Ты когда-нибудь видел себя со стороны? — засмеялся Хара. — Знаешь, за что тебя обожают поклонницы? — Э-э, ты сейчас к чему? — внутренне Руки уже был готов к неожиданностям. Басисту нравилось наблюдать выразительную мимику, а также смотреть, как, внимая его словам, Руки кусает губы. Хара не мог не признать, что по уши влюблен в этот рот, который заводил с пол-оборота, заставляя чувствовать себя фетишистом. Вот сейчас, например… Он снова ощутил желание поцеловать любовника, но собственный запрет на это действие возбуждал Хару еще сильнее. — Тебе говорили, что у тебя удивительно красивый рот… то есть голос? Так Матсумото неожиданно узнал еще об одной сильной стороне своей внешности. — Наверное, это единственное, что во мне потрясающего. Я про голос, — улыбнулся он. — Не единственное. Порой ты кажешься настолько милым, что это зашкаливает, — и Тотчи усмехается, но как-то немного нервно. — Я не издеваюсь, серьезно! Ты бы видел выражение своего лица! — Перестань... — Руки уже все понял. — Ты все? — вдруг мягко спрашивает Хара, подходя ближе; его пальцы начинают разминать плечи и затекшую шею мужчины. — М-м. Почти, — Таканори умиротворенно закрывает глаза, зная, что это спокойствие продлится недолго. — Хочу тебя. Они оба знали, что произойдет дальше. Сильные руки отрывают певца от стула, подхватив под ягодицы. Ему еще позволено смотреть в глаза Доминанта, и он с жадностью ловит этот взгляд — потемневший и голодный. — А тебе не кажется, что это уже выходит за рамки просто секса? — Нет, считай это прелюдией, — томно произносит Тотчи; а Таканори понимает, насколько эта мягкость является мнимой, потому что через мгновение тот же голос начинает диктовать ему свою волю совсем с другими интонациями: — Руки за спину!***
Уруха первым покинул общество друзей, оставив их докуривать в одиночестве. Кай стоял привалившись к стене, блаженно выпуская дым в потолок, а Юу, отвернувшись, смотрел в окно. Басист ни на кого не смотрел, он думал о чем-то своем, потирая рукав куртки. — По-моему, более свободный график пошел нам на пользу, — сказал Ютака, затягиваясь сигаретой. — Особенно Руки: он стал как-то спокойнее и увереннее, что ли. — Ага. Светится, как лампочка, — вставил Рейта, но Кай не заметил иронии в словах друга, зато Широяма разглядел в них намного больше. — Слишком уж довольный. — Тебя это задевает, Аки? — спросил Юу. — Нет, что ты, — басист нервно дернулся. — Я рад. — Ну, вы закончили? — улыбаясь, лидер потрепал Сузуки по плечу. — А что плохого в том, что человек счастлив? — безмятежно начал Аой, отвлекаясь от созерцания оконного пейзажа. — Да ничего! — зло выплюнул Сузуки, бросая окурок в пепельницу и собираясь на выход вслед за Ютакой. — Кай, подожди. — Акира, задержись на секунду, — произнес ритм-гитарист, хватая того за ворот куртки. — Разговор есть. — Только недолго, — напомнил лидер, — у нас еще куча работы. — ...Рейта? — Заглянув в глаза цвета ореха и наблюдая лишь ослиное упрямство, ритм-гитарист The Gazette избрал более действенный метод, дабы донести до басиста свою глубокую мысль: выкрутил ему руку за спиной. — Не лезь, ясно? — Чувствуя, что тот пытается увернуться, Широяма прибавил болевых ощущений, выворачивая еще и пальцы. — Он не твоя собственность, проснись, Акира! — Пусти! Это ты не понимаешь! Он взял его прямо в подворотне, как… какую-то… А Руки и рад был, его как подменили. Я видел собственными глазами… — Рехнулся?! Зачем ты следил за ними?Тебе с Такой ничего не светит. Вы расстались. Забыл? Последняя нарочито жестко произнесенная фраза немного отрезвила музыканта, и он перестал вырываться. — Ну, конечно! Еще осталось пнуть меня по яйцам для вразумления, — сердито выплюнул Сузуки, свободной рукой пытаясь отцепить от себя ритм-гитариста. — А нужно? — Аой, зажав сигарету меж зубами, шумно втянул дым. — Ты же знаешь — я могу. — Все было прекрасно, пока не появился этот басист! — Прекрасно было тебе, но не Руки. — Чертов Хара! Что он в нем нашел? — А у тебя вдруг в заду засвербило? Не будь сволочью и живи спокойно. — Отпусти, больно! — завопил Рейта. — Сломаешь руку! — Чем Матсумото заниматься, с кем и где — его личное дело! — осторожно выпуская приятеля, проговорил ритм-гитарист. — Неважно, как ты к этому относишься, у тебя нет права вмешиваться. — Да, и мне жаль, — разминая конечность, с раздражением говорил Акира. — Жаль, что нет такого права… — Рей! Взгляд басиста стал зашоренным и злым, а это был плохой признак, очень нехороший; и Юу вдруг подумалось, что даже если сейчас двинуть ему как следует, вряд ли это возымеет действие — Рей был одержим Таканори уже много лет. Когда-то они действительно были вместе, но творческая натура Руки очень часто требовала свободы; Сузуки был абсолютно не готов к такому повороту, а потому всячески пытался ее ограничить. На почве дикой ревности он провоцировал скандалы, требовал верности, вынуждая Таку оправдываться; в общем, изводил Матсумото бесконечными выяснениями отношений. Понятие «мой» витало где-то рядом, но никак не становилось осязаемым, и Акира бесился от ярости, не желая признать очевидного факта, что в природе отношений изначально нет ничего, что по-настоящему могло бы ему принадлежать. Сузуки стремился к постоянству, которое виделось ему в единственном значении — «навсегда», и эта узколобость напрочь выносила мозг певцу: для него «навсегда» было подобно смерти, и он начал активно искать лазейки, чтобы по-тихому и безболезненно улизнуть. Он устал. Ему хотелось расширить границы, наполняя свою жизнь чем-то еще, помимо ссор с ревнивым собственником, который оккупировал все его личное пространство. А Рейта упрямо не хотел замечать зыбкости собственного постулата. Все менялось, кроме самого Сузуки. Он пытался удержать Матсумото рядом путем ожесточения контроля, относясь к категории упрямцев, которые строят идиллию на фундаменте из костей, безжалостно ломая тех, кого сами же возвели на пьедестал обожания, одновременно используя железный пресс. И Руки, естественно, не выдержал давления, за что и поплатился, загремев в больницу с сотрясением мозга, переломами ребер и ушибами. Это был первый и последний раз, когда Рей поднял на него руку, потому что на этом их отношения резко прекратили свое существование. Певец разом сжег все мосты, не оставив даже следов пепла; и только тогда до басиста внезапно дошло, что он был не прав. Историю, разумеется, замяли; группа тщательно хранила секрет, не вынося конфликт за пределы своего круга, но с тех пор поведение Сузуки держалось под неусыпным наблюдением с условием посещения сеансов психотерапевта и с предупреждением держаться от вокалиста подальше. Но Руки добрый — он умел прощать; и как-то постепенно все утряслось. Кай крайне серьезно подошел к вопросу, взявшись опекать басиста, и даже не заметил, как эта опека переросла для него нечто большее; и все вздохнули с облегчением, решив, что, вдруг, жизнь Акиры наконец-то изменится в лучшую сторону… — …Так не будь идиотом, подумай о Ютаке. Тебе дали шанс все исправить, так зачем разрушать то, что только-только начинает налаживаться? — Не знаю. Порой мне кажется, что у нас с Таканори еще может все получиться. Широяма тихо выругался: он ощутил приближение грядущего катаклизма. Вулкан, который все считали спящим, неожиданно проснулся и вот-вот начнет извержение. Выходило, что даже после разрыва Сузуки не переставал слепо надеяться на воссоединение. Оставалось только посочувствовать бедному Каю, который даже не догадывался об истинном положении вещей, и начать реально опасаться за Таканори, ведь неизвестно, что на самом деле у Акиры на уме. — Рей, послушай! — Широяма укоризненно взглянул на согруппника. — Насильно мил не будешь, а Кай… он… — Ему ни слова! Я ведь могу поговорить с Руки… — О чем? — Перестань считать меня идиотом, Юу. — Я так не считаю, но... если ты навредишь ему… Короче, ты понял! — Да ничего я не собираюсь… — Да какая разница! — раздраженно прервал его речь Аой. — Веди себя как мужик! И мой тебе дружеский совет — забудь о Матсумото. Навсегда.***
Тошимаса распахнул передо мной дверь своего жилища, пропуская вперед. Длинная челка падала на глаза, так что определить настроение по взгляду было сложно, но я почувствовал нервозность. Рассматривая обнаженный торс и какие-то надетые на голое тело, второпях и наизнанку, домашние треники с вытянутыми коленками, я подумал, что Хара никогда не заморачивается насчет одежды, предпочитая ходить дома в чем попало либо вообще без ничего, а штаны сейчас нацепил, видимо, для приличия, потому что ждал меня. Поймав его чуть терпкий запах, смешанный с парфюмом, я вдруг малодушно захотел прижаться к нему, но не мог себе этого позволить… А Хара понимает и ждет — рискну или нет. Порой кажется, что он читает мысли. — Ненавижу сборы, — вместо «здрасьте» выдает он. — От меня, наверное, разит — некогда было сходить в душ. Прости. — Не надо извиняться, — знаю, что нельзя, но все равно не могу удержаться, чтобы не дотронуться до него. Кожа плеча оказалась горячей и немного влажной, и он немедленно перехватывает мою руку. Хара не позволяет прикасаться к себе без разрешения, да мне плевать сейчас. — Нет. — Три гребаных дня! — простонал я. — Тихо, тихо, тихо, — шепчет интимно и неожиданно целует мое запястье, выпуская ладонь. — Тебе не стоит жертвовать любимым делом ради нескольких минут со мной. — Думаешь, я не знаю? Наверняка все эмоции, что я собирался выплеснуть, красноречиво читались на моем лице, выдавая состояние с потрохами. — Тогда, ты все понял, — Тошия прячет усмешку, отворачиваясь. Он не должен улыбаться — сейчас это бесит. — Ты кромсаешь на мне трусы, оставляешь следы, приковываешь наручниками, — начал я, пытаясь вернуть улыбку, но у меня вдруг задергался уголок рта, — заставляешь врать Каю, выдумывая причины, по которым тот должен заботиться о моей собаке. Да я уже почти живу с тобой под одной крышей. И тебе совсем нечего мне сказать? — Не накручивай. У нас еще полторы недели. — Он хватает с пола дорожную сумку. — О! Так ты тоже считаешь денечки? — вырвалось у меня, но как иначе узнать, что скрывается за этими его бесконечными улыбочками? — Тошия! — С тоской смотрю, как в недрах безразмерного чрева сумки исчезают бумажник, очки, мелочь, две футболки, носки, толстовка… ловлю себя на мысли, что запоминаю вещи и их количество… Для чего вдруг захотелось выяснять несуществующие отношения? Я ведь даже не думал. Стоило просто быть милым, например; ну вот кто тянул меня за язык? — Твою мать… — Ничего, — устало сказал Хара, продолжая ходить по комнатам, скидывая в сумку, казалось бы, все подряд, — я тоже не хочу уезжать. — Тошимаса Хара, — бурчу, следуя за ним по пятам, — ты хоть будешь скучать? А Тотчи останавливается, его глаза до ужаса пронзительные; мы стоим на расстоянии каких-то сантиметров друг от друга, но его взгляд дистанцирует меня на километры. Это так жутко, что внезапно становится холодно или… больно? — Не думаю, что у меня будет на это время, — глухо отвечает он, теребя затылок. Я не стал спрашивать, отчего он говорит неправду — просто сейчас так нужно. Нарушение правил порождает то, чего быть не должно, — чувства; а между нами должна оставаться понятная граница физиологической формулы, ее причины и следствия, занимательная геометрия. Геометрия близости. — Ладно… — я должен сказать что-нибудь, возможно, тоже соврать. — Черт! — Совсем неважно, правда, — звучит, как будто я утешаю сейчас... Только кого? Его или самого себя? — Это же просто секс... Для меня уже не просто... Хара молчит; маловероятно, чтобы он пропустил фразу мимо ушей, сосредотачиваясь на сборах; я отчетливо вижу, как он оттягивает момент; наконец закрывает сумку и отставляет в сторону. «Посмотри же на меня, черт тебя дери! Я хочу знать…» Но он не смотрит. — Така, — он произнес мое имя, — меня не будет всего три дня. И чтобы ты много не думал, я попрошу кое о чем. — Интересно. — Не брейся, — выдает он и останавливается, обдумывая идею. — Чего? — не въезжаю в смысл — так резко меняется тема. — Пока я буду в отъезде, ты перестанешь бриться. — Что, совсем? — Совсем. — С ума сошел! Как я покажусь на студии? За три дня я стану похожим на бомжа! — Щетина тебе пойдет. Сменишь имидж рафинированного мальчика. — Может, мне еще и в латекс одеться? — Язык мой — враг мой: надо же было такое ляпнуть. — А ты хочешь? — смеется Хара. — Ни за что! Боже. Нет! Не заставляй меня, пожалуйста. — В ужасе я закрыл лицо руками, когда представил, что мне придется как-то объяснять все это парням. «Знаете, мы тут с Харой БДСМ балуемся и у меня задание с отчетом. Давайте сделаем фото. На фоне ударных я буду выглядеть лучше всего. Черт!» — Мой саб совсем распоясался, — Хара обнимает меня за плечи. — И это все? — вырываюсь, а он откровенно ржет надо мной. — Что, все? — удерживает на месте, прижимая двумя руками. — Не психуй, мнительный ты мой. Латекс отменяется. Но я запрещаю тебе прикасаться и ублажать себя, — ласково говорит он. — Не вздумай дрочить. Сублимируй, медитируй, работай. — Твою мать! Да ты издеваешься! — Ты меня провоцируешь. — Почему ты не целуешься в губы? — зачем-то спросил я. — Потому что я не целуюсь в губы, — повторил Хара. — Это преступление? — Почему я здесь, Тошия? — Нет необходимости, чтобы он отвечал; достаточно того, что сейчас он смотрит мне в глаза, на мгновение стирая границы. Ему можно просто смотреть вот так, чтобы мое тело среагировало желанием, как животное на щелчок дрессировщика. — Через сколько за тобой приедут? — голос резко садится, и я кусаю губы. — Час-полтора, — Хара взглянул на часы. — Я тебя внимательно слушаю, Руки-кун, — проговорил он, медленно стягивая с меня блейзер. — Трахни меня. Трахни так, чтобы я не смог сидеть. Чтобы все эти три дня я даже не вспоминал о сексе.