Ver thik, her ek kom!

      «С детства ненавижу свою удачливость», — подумалось Жрецу рун, когда в результате двухдневного преследования какого-то особо свирепого дракона, дракон оказался вовсе не драконом, а беснующимся Берсерком. Не узнать, что это был именно он, пристало лишь слепому — перекошенная бешенством морда свойственна только воину Одина. Тот находился в компании ещё шестерых викингов, первая половина из которых была уже мертва, а вторая их стремительно догоняла по дороге смерти. Очевидно, договориться с разъяренным безумцем не представлялось возможным. И спорить бессмысленно.       Жрец замер, ехидно ухмыляясь самому себе. Добегался за драконом. Догнал. Везунчик…       Берсерк, порешив последнего, повернулся в сторону нового противника. Выхватил у одного из убитых копьё и с рёвом швырнул его во врага, а враг, уворачиваясь, понял, что совсем не хочет умирать. По крайней мере, здесь и сейчас.       Собственно, эта и прочие мысли быстро улетучились сами собой, когда Берсерк и Жрец рун сшиблись за право победы. Первый вкладывал в удары всю свою безмерную силу, второй весь свой пыл и желание жить. Этот бой обязан был быть коротким, с одним победителем. Жрец уступал в силе и скорости, но лишь до тех пор, пока не пользовался рунами, а его двуручник был существенно тяжелее и надежнее, нежели быстрый став-меч Берсерка.       Клинки змеями плелись в морозном северном воздухе, рассыпали искры, когда удары были слишком сильными. Жрец больше защищался. Немели руки, запаздывая выполнять, казалось бы, привычную работу. В какой-то момент став-меч извернулся и алым росчерком прошёлся по бедру драконоборца, и ещё, и снова уже по другой ноге. Берсерк трепетал и кружился подобно листику на ветру, издавал ревущие звуки между своими смертоносными выпадами. И выглядел при этом так, будто поёт он сам, и небо поёт над ним.       Не было времени ужасаться или восхищаться, если ты хотел жить, но Жрец делал и то, и другое. А ещё надеялся урвать хотя бы одну лишнюю секунду, что добраться до своих рун. Помог случай.       В рассеянном взгляде воина Одина проскользнуло возмущение, смешанное с замешательством, когда его нога заскользила по мокрой почве. Жрец вывернулся в сторону и удачно шлепнул безумного врага по заднице. К несчастью, удар, пусть и от души, да в полную силу, пришёлся плашмя (хотя вряд ли бы что-то изменилось от режущего удара), но этого оказалось достаточно, чтобы отбросить противника назад и выиграть немного времени.       Руна «Боевой ярости» восстановила силы и стремление драться. Уподобляясь берсерку в его диких воплях, Жрец кинулся в бой. Несколько раз даже достал, врезал так, что нормальный человек вряд ли бы устоял на ногах. А этого — лишь немного отбросило.       Изрядно выщербленное древко став-меча обнадеживало драконоборца. Но самого Берсерка это ничуть не смущало. Взревел, аки бык, и ринулся в атаку, тесня всей массой и рубя оружием безыскусно, зато мощно. Остановить такое сможет только стена, и то та должна быть достаточно тверда. А потому Жрец, получив сталью в плечо и чуть не оставшись без руки, ускользнул в бок, развернулся в элегантном пируэте и хорошенько приложил безумца по затылку. Переломился в последний момент подставленный став-меч, но полученного удара было достаточно, чтобы убить любого другого. А этот даже не упал — мотнул разок косматой башкой и попытался пойти в новую атаку.       Его обломок сверкнул в воздухе и… остановился на полувзмахе. Голова Берсерка ещё отделялась от шеи, в умирающих глазах, что смотрели куда-то за спину Жрецу, за пеленой гаснущего безумия мелькнул настоящий испуг, почти неподдельный ужас. Он выглядел так, будто узрел мертвых Хельхейма или мирового змея.       Впрочем, Жрец не собирался поддаваться на столь неумелые уловки. Он благоразумно дождался, пока безголовое тело упадет наземь, и лишь потом обернулся, заранее зная, что не увидит ничего особенного.       Он и не увидел. На землю садился дракон, его здоровая туша закрывала собой небо.       И насилие свершилось вновь.