На расстоянии веера

Шерил была такая красивая. Герцога Барму никогда не смущало то, что она стареет. Сам он, конечно, навсегда застрял в зрелом возрасте – Шерил же шагала вперед, но не становилась от этого менее прекрасной. Руфус видел, как на лице ее появлялись морщинки, как грубели ее руки, как седели прекрасные волосы – ах, Шерил, Шерил, сама она никогда из-за этого не расстраивалась. Руфус тоже не горевал: он любил ее любой, любой, какой бы она ни была или хотела бы быть. Руфус любил ее настолько, что был готов носить ее на руках, а она не позволяла… До одного дня, дня, когда у нее отказали ноги, и только тогда Руфус испугался по-настоящему. Они старели, и смерть уже брала каждого из них под прицел – просто по Руфусу это не было заметно, он, вечно молодой и прекрасный, менялся лишь душою. А Шерил… А Шерил умирала и телом, медленно, но верно умирала – и в тот злополучный день, день, когда Руфус увидел ее в коляске, запомнился ему навсегда. Он любил ее. Любил до безумия, до боли – красивый и юный, он любил Шерил, которой было уже немало лет – а он просто не мог перестать. Ему хотелось плакать, кричать – и он бы кричал, не будь он герцогом дома Барма, а Шерил… Шерил продолжала держать его на расстоянии веера. Даже когда он брал ее на руки, чтобы помочь, чтобы отнести куда-то, поднять по лестнице – даже тогда он не чувствовал, что она рядом, что она чувствует, как бьется его сердце. Сильное, мощное, оно билось так сильно, так гулко, что Руфус сам его слышал – а Шерил никогда не была его, даже… Даже когда держалась слабыми руками за его плечи, даже когда прижималась щекой к его груди, даже когда он сам обнимал ее так крепко и нежно, как только мог. Сердце Шерил никогда не принадлежало ему, и от этого было только больнее – но он не предал ее даже тогда, когда, казалось, сделал шаг навстречу смерти. Бездна оказалась местом, из которого герцогу с чернокрылой цепью оказалось не так уж сложно выбраться – но он потерял руку. Потерял навсегда – нет, она осталась, из плоти и крови, и он даже… Чувствовал что-то, но… Он не мог ею пошевелить. Но вместо руки он приобрел что-то взамен. – Шерил, ты выйдешь за меня? Он выбрался из Бездны, чтобы произнести эти слова. Он выбрался из Бездны, чтобы вновь услышать «Нет». Он выбрался из Бездны, чтобы на миг потерять всю ту надежду, что была его путеводным светом в мире Цепей – и чтобы заставить ее цвести алыми ликорисами. – Позже, Ру. Сейчас слишком много похорон, чтобы назначать между нами свадьбу, но… Похоже, я готова остаться с тобой до того, как мое время истечет. Это был закат; это была беседка, беседка из белоснежного дерева в саду герцога Бармы, и это было счастье. Счастье, что они нашли спустя столько лет – пусть без ног, пусть без руки, они просто… Были вдвоем. О домах Рейнсворт и Барма было кому позаботиться, их заботы кончились. – Руфус… Скажи, ты о чем-то жалеешь? – тихо произнесла Шерил. На лице ее не было ни любопытства, ни напускной заботы – она была искренна, и это трогало сердце Руфуса. Трогало по-настоящему. – Разве что только о том, что больше не могу носить тебя на руках, – ответил он. Шерил лишь нашла его здоровую руку, осторожно сжала – и прикрыла глаза, мечтательно улыбаясь. А Руфус просто ее обнял, опустившись на колени перед золоченым креслом – наконец-то смог обнять.