Серебристая

      На следующее утро я более или менее пришла в себя. Все же человек не может долго испытывать негативные эмоции. Вот и я, на радость братьев и Мито, наконец выбралась из добровольного заточения. Меня тут же загрузили работой по самые ушки.       Печать Узумаки на проверку всех входящих еще давала сбои ввиду своей необычности, поэтому параноик Тобирама закрыл все границы на время моей «болезни». Народ недовольно бурчал, но не сильно. Тобираму и Хашираму уважали все. Поэтому сразу по выходу с больничного я практически поселилась на торговом острове, проверяя правильность работы печатей и объясняя новоприбывшим правила проживания в нашей параноидальной деревне.       К вечеру первого дня я взвыла и выбила у Тобирамы помощников. Кланы похихикали и выделили мне в таможенную службу четырех человек. Еще три дня ушло на перевоспитание выданных рабов. Туже всех переучивалась Хьюга Таюми, но лед все же тронулся. Она махнула рукой и сказала, что со мной проще согласится. Так что у меня организовался-таки долгожданный просвет в работе, чтобы сходит проведать Джирайю, Цунаде и спасенную буквально с операционного стола Шизуне. Обе женщины приняли меня как родную и истово благодарили за спасение. Цунаде высказала желание возглавить больницу, так сказать, в благодарность за спасение. Ну и отлично, у нас как раз нет никого на эту должность. Мито занята кланом, Хаши помогает жене и брату, а больше никто выдающимися познаниями в медицине не владеет.       Пока я «болела», Хаши вместе с братьями подсуетились и возвели стелу в память жертвам Данзо. Кладбища как такового у нас не было, ибо места не так что бы очень много. Узумаки кремировали своих мертвых и пускали их прах по ветру над морем. И именно на этой скале над морем и стоит теперь стела из черного камня со всех сторон испещренная именами. Хаширама подсуетился и украл журналы с экспериментами, а братья опросили кланы.       Выглядела черная стела очень уместно. Хаши прорастил вокруг нее белые пахнущие медом цветочки, Наруто, Саске и Гаара занимались написанием имен и украшением свободных от иероглифов мест. Все подножие было усыпано принесенными людьми цветами. Кто-то нашел среди имен дорогих себе людей, друзей, родичей. Я пришла к стеле на закате с букетом белых гвоздик и долго стояла подле нее, пока не стемнело и меня не забрал Итачи.       Весна. Из окна нашего кабинета была видна цветущая аллея глициний. Да и древо тоже оказалось глицинией, на всех ветках висели белые гроздья цветов. Не работалось совсем, а надо было проверить документы, выписать пропуска, да и проверить работу моей команды тоже надо было. Я взвыла и рухнула лицом на бумаги, вытянув вперед руки. Наруто и Саске сейчас на свиданках. Саске, правда, приходится тщательно шифроваться, ибо Ино и Сакура не дремлет. А мои Учихи даже цветочка не догадаются принести. Вон, Узумаки Мию ее жених почти каждый день то конфетки, то букетик припрет. Завидую, блин! Мне последний раз цветы еще Наруто на семилетие дарил. Забавный букетик полевых цветов, иногда с корнями, но мне понравилось.       — Жина-сан, не спите, — Мию весело улыбалась, перекладывая на столе бумаги.       — Мию, съешь лимон, — я уперлась подбородком в стол. — Сил нет на твою довольную мордашку смотреть, — от моего фырка на пол упало несколько листов. Под боком хихикнули Хьюга Таюми и Инари Нара.       — О, Мадара-сан, какими судьбами? — это наш звонок, Инузука Хироми. Он еще при первом посещении выделенного нам кабинета заявил, что будет охранять наш цветник и передвинул свой стол к двери.       Девушки, как услышали, кто к нам пожаловал, кинулись наводить марафет, благо за перегородками входа не видно.       Из-за перегородки нарисовался Учиха в праздничном темно-бордовом кимоно с белыми полосами по низу и по краям рукавов. Узкую талию обхватывал неширокий темно серый пояс. Н-да, зависла не только я. Дар и так дьявольски красив, а в праздничных одеждах вызывал крушение мыслей. Я даже не сразу заметила, что в одной руке он держал небольшой круглый букет из белых орхидей, голубых незабудок и крупной белой гардении, а в другой — бумажный пакет с какой-то коробкой. Выглядел он при этом несколько смущенным. Ну это для меня, остальные же видели каменное надменное выражение лица с ехидной усмешкой. Я уже так натренировалась на Учихах, что остальные люди мне казались сверх эмоциональными. Да и свечение его отливало застенчивым сиреневым и смущенным розовым. На его основном насыщенно бордовом цвете смотрится потрясающе. Учиха на мгновение застыл передо мной, не зная, что делать. Я же офигевше смотрела на него снизу-вверх, с уровня стола. Учиха с букетом! Разгрызи меня гном, укуси меня кирпич. В лесу сдохло что-то крупное.       Наконец, Дар отмер и протянул букет мне.       — Жина Учиха, разреши пригласить тебя на фестиваль в честь весны, — текст явно заучивал наизусть. И писал, скорее всего Тобирама. Хаши выдал бы что-то вроде: «О прекрасная леди, свет моих очей, не окажете ли вы честь пойти в моей скромной компании на светлый праздник красоты и цветения». Бр-р-р.       — Э-э-э, — очень умно ответила я, отрывая голову от стола и ошарашенно глядя на протянутый веник, иногда переводя полный ужаса взгляд на Мадару. Острые уши офигевше опустились, упираясь кончиками в плечи.       Протянула чуть подрагивающую руку к Мадаре. Ущипнула его за бедро через кимоно. Он даже не дернулся, но взгляд красноречиво обещал все кары небесные, если я сейчас же не возьму у него из рук веник. Другой рукой ущипнула за бедро себя. Больно. Значит не сон. Жаль. Букет пришлось забрать.       — Тут все, что тебе понадобится. Буду ждать тебя в семь часов у центрального фонтана, — Учиха поставил на стол пакет, склонил в поклоне голову и вышел.       — Жина-чан, ты бы рот-то прикрыла. Муха залетит.       — Клац! — это что сейчас было? Я вскочила с места и перегнулась через стол, дабы удостовериться, что Дар, пригласивший меня в ультимативной форме на праздник мне не приглючился. Дар, конечно же, уже ушел. Девчонки защебетали, обсуждая Мадару и плавно переключаясь на сравнение всех трех оставшихся в живых Учих. Я же, под любопытными взглядами, потянулась к пакету, но помешал зажатый в руке букет.       — Давай я поставлю, — Мию тут же нарисовалась рядом с вазой в руках. В полной тишине, нарушаемой только шуршанием воды из крана и бумажного пакета. В пакете оказалась большая прямоугольная коробка, завернутая в простую бежевую бумагу и перетянутая белой лентой. Шур, шур, шур...       — Ух ты... — слаженно выдохнули девчонки, заинтересовав даже сидящего у двери Хироши.       В коробке лежало потрясающей красоты сиреневое кимоно. Полный набор с кучей расшитых тонких нижних полотнищ светло-светло серого цвета и шикарное, расшитое серебряной нитью, фурисоде и пояс оби. Даже тапки из светлого, почти белого цвета, дерева с серебряными бубенчиками и филигранью по бокам и серебряные украшения, заколки, серьги-кафы специально на мои длинные ушки и нечто вроде венца-цепочки с голубовато-сиреневым камешком. На всем были изображены ирисы. Фурисоде от подола до пояса и по всей длине рукавов было расшито ими, заколка была сделана в виде филигранного цветка ириса. Даже на филиграни тапок и на кафах они были. Я молча упала на стул, держа в руках отделанный тонким кружевом белый пояс оби. Руки ощущали тонкий мягкий шелк основной ткани и невесомость кружева.       — «Смертельно дорого», — как выразилась одна моя знакомая торговка одеждой. Она мне как-то показывала подобные кимоно. Не такие шикарные, но тоже довольно красивые. А потом, когда я успела нафантазировать себя в подобном, показала мне полную стоимость этого богатства. Если Мадара сунул лапу в семейный бюджет — удавлю. Все лето проведет призраком!       Дамы восторженно ахали над подарком, пока я проводила расчеты примерной стоимости одежек. Моя внутренняя жаба все ближе подбиралась к горлу, когда Инари неожиданно поинтересовалась:       — Жина-чан, а ты во всем этом ходить умеешь?       Я застыла на полу мысли. Нет, когда-то давно, еще до резни у Учих, мама мне показывала, как все это носится, но на себе, со стороны и один раз. Ох б...! Я схватилась за голову вытаращив от ужаса глаза. Ах тыж с...! Мадара, твою налево!       — Судя по твоему красноречивому молчанию — нет, — девчонки хитро переглянулись, двое тут же куда-то смылись. После их возвращения единственного мужчину в этой комнате выселили в коридор. Меня живенько раздели, замотали в подобное кимоно, только по проще, и поставили на похожие по строению тапки. И заставили ходить.       Три часа веселились все, кроме меня. Эх, а я считала шпильки самым садистским изобретением. Деревянные тапки скользили, веревочки врезались в кожу между пальцами и натирали сбоку. Хвала Богам, Мию догадалась сбегать за специальными носками таби и пластырем, так что натирать почти перестало. Кимоно плотно облегало тушку, не давая широко шагать, оби давил на ребра, перекрывая кислород напрочь, да и шагать приходилось мелко и косолапо, дабы не навернуться с этого всего. Я очень (очень блеать!) надеялась, что Мадаре икалось весь день. Я мысленно посылала ему лучи диареи и почесухи, но эти садистки упорно учили меня ходить в этом всем.       — О-о-о, — я благодарно вытянула ноги, свесив язык набок. До свидания осталось три часа. Это упырицы подцепили меня под белы рученьки и потащили в местный спа. Там меня долго чем-то мазали, терли, посыпали, обертывали, стригли и т.д. Под конец этого ада я смотрела на мир грустными глазами бассета. Взбрыкнула я только тогда, когда к моей мордочке потянулась рука с белилами. Делать из своего лица расписную маску я отказалась категорически.       Вот смотрю я на себя через других и не узнаю. Белые волосы забраны в высокую прическу, заколотою теми самыми ирисами, открывая изящную шею в вырезе сиреневого кимоно. Из-под расшитого серебряными нитями фурисоде, подпоясанного белым кружевным оби, выглядывало несколько серебристых нижних одеяний. Ножки в белых таби обуты в светлые деревянные зори с серебряной филигранной лентой по бокам. При каждом моем шаге бубенчики, пришитые с внешней стороны у серебристого шнурка, издавали мелодичный звон. Кимоно оттеняло глаза, придавая им немного сиреневого цвета. Дышала через раз, ноги отваливались, но оно того стоило. Я сейчас походила на дорогую фарфоровую куколку.       — Офигеть, — выдохнула я, напрочь разбивая картину неземного существа.       Девчонки, уже который день наблюдающие соревнование «Учихи делят Жину-чан» и активно принимающие ставки, довольно улыбались. Им уже самим было интересно, кто окажется в финале, поскольку ответа от меня было не добиться.       Бальзамом на мои истрепанные нервы пролился полный неподдельного восхищения взгляд Дара, ждущего меня у фонтана. Бордовое кимоно сменило черное с белыми ромбами и белый же пояс, за который был заткнул веер. Топаю, стараясь не матерится. Держу лицо. Как можно плавнее подхожу к застывшему Учихе. Только бы не упасть, только бы не упасть!       — Ну что, отразима ли я? — я слегка улыбнулась. У-у-у, связь потеряна, дождитесь ответа оператора. — Да-а-ар, — я помахала перед лицом застывшего брюнета вышитым рукавом кимоно. — Учиха-а, ау. Воздух, воздух, я земля, прием, как слышите?       Ура, он моргнул и сфокусировался на мне.       — Ты невероятно выглядишь, — хрипло выдохнул Учиха и сделал приглашающий жест в сторону гула толпы. Я положила руку на предложенный локоть и спросила:       — Слушай, Дар. А тебя что ужалило такие подарки делать? Ты меня убить хотел или порадовать?       — В каком смысле убить? — что-то Мадара сегодня тормозит.       — Как бы тебе объяснить. Я не ходила на этих тапках от слова вообще. Меня сегодня весь день учили на них ходить. Нет, я не спорю, все очень красиво, но дико неудобно. Я сегодня с этих тапок раз двадцать навернулась.       Этот гад как начал ржать! Пока я пребывала в некультурном шоке, решая, удушить его сразу или помучать, он сгрёб меня в охапку и крепко поцеловал. Я застыла, мысли выдуло из головы, глаза сами вытаращились на довольного брюнета.       — Прости, я забыл, что тебя по-другому воспитывали, — ни капли раскаянья в голосе. — Обещаю в следующий раз подарить что-то более удобное.       Я только кивнула, ощущая, как горят щеки и уши.       Мы шли по аллее глициний в сторону праздничной площади. Я рефлекторно передвигала ногами, водя пальцем по губам. Мысли контузило, и они вяло ползали по черепной коробке. На провожающие меня восхищенные и завистливые взгляды я не обращала никакого внимания. Не до того было. Зато Мадара замечал все. Стоило ему только глянуть, как у его визави появлялись срочные неотложные дела. Наконец приведя себя в чувство, я плюнула на все и решила отпраздновать в кой-то веки от всей души. Я никогда раньше не бывала на фестивалях. Меня пытались вытащить родители, но я зубами цеплялась за дверь и отказывалась идти хоть куда. Оказалось, зря.       Фестиваль напоминал ярмарку и парк аттракционов одновременно. Ряды лавочек и лотков предлагали всякую дребедень, бижутерию, сувениры, еду. Были и развлечения вроде общественного караоке, аттракцион вылови себе рыбку бумажным тонким сачком. Выловить не удалось. Золотая гадина в последний момент дернулась и порвала сачок, нырнув обратно в воду. Напутствовав ее на родном и любимом, я переключилась на следующие развлечения.       Мы с веселящимся от моего детского восторга Учихой перепробовали все: постреляли из лука (Дар попал во все, я последний промазала. Приз, голубоватый газовый шарф, был торжественно-ехидно вручен мне), накупили разных вкусностей, по чуть-чуть всего, в одной лавке уговорила его разрисовать моську под кота (получилось убойно. Щеки украшали шикарные кошачьи усы, края лица и шею — тигровые полоски, а кончик носа — треугольный черный кошачий носик. Фотку с компроматом мне потом незаметно передал смотрящий за палаткой, когда Дар перестал бегать за ржущей мной, рыча, как пресловутый тигр, и пошел отмываться).       — Жина—ча-а-ан! — раздался веселый окрик сбоку. Одетый в зеленое кимоно Ли призывно махал мне рукой. Рядом с ним стояли над чем-то хохочущая Тен-Тен и как всегда держащий лицо Неджи.       Я с улыбкой двинулась в сторону ребят. Учиха пока все равно отмывается.       — Ух ты, Жина-чан, сногсшибательно выглядишь, — восхищенно охнула Тен-Тен, обходя меня по кругу. На ней самой была легкая юката цвета бутылочного стекла с белыми цветами вишни и светло розовое оби. Неджи был одет в темно-серое кимоно с синим поясом. Как давно я их не видела. По-моему, с тех самых пор, как мы все тут поселились. После нашей реформы образования большинство шиноби пришлось пройти переаттестацию, а кому-то снова сесть за парту. Вот и мои бывшие сокомандники недавно закончили переобучение и теперь празднуют. Скоро во всю на миссии ходить будут. От приятной во всех смыслах беседы нас оторвали вопли экзальтированных девиц. О, фан-клуб Саске вышел на охоту. За моем спиной тут же нарисовался Мадара. Вскоре в поле видимости нарисовался злой, как лысый еж, брат, на котором поочередно пытались повиснуть то Сакура, то Ино. Нде-е-е, такими темпами Саске рискует сменить ориентацию, пол и крышу.       — Да-а-ар, — я запрокинула голову. Учиха вопросительно вскинул бровь. — Помоги родичу, раз он сам не догадался.       Мадара возвел очи горе, сверкнул мангеке, от чего две настырные девицы застыли, потом резко развернулись и строевым шагом ушли в толпу.       — Саске, ну что как в первый раз, честное слово, — я подошла к повеселевшему брату. Тот увидел меня всю такую красивую и впал в ступор, как ранее Мадара. — Да едрена вошь, палена мышь. Учиха, прием, — я помахала перед его лицом рукавом. Я ж говорю, они с Мадарой один в один похожи. — Мадара, он прямо один в один ты. Даже реакция на внешние раздражители одинаковая, — я сложила на груди руки.       — Хм, — одинаково выразили свой скептицизм Учихи. Тен-Тен весело фыркнула.       Дальше к нашей веселящейся компашке присоединились Наруто с Гаарой, Какаши, Итачи, заключивший ради праздника перемирие с Мадарой, Цунаде, Джирайя, позже отвалившиеся у какой-то запивочной, Шизуне, смущенно разглядывающая на Какаши и Итачи, шедшего по левую руку от меня, Мито и Хаши с Тобирамой и еще парочка общих знакомых. Постепенно эта толпа распадалась на парочки и группки. Под конец праздника где-то успевшие хлебнуть хмельного братья вскарабкались на сцену.       — Прошу минуточку внимания, — пьяненько проорал в микрофон Наруто, шатающийся вместе с Гаарой. Саске о чем-то договаривался с музыкантами. — В честь такого праздника я хочу попросить свою сестру спеть нам что-нибудь. Жина-а-а—ча-а-ан, иди сю-юда-а-а. Подержим ее, она очень застенчива!       Со всех сторон раздались подбадривающие выкрики и аплодисменты. Меня подхватила песчаная лапа и вынесла на сцену. Ну братки, ну, блин, удружили.       У сцены тут же собрались люди, желавшие послушать что-нибудь. Я уже чувствовала, как горят прижавшиеся к голове уши и щеки, как подкашиваются ноги и дрожат от волнения руки. Голос пропал. Жалобный взгляд скользнул по толпе, наткнувшись на поддерживающих меня Учих. Они переживали, хотя и старались это скрыть. В своем волнении они так похожи. Ладно. Вдох, выдох. Дышим равномерно. Один фиг, тут все настолько пьяные, что ничего не вспомнят. А если вспомнят, попрошу Дара стереть им память.       — Эм, доброй ночи, наверное. Я как-то не рассчитывала на такие, э-э-э, экспромты. К сожалению, я пою только на своем родном языке, который может быть вам не понятен. — народ выразился в духе «да и ладно, пой уже». Ну что ж, я предупредила.       Музыканты попросили напеть мелодию, а дальше они сами. Начался проигрыш. Я закрыла одно ухо рукой, чтобы слышать себя. Ну, аминь. — Закат раскинулся крестом поверх долин вершины грез; Ты травы завязал узлом и вплел в них прядь моих волос. Ты слал в чужие сны то сумасшедшее видение страны, Где дни светлы от света звезд. Господином Горных Дорог назову тебя; Кто сказал, что холоден снег? Перевал пройду и порог, перепутье, Перекрестье каменных рек... [1]       Одна из моих любимейших песен. Народ затих, слушая звуки незнакомой речи. Я закрыла глаза, чтобы не смущаться. Я тут одна и пою для себя. Да, так проще.       Эта песня кажется мне отчасти пророческой. Даже узнаю немного себя в ней. А молодцы ребята, хорошо играют. Когда я закончила, толпа взорвалась овациями. Дословно никто ничего не понял, но общий смысл как-то сам пришел. Потребовали еще. Да мне не сложно. — О тебе ли рассказал до времени Только звон оборванного стремени, Струн живая вязь о тебе ли, князь. О тебе ли, мой серебряный? Тугой металл в руках зазвучал, Видел и знал, поверить не мог. Она тебе лира или клинок? [2]       Обожаю эту песню за большое количество буквы «р» в тексте. Да и за слова вообще. Потом была «Ворожея», «Невеста полоза», «Полнолуние» и «Ночная кобыла». После этого на сцене нарисовался Мадара, подхватил меня на руки и унес в неизвестном направлении. Не то что бы я вошла во вкус, но народ так просил, что уйти я просто не могла.       Я сидела на руках у несущегося к окраине деревни Мадары и кайфовала. Зори окончательно намяли ноги, даже таби не спасли. Он остановился только на усеянном какими-то цветами пригорке, с которого было видно всю жилую долину, как в чашке лежащую в окружении холмов. В центре высилась черно-белая громада древа. Красота.       Учиха поставил меня на ноги, и я рефлекторно скривилась. Каждая девушка знает, как тяжело идти дальше, когда натрешь ноги и сядешь немного отдохнуть.       — Мадара, подержи меня.       Учиха, удивленно приподнял бровь, но за талию меня придержал. Я кое-как приподняла нижние слои кимоно, подняла по очереди ноги и стянула эти проклятущие тапки вместе с носками. Босые ноги, казалось, благодарно вздохнули, ступив на теплую траву.       — Кайф, — Учиха хмыкнул над моей довольной моськой. Я же поправляла слои кимоно, довольно улыбаясь.       — Не знал, что ты умеешь петь, — н-дя, я ведь давно не тренировала свои вокальные способности. По-моему, как раз с тех пор, как призраки появились. Сначала не до этого было, потом некогда.       — Да как-то повода не было. Когда Наруто и Саске были маленькими, я часто пела. И просто песни, и колыбельные. Наруто, помнится, специально ради этого у меня ночевать оставался. А потом все как-то завертелось, все некогда было. Братья, видимо, соскучились по музыке, алкоголь подтолкнул, вот и получилось.       Дар распечатал из наручной печати небольшой толстый плед и постелил на землю. Я с удовольствием приземлилась на него поджав поближе ноги и оперевшись на одну руку. Если я сейчас сяду так, как принято, я помру.       С этого пригорка мы наблюдали салют, потом лопали купленное мной мороженное и данго с орешками. Учиха оказался таким же сластеной, не хуже меня. На короткое время с него упала его маска великого и ужасного, жестокого воина клана Учиха. Сейчас он походил на неловкого подростка, которого только вырвали из детства. Он неуклюже выражал свои эмоции, включаясь в обсуждение той или иной сладости, азартно спорил, что вкуснее. Позже удалось развести его на слабо, и он проплыл против течения несколько метров. Он от души смеялся, учухался сладким, забыв, что он взрослый и жутко важный. Потом мы долго отмывались от карамели на щеках и руках, валялись на пледе, рассматривая звезды в просветах листвы. Учиха постепенно задремал.       — Спой мне что-нибудь, — пробормотал Дар сквозь дрему, подкатываясь мне под бок. Да мне не трудно, сейчас вспомню что-нибудь. — Меня покинул друг, и к небесам понесся Не опуская рук, себе твержу — прорвемся. Меня покинул брат, взгляд бросив злобно, косо Но я сильней стократ и говорю — прорвемся. Меня покинул Дух, кровь хлынула из носа Но повторяю вслух — все ерунда, прорвемся... [3]       Он как-то по-детски прижался к моему боку, уткнувшись лбом в тряпки кимоно и крепко обняв за талию. Я коснулась жестких черных волос, приглаживая топорщащиеся прядки. Именно в этой чернильной тишине, наполненной стрекотом сверчков, среди звезд и трав, я, наконец, поняла, что их ко мне влечет. Они безумно одиноки. Даже находясь в толпе, они оба чувствуют себя брошенными, забытыми, ненужными, и только осознание того, что есть человек, который столкнулся с не меньшим одиночеством, приносит им чувство, что они не одни. Что их вакуум заполняет не только отчаянье и холод, но и что-то мягкое и теплое. Понимающее. Найдя это понимание во мне, они, будучи собственниками до мозга костей, не желают делить это чувство хоть с кем-нибудь. Так эгоистично и типично по-учиховски. Но по-другому они не могут. Когда меня не станет, они растворятся в этой пустоте, не зная, чем ее заполнить. Скорее всего, они оба постараются свести счеты с жизнью в каком-нибудь бою. Н-де, плохой якорь они себе нашли. Ненадежный.       Я склонилась над ухом Дара. Надо было давно спросить, да как-то не до этого было.       — Учиха. Колись, к чему подарки были. Я в благотворительность не верю, — один хитрющий черный глаз глянул на меня из-под ресниц. — Давай, давай. А то Мито спрошу. Тебе же хуже будет.       Учиха душераздирающе вздохнул, открыл оба хитрющих глаза и состроил грустную умильную моську, как у кота из Шрека. Но под моим скептическим взглядом вернул лицу привычное ехидное выражение.       — В клане Учиха принято дарить будущей невесте дорогие подарки, вроде кимоно и украшений. Если она появляется в них на людях, значит не против ухаживаний, — хоть аура у призраков не такая яркая, но я различила насыщенное ожидание, смущение и капельку страха.       — О, то-то я думаю, чего так прифигел Итачи. Хм, — я равнодушно смотрела перед собой, сложив руки на груди. Чувствовала себя прескверно. Как будто в лицо плюнули.       — Злишься?       — Нет, блин, радуюсь. А я-то думаю, чего это тебя на подарок развезло, — задолбали оба. Сегодня же потребую и Тобирамы миссию. Подольше и подальше. Чувствую, как медленно начал морально леденеть Дар.       Не дав себе передумать, вцепляюсь ему в волосы, притягиваю поближе и сжимаю в объятиях голову.       — Ты — редкостный придурок, ты знаешь? — в кимоно скептически хмыкнули. Волосы у Дара жесткие и непослушные, как кошачья шкура. Неровные, от частого вырезания колтунов, ибо если они запутывались, то это насовсем. Приходилось или долго вычесывать, или срезать. Угадайте, какой вариант выбирал нетерпеливый Учиха? Завязываться в хвост эта неукротимая шевелюра тоже отказывалась. Волосы обладали не менее неукротимым характером, что и их хозяин, скидывая или перетирая резинки и ленты напрочь. Будь у меня такое волосяное счастье — состригла бы нафиг. Дар говорит — лысым не солидно. Почесала его за ухом. Тот хмыкнул и заурчал. Не могу я долго злится. На него особенно. Он и так по жизни контуженный. И все бы закончилось хорошо, если бы не очередное видение...       ... Рыжий мужчина в черной хламиде в красное облачко, с невероятным количеством железа в коже, застыл в воздухе над моей деревней. Купол колыхался, гнулся, но сдерживал натиск рыжего. Его лицо ни на йоту не поменялось, о я видела его ярость. В глазах удалось рассмотреть такие же концентрические круги, как и у Мадары. Наконец, ярость рыжего достигла пика и тот наслал на деревню какую-то сверх мощную технику. Даже сражающиеся снизу застыли...       — Жина, дыши ровнее. Вот так. Ну же, вот умница, — я очнулась задыхающейся на руках у Мадары.       — К нам идут, — просипела я, вцепившись в край кимоно Учихи. Тот врубил шаринган, показывая, что внимательно меня слушает...