Sic itur ad astra

– Не, Жень, вообще, это херня какая-то! Зачем мы её смотрим? – Показывают… – философски сообщает Плющ. И, в общем, в его сообщении есть рациональное зерно. Мы смотрим этот фильм, потому что он идёт по телику. Потому что вечер четверга. Потому что я так удобно улёгся, что мне лень встать за пультом. Потому что абсолютно пофиг, чем заниматься. И что смотреть… Поэтому мы оба смотрим на то, как Ленка с Антоном выигрывают свою медаль. А потом на то, как точно такую же получают Джеме с Давидом. Не выигрывая. – Не, ты прикинь, как Антоху на темперамент обворовали! Помнишь, Лёх? Ты помнишь, как он на самом деле орал? Он… – Не, Жень, я не помню. Мне пофиг было. Вообще. – Как пофиг? Это ж Ленка! Это ж её медаль! – Да вот так и пофиг… Я сам медаль выиграл… Мне вообще всё пофиг было. Даже если б конец света наступил прямо тогда, я б умер счастливым… и мне было бы… пофиг. Веришь? – Ну… везёт тебе, Лёх… – А тебе? – я обнимаю его чуть крепче. Поглаживаю ладонью плечо. Отвечаю на странные грустные интонации в голосе. – У тебя что, медалей мало? Ты чего, Женьк? – Да при чём тут медали? Не в них дело… Я вот… – он вздыхает, – у меня не было такой медали. Ни одной. Такой, чтоб всё остальное пофиг… Понимаешь? – Просто ты другой, Жень. Совсем. У тебя что-то своё было… то, чего у меня не было… И вообще… ну, чего ты? – Да не… это я так… – он пристраивается на мне поудобней и замолкает. Я пытаюсь смотреть на экран. Заново встроиться в события фильма. Но… не могу. Не получается. Зависло в воздухе что-то такое… Что-то невысказанное, спрятанное за этим «так»… Что-то оставшееся у него в голове… Что-то, о чём я не знаю… И беспокойство от этого моего «незнания» ворочается в груди, мешая расслабиться… заставляя прокручивать наш разговор вновь и вновь… с начала… по словам… по буквам… по тонам… и… – Жеееень… – я тяну его вверх, заставляя повернуть голову и посмотреть мне в лицо. – Ты что? Ты собрался на Олимпиаду? Я говорю и сам до конца не верю. Этого просто не может быть. Я сошёл с ума, если всерьёз предполагаю… я… – Лёх, ты только не ори, ладно? – он торопливо целует меня и продолжает: – Я просто пока… ну, думаю… Не знаю… С одной стороны – бред. А с другой… – Я ушам своим не верю! Просто – не верю! Я… – отпихиваю его от себя. Отодвигаюсь. Некоторое время сижу, пытаясь привести в порядок собственные чувства. – Блин, Жень! Ну, нахуя это надо? Ты подумай! Ты только подумай! Ты ушёл! Там всё на радостях поделили! Без тебя! Если ты сейчас явишься в сезон… Бля! Это будет пиздец! Да нас… обоих… Да каких обоих!!! Всех, всю команду на части порвут! Столько будет говна и пара, сколько тебе и во сне не снилось! Ты об этом подумал?! Ты, вообще, о чём-нибудь подумал? Где я тебе программу возьму за два месяца до сезона?! У меня вся осень уже по дням расписана! До Нового года! Меня Авер в асфальт закатает, если я сольюсь сейчас! Если… – Алёшка… я ж не решил ещё ничего. Зачем орать? И программа есть уже… ну, почти есть… обе программы… Прошлогодние… да? Ты ж сам говорил, что они на золото… вот… будет шанс проверить… Авер нахуй пошёл… я ему неустойку заплачу… Горшков перетопчется… всё, что поделили, разделят по-новому… ерунда это всё… Просто… Лёх… а ты не хочешь на Олимпиаду? – Какая разница, чего я хочу? Ты так легко ото всего отмахиваешься! Авер, предположим, пойдёт! Оставит меня «без штанов» на неустойке, но пойдёт! А Ари?! Тоже пойдёт?! Скажет: «Вах, дорогой! Я так рад, дорогой! Конечно, дорогой! Иди, дорогой! Не волнуйся, дорогой!» Или ты ему тоже заплатишь? И Джону заплатишь? И Ирке? И… – Джон сказал, что он с удовольствием вложит недозаработанные деньги в мою медаль… И Ирка… И… – И мадам Жубер, видимо, тоже?! – У мадам Жубер я не спрашивал… Лёх, ты… – Я! Значит, Джон с Иркой уже в курсе, что ты в сезон собрался?! Уже обсудили всё?! Решили?! А я, типа, так… хер с горы?! – Ну, Лёх! Это всё на уровне разговоров. Никто ничего серьёзно не обсуждал. Я без тебя не собираюсь никаких решений принимать. Я просто… С коммерческими шоу всё решить можно. Это не такая проблема великая… Да? – Как у тебя всё просто, Жень! Но предположим, ты прав, и это – не проблема. Мы всё это решим. Предположим, что за оставшееся время ты вкатаешь обе программы… вот в этом я меньше всего сомневаюсь, кстати. Вообще не сомневаюсь. А теперь представь, что начнётся! Ты прошлый сезон, выходит, прогулял? Где ты опять был, когда парни места «олимпийские» на Мире зарабатывали? Курил? А теперь накурился и пришёл? Чужое место отжать? Снова?! – Снова… Лёх, ты сам себя слышишь?! Ты ж взрослый мужик! Какое «чужое»?! Какое «снова»?! Ты, правда, думаешь, что я такой, пиздец, какой крутой?! Вот честно не втыкаешь ни во что?! Ты чё, придурок?! Или просто к жизни неприспособленный?! А я-то думал, чё это тебе Россию ни разу выиграть не дали?! – он вскакивает с дивана, и его буквально уносит куда-то в сторону спальни. На несколько долгих секунд наступает тишина. Но потом… он снова возникает в дверном проёме. – Нет! Всё-таки скажи! Скажи мне, ты вот это всё серьёзно сейчас сказал? Про «чужое» место?! – он изображает руками кавычки. Вроде бы замолкает, но ответить я не успеваю. – Яг, блядь, тебе что, пять лет?! Ты мне сейчас про «дорогу молодым» ещё в уши залей! Нет! Я ещё понимаю, когда кто-то «левый»… Но ты?! Ты сам этого не наелся?! Или успел забыть?! Или, думаешь, изменилось что-то?! «Чужое место»! Чьё – «чужое»? Макса?! Ты серьёзно?! Да он бы… да кто б его пустил?! Да даже если б я сдох!!! В лучшем случае, помолившись, Серёгу бы отправили! Не! Я ничё не говорю! Я сам хотел!!! Я, пиздец, как хотел!!! Но, блядь!!! Лёх!!! Кто б меня спрашивать стал?! На Олимпиаду, при наличии одного места, всегда едет тот, кто, по мнению Федерации, должен ехать! А не тот, кто хочет или чё-то там выиграл! Заебали! Вы! Меня! Все! – Женьк, – я даже слов не могу подобрать. Настолько офигел от этой неожиданной эмоции. – А ты чего? Чё я сказал-то? – Ничё! Отвали от меня! – он дёргается, когда я пытаюсь его обнять. И тут же с силой отпихивает от себя. – Иди! Кино смотри! Про чужие медали! Твою медальку чё-то в кино не показали! Ты, выходит, не герой нихуя! – Ты герой! – говорю я так, чтоб он не слышал, и тащусь за ним в спальню. Типа успокаивать. Но, видимо, медленно иду. Не успеваю. Женька со всей силы хлопает дверью и запирается в ванной. Некоторое время я стою посреди комнаты, на том месте, на котором застало меня это событие, и пытаюсь решить: что делать дальше. Ломиться за ним в ванную комнату? Ждать, пока заёб пройдёт, и он выйдет из неё самостоятельно? Забить и пойти досматривать дурацкий фильм? Просто забить и пойти сварить кофе? Что? Я перебираю в голове возможные варианты собственных действий и останавливаюсь на втором. Лучше подождать. На самом деле, я не знаю, что лучше. У меня нет опыта погашения чужих истерик. А Женькиных – тем более. Я просто… опираюсь на его опыт и на опыт собственного «сидения в ванной». Сработало у него, сработает и у меня. Пусть остынет. Горячий какой! Кто б мог подумать! Заебали его! Гляди-ка! Выключаю телевизор в гостиной и возвращаюсь обратно. Прислушиваюсь к тишине в ванной. Выгоняю из головы последние сомнения и укладываюсь на кровать со сканвордом. В конце концов, я никуда не тороплюсь. Я могу хоть всю ночь ждать. Но всю ночь не приходится. Всего-то… один час и две минуты. Женька выходит из ванной. И на лице у него… лицо. Ага. Это ж вот… хоть смейся… хоть плачь… Но я не делаю ни того, ни другого. – Ужинать будешь? – спрашиваю, откладывая в сторону свою газету. Во-первых, жрать действительно охота, а во-вторых, спрашивать что-нибудь другое бесполезно… до тех пор, пока «глаза не переменятся». Это я уже выучил. Он останавливается посреди комнаты. Рассматривает меня так, как будто мой вопрос требует тщательного обдумывания. Я, прямо, вижу, как колеблются весы у него в голове, выбирая: продолжать скандалить, или забить уже. – Буду… – наконец, выдаёт он. И я понимаю, что оказывается… волновался. Ужинаем мы в тишине. В спокойной домашней атмосфере, так сказать… Уже ясно, что ни орать, ни ругаться никто больше не собирается, но… у меня сформировался ряд вопросов насущного характера. И с каждой новой минутой, проведённой в молчании, ряд этот всё пополняется. К тому моменту, как посуда вымыта, а кофе сварен, моё решение оформилось практически окончательно. Где-то внутри… если уж совсем честно… я знаю, что решение это было очевидно ещё в тот момент, когда я только задавал свой вопрос… про Олимпиаду… То есть, на самом деле… оба мы… несмотря на все наши совместные вопли… и взаимные уверения в том, что «он ничего не решил», а я «ничего не хочу»… всё уже решили… Мы – в сезоне… уже… Осталось решить, с кем, как и на каких условиях… – С Алексей Николаичем говорил? – спрашиваю я, делая первый глоток из своей чашки. – Да ни с кем я не говорил! – он с досадой отпихивает от себя свой чай. – Как я ему скажу? Вон, даже ты орёшь! А он… вообще… не знаю… – Плющ замолкает. Я жду. – Лёх, а если он… ну… ты один согласишься? Без него? – Вот это ты нехуёво придумал… – я рассматриваю непроницаемую поверхность кофе. – Ты чё, Жень? Мозг в ванной оставил? Решил у папаши своего медальку отжать и мне на шею повесить? Вот уж спасибо тебе, ангел мой! Только вот этого говна нам и не хватало! Как будто всего остального мало! Нет уж… никакого тебе «один». Либо мы все вместе. Либо – никто. – Блин, Лёх! Ну я ж не предлагаю у него за спиной чё-то там… я говорю, что если он откажется… то… – Никаких «если». И никаких «то». Либо Профессор говорит «да», и мы катимся в сезон. Вместе. Либо… ты катишься по европам-азиям вместе с Ари, а я – по стране родной вместе с Авером. А сезон… смотрим по телику. Это ясно? – Ясно… – Отлично. Значит, на этом и остановимся. Иди. Звони. Проси аудиенции. Желательно завтра. И желательно – с утра. Чтобы вечером я мог с Авером… при необходимости… – я замолкаю, представляя себе Илюхину реакцию. А с другой стороны… – Ну, чё ты сидишь-то, чай глотаешь? Шевелись, давай, ангел мой! Хочешь быть чемпионом? Начинай работать! Алё! Профессор? Это я… твой сердечный приступ! Скучал по мне? – Не смешно… – бурчит Женька. Но из-за стола встаёт. Идёт звонить. Я допиваю свой кофе в одиночестве. Слушаю еле различимое «бу-бу-бу», доносящееся из соседней комнаты… и думаю о том… что… конечно, Профессор согласится… и Федерация «прогнётся»… и Земля изменит траекторию движения… при необходимости… Потому что он так решил. Он так хочет. И я… хочу. Хочу на Олимпиаду! Мы хотим!