Ужин на двоих

Ее лицо казалось Гарри знакомым. С этой мыслью он стоял перед москитной сеткой, преграждавшей вход в дом. Она смотрела на него так странно... Как же странно она на него смотрела! Но Гарри знал, что эту женщину постигла ужасная трагедия, страшнее и отвратительнее которой он не встречал за всю свою практику. Всю ее семью жестоко убили. Двое маленьких детей, муж и престарелая мать. В живых осталась только Юли. Плодородная почва для сумасшествия. И вот теперь эта женщина смотрела на него дикими глазами, полными ужаса и ненависти, боли и отчаяния. Она стояла за москитной сеткой, беззвучно потирая ее пальцами, будто кошка, которая хочет укрыться в доме от дождя и привлекает внимание хозяина. Вверх - шорох. Пауза. Вверх - шорох. Ее губы подергивались, а глаза просто пронизывали ненавистью. Сквозь сетку лицо ее казалось восковым и сально поблескивающим в полумраке ее гостиной. А глаза горели яростными огоньками. Казалось, что отражалось в них отнюдь не пасмурное небо, а внутреннее пламя. Огонь всепоглощающей ненависти, ко всем; к убийцам и пострадавшим, покинувшим ее в этом мире, к себе, и даже к Гарри. Это пламя иссушило Юли изнутри, вырывалось через зрачки и жгло, жгло, стремясь разбросать искры по всему вокруг, испепелить каждый предмет. Ветер тихо шевелил листья, а ногти Юли скребли москитную сетку. Шорох... Пауза... Шорох... Простояв так несколько секунд, он понял, что здесь ему делать нечего. Необходимо уходить. Эта сумасшедшая не хочет, чтобы ей помогли. Возможно, ее вообще стоить закрыть где-нибудь в маленькой комнатке психбольницы. Он поправил шляпу и смущенно произнес: - Мисс Юли, я думаю, мне стоит уйти. Его начищенные ботинки издали скрипучий звук, когда он повернулся на ветхих порожках, грязных и усыпанных дорожной пылью и песком. - По... подождите.