Навсегда перестал мечтать

Просыпался я медленно, не хотя, а когда я открыл глаза, то не понял, где нахожусь. Я мигом подскочил и огляделся, а, заметив на кровати мужчину, вскрикнул и быстро встал с кровати, кутаясь в одеяло и отходя к углу. Все тело отозвалось болью, но я проигнорировал это. Своим писком я, видимо, разбудил его, ибо он открыл глаза и посмотрел на меня. - Вы кто? – спрашиваю, пряча свою наготу. Мужчина удивленно посмотрел на меня, а потом начал вставать. Я покрылся мурашками от страха, когда увидел его обнаженного, идущего властной походкой ко мне. Зажмуриваюсь, когда он подходит ко мне вплотную. - Ты меня не помнишь? – спрашивает, облокачиваясь одной рукой, согнутой в локте, о стену. Верчу головой и , закусывая губу, инстинктивно вжимаюсь посильнее в угол. - А что ты помнишь вообще? – я задумываюсь и осознаю, что совсем ничего не помню. Просто ничего. Заметив в моих глаза испуг, мужчина понимает, что ответ отрицательный, и отходит от меня. - Довел же… - вздыхает, а потом отходит к кровати, собирая одежду и одеваясь. – Меня зовут Валентин, очень приятно. Я твой хозяин, и ты должен подчиняться мне. Все понятно? – застегнув ремень на штанах, оборачивается ко мне, а я, увидев взгляд в свою сторону, быстро киваю. – Вот и отлично. Не бойся, я тебе больше ничего плохого не сделаю, если ты будешь подчиняться мне. Я снова киваю и чувствую, как по ноге что-то стекает. Немного развернув одеяло, провожу рукой по ноге и чувствую вязкую жидкость на своих пальцах. Валентин увидел, что я делаю, и начал застегивать рубашку еще быстрее. - Подожди, я сейчас Юру позову, - выходит из комнаты, а я поднимаю голову. Юра? Это кто? Наконец оказавшись на едине с собой в комнате, я сажусь на кровать и морщусь от боли в заду, пояснице и спине. Скидываю с себя одеяло и, раздвинув ноги, наклоняюсь к своему же паху, видя, что у меня весь лобок в сперме. Пытаюсь отодрать прилипшую и засохшую белую жидкость, но в комнату неожиданно распахивается дверь, а я оказался замечен в такой позе каким-то мужчиной. Я быстро сообразил и выпрямился, кутаясь в одеяло и смотря исподлобья на нового гостя. Надо же было так опозориться… Румянец покрывает мои щеки, но я стараюсь не обращать на это внимания, медленно успокаивая себя, что все нормально. - Ты Юра? – спрашиваю, отвернувшись. - Да, - мужчина сразу нахмурился и подошел ко мне. Подхватив меня на руки, он понес меня на выход, но я начал сопротивляться. - Ты что творишь?! – ударяю его ладонью по голове и начинаю болтать ногами, чтобы он меня отпустил. - Твою мать, не брыкайся! – злобно рявкает, и я замираю, боязливо сложив руки у груди. Увидев, что я сильно испугался, он более мягко произносит: - Сейчас я отнесу тебя в ванную, помою и обработаю твои раны, - говорит и ускоряется, а я, испугавшись, что сейчас упаду, хватаю его за шею. Одеяло сползло с моих плеч и начало медленно падать, отчего я запаниковал. Одеяло сползло мне до груди, когда мы пересекли порог ванной. Юра опустил меня на пол и сразу же отобрал у меня мою единственную защиту – одеяло. Я отвернулся от него и сложил руки на груди, но ко мне подошли и начали подталкивать к ванной. - Не стесняйся, я видел тебя в многих смущающих ситуация, - помогает мне перелезть через бортик. – Сейчас будет очень сильно жечь. Включает воду и начинает поливать мне спину. Я же выгнулся от боли и застонал, но меня взяли за руку и стали очень аккуратно обмывать, то поворачивая к себе животом, то спиной. Когда боль стало уже невыносимо терпеть, я попытался выдернуть руку, но ее сжали лишь сильнее. - Мне больно. Хватит, - начинаю вырываться, но вода резко выключается, и я, успокоившись, замираю. На меня набрасывают полотенце и начинают сушить мои волосы, после чего полотенце полностью уходит под мой контроль. - Вытирайся сам, не хочу тебя калечить еще сильнее, - говорит Юра перед тем, как отдать мне полотенце. Встаю перед зеркалом и начинаю вытирать себя. Спина вся болит, и я, психанув, сбрасываю одеяло, поворачиваясь спиной к зеркало и рассматривая множество алых полос. Неужели это сделал Валентин? Из-за чего? - За что меня били? – поворачиваюсь лицом к зеркало и вижу на груди две полосы в виде креста. Одна проходит прямо по соску, и я касаюсь чувствительной горошины, а почувствовав острую боль, отдергиваю руку. - Ты плохо себя вел: сопротивлялся, пытался сбежать и никак не подчинялся. Вот за это тебя и били. - Почему меня не пожалели? - спрашиваю, оглаживая свое бледное, все в синяках, тело. - Ты очень сильно злил Валентина. Этот мужчина любит добиваться всего сразу, а ты очень долго держался, но, как видишь, ему все-таки получилось тебя сломать, - достает какую-то мазь из подвесного шкафчика и, выдавив себе немного на руку, начинает мазать мне спину. Царапины охладило, и ноющая боль отступила, даря наконец свободу. - Что это? - интересуюсь, когда меня поворачивают к себе лицом и наносят мазь на перекрещивающиеся полосы. - Эту мазь посоветовал доктор, который осматривал тебя неделю назад. И неделю назад, и вчера ты был в сознании, помнил все, а сегодня резко все забыл. Впрочем, это даже не очень удивительно. Тебя плохо кормили, ты мало спал, а еще тебя очень много били и насиловали. Ты тут уже месяц, и все это время тебя мучают так, что я, будь на твоем месте, сдался бы очень давно, - Юра достает бинты и начинает перебинтовывать меня, уделив особое внимание пострадавшему соску. Я же стою, словно безвольная кукла, и наблюдаю, позволяя делать с собой все, что душе угодно. - Я не хочу, чтобы со мной плохо обращались. Я не хочу, чтобы мне делали больно, - говорю, когда меня перевязывают. - Вообще, из-за чего я оказался здесь? Я кому-то очень сильно насолил? - Это долгая история, и тебе ее лучше не знать, чтобы снова не переживать все то, что ты уже пережил, - говорит, вручая мне одеяло. - Сам дойти сможешь? Просто ты, вроде бы, на вид худой, но нести тебя все равно тяжеловато. - Я сам дойду. Я, что, инвалид что ли? - шучу, выходя из ванной, и иду в комнату. Я не помню расположение комнат в этом доме, но единственное, что я помню - дорогу к комнате Валентина. Не спроста это. Оказавшись в комнате, я сажусь на кровать, замечая на тумбочке поднос с едой. Не разбираясь, что в тарелках, я быстро все съел, отмечая, что все было очень вкусно. Запил еду я теплым чаем и прилег, накрываясь одеялом и устремляя взгляд в потолок. Я понял, что мне скучно, когда пролежал так минут пять, ни о чем не думая. Я только хотел встать, как в комнату вошел Юра с шприцом в руке и, подойдя к моей кровати, сел на нее, сказав: - Откидывай одеяло и ложись на живот. Я же сглотнул, смотря на длинную иглу. Сейчас я понял, что ненавижу уколы, терпеть их просто не могу, но Юру вряд ли остановит мое "не надо". Перебарывая себя, откидываю одеяло и переворачиваюсь, утыкаясь носом в подушку. Жмурюсь, ожидая боли и, когда небольшую область на ягодицах пронизывает боль, совсем не похожая на укус комара, я закусываю губу. Юра вводит что-то очень медленно, наслаждаясь, наверно, моими мучениями. Игла так же резко вышла, как и вошла. Я же облегченно вздохнул, понимая, что моя задница теперь не будет испытывать легкую, но не дающую покоя, боль. - Не бойся, это снотворное, - гладит меня по голове. - Тебе надо отоспаться и отъесться, а то на тебя смотреть страшно. Валентин не станет препятствовать твоему отдыху, потому то понимает, что он слишком перестарался, раз довел тебя до того, что ты потерял память. Он и дальше что-то говорит, но я прикрываю глаза и расслабляюсь, отдаваясь в нежные руки сна. Проснулся я под вечер, покушал и снова лег спать. Так я проспал дня два, после чего спать совсем не хотелось. Меня начали откармливать, и недавно Валентин принес мне охапку шоколадных конфет. Я не знал, что чем-то можно так сильно радоваться, но я чуть ли не прыгал от счастья, шелестя фантиками и суя конфету в рот одну за другой. Валентин смотрел на то, как я скачу, и довольно усмехался. Со временем синяки начали сходить с моего тела, а безобразные полосы заживать. Так же перестал так сильно болеет зад, когда я садился на что-то, и я, наконец, смог нормально ходить в туалет, без подсматриваний. И так же со мной начали очень бережно обращаться, будто я хрупкая дорогая ваза. Если в первый день со мной как-то небрежно обращался Юра и больно хватал, когда мне было больно и я пытался отстраниться, то сейчас он сразу меня отпускает, если мне неприятно, а когда общается со мной, то никогда не повышает голос, собственно, как и Валентин. Валентин вообще в последнее время перестал появляться в доме. Это я услышал от каких-то мужиков, скорее всего охранников, крутящихся рядом с моей комнатой. Подслушивать, конечно, плохо, но полезно иногда, чтобы интересующую информацию узнать. Как-то я гулял по дому, в сопровождении Юры, и наткнулся на кухню. Оказывается, что здесь есть отдельная кухня, где готовит три девушки-повара для всей охранников, что здесь живут. А где они живут, я не в курсе. Меня там угостили вкусными печеньками и булочками, только сначала моей наготы смутились, и они чуть ли не заверещали в голос. Юра объяснил ситуацию и дал мне полотенце, которое я завязал на бедрах, чтобы сильно не смущать прекрасный пол. Когда я увидел Валентина, то попросил одежду, но он сказал, что не даст мне ее. А после того, как узнал, что чаевничал на кухне, так совсем запретил ходить по дому. Я, конечно, расстроился, но не стал ныть, потому что Юра рассказал мне, что было бы со мной, если бы я не потерял память и вот так вот самовольничал. После его рассказа меня передернуло, и я понял, что Валентин может быть не только добрым, с легкой усмешкой на губах, но и злым, требующим подчинения. Когда проблемные полосы почти зажили, Юра сказал мне, что скорее всего останутся бледные шрамы как на спине, так и на ягодицах и груди. Причем он сказал это с каким-то сожалением, на что я фыркнул и сказал, что шрамы украшают мужчину, а не уродуют. В ответ мне что-то пробубнили, но я не расслышал, зато потом Юра ходил весь какой-то мрачный и сам не свой. Тем же вечером, я случайно проходил мимо какой-то комнаты и услышал за ней разговор на сдержанных, чуть повышенных, тонах. Я подтолкнул дверь, и она легко приоткрылась, а я услышал середину разговора. - У него теперь будут шрамы, - слышу голос Юры, который, видимо, очень сильно сдерживается, раз проглатывает иногда буквы. - И что? Он все равно мой, - фыркает надменно Валентин. - Он – не вещь, и он не может быть твоим. Перестань его ломать под себя. Если тебе он так не нравится таким, какой он есть – убей его, чтобы вам обоим было проще. Или перестань его мучить и запирать в четырех стенах. Он тоже человек, - произносит Юра, и я слышу, как он глубоко вздыхает, успокаивая себя. - Я сейчас с ним обращаюсь очень аккуратно, если ты не заметил. Я уже неделю с лишним воздерживаюсь оттого, чтобы повалить его и оттрахать. И если ты, опять же, не заметил, я его ни разу не ударил, не утащил в подвал и не отстегал. Я даю ему время, чтобы он спокойно пришел в себя и вылечился, хотя ты знаешь, что я не такой милосердный. Так что пусть он радуется, что я даю ему пока что спокойно пожить без забот, - насмешливо проговаривает и берет в руки круглый бокал с коньяком, а потом запоздало интересуется: – Будешь? - Нет, спасибо, - качает головой Юра. – Неужели ты решил пользовать его потерей памяти? - Знаешь, это мне даже на руку, его амнезия упрощает все в разы. Мне всего лишь надо его воспитать так, чтобы мне было удобно. С памятью он бы не стал сразу же подчиняться мне, даже после того, как признал меня своим хозяином, а когда он ничего не помнит и не знает, то приучить его становиться намного проще. Я сделаю его идеальным за неделю, и он будет виться у моих ног, прося ласки, - мечтательно проговаривает. - Никогда не понимал твоих вкусов. Если ты хочешь себе котенка, то подбери его себе где-нибудь на улице. Тебе будет хорошо, и ему. А из людей делать послушных зверьков не надо. Неужели тебе нравится, когда тебе прямо во всем подчиняются и смотрят умоляющим взглядом на тебя? - Да, мне это нравится. Иногда здорово, что тебе сопротивляется, очень хорошо раззадоривает, но обычно это никогда хорошим не заканчивается. А так я люблю послушных, милых и наивных, - отпивает коньяк и берет с тарелки лимон. - А как же Миша? Неужели он тоже милый и наивный? – усмехается Юра, и я слышу, как он садиться на диван или на кресло. - Миша – ошибка молодости, - грустно вздыхает. – Но если честно, то в душе он очень наивный, хоть и шлюховат. Немного не сложилось у нас. - Немного? Ты его изнасиловал и пустил по кругу. Это называется немного? - Он меня чуть не убил, так что мы в расчете. Да и я с ним больше не пересекусь, если из всей это авантюры вылезу живым. Зря я вообще сюда полез, только я поздновато это осознал. Не надо было мстить. Месть – это последнее дело. А я, вроде бы, не так уж и скверный человек, - усмехается. – Хотя да, о чем это я. Я измучил сначала одного парня, которого, собственно, чуть не убил, а сейчас мучаю другого, который уже потерял память. Я прям добрая душа. - Да, зря ты сюда полез и меня еще притащил. Но ладно, я сам согласился, так что не буду тебя винить, - глубоко вздыхает Юра, уже успокоившись. – Ладно, давай мне тоже коньяка, а то после этого разговора на душе мерзко. - Хорошо, - слышу, как Валентин достает еще один бокал и слышу, как он наливает выпивку. Я бы и даже продолжил слушать их разговор, если бы не услышал шаги, идущего по коридору охранника. Я быстро отлип от двери и пошел в «свою» комнату, надеясь, что меня не заметили и ни в чем не заподозрили. Включив свет в комнате, ибо на дворе вечер и уже темно, я увидел поднос с едой на привычном месте – тумбочке, и пошел подкрепляться. Наевшись, я выключил свет и подошел к окну, смотря на темный лес и такую непривычно яркую луну. Интересно, каким я был, когда все помнил? Кстати, какое у меня было имя? Я даже имени своего не помню и даже сколько мне лет. Я помню лишь маленькие отрывки, совсем ничего не значившие. Я помню, как сидел на лестнице в каком-то доме и курил; помню, как бегал по лестничной площадке за кроликом, которого, вроде, зовут Мотя. И кто ему такое странное имя-то придумал? Интересно, а была ли у меня половинка? Интересно, а я девственник? Хотя, если мне много лет, то я вряд ли девственник, но все равно интересно. А какая у меня фамилия? Где я учился, с кем дружил, кто моя мать? Как я оказался здесь? Так много всего, что я хотел узнать, но мне вряд ли ответят на них, раз я так хорошо охраняюсь. Разговор Валентина и Юры заинтересовал меня. Они говорили о Мише и, скорее всего, обо мне. Но я не понимаю, зачем Валентину приручать меня? Как я понял, он хочет сделать из меня наподобие животного, но вот в каком смысле, я не понял. Скорее всего сексуальное рабство, но вот как мы будем заниматься сексом? Я же не гей, вроде бы. Или гей? Странновато как-то все. Единственный человек, которого я помню, это какой-то парень с голубыми глазами и с очень жесткой усмешкой. Не помню, как его зовут, но я до сих пор помню его голос, его насмешки и такой холодный взгляд, что в дрожь бросает, а так же помню, что этот холодный взгляд может быть и теплым. Интересно, что это за человек? Я немного подумал, смотря на светящуюся желтую луну, а потом лег спать. Мысли и вопросы все терзали мое сознание, не давая мне заснуть, но после того, как я немного поворочался, то отключился. Мне приснился тот самый человек, точнее его голос, и он звал меня, но я не мог понять, где он. Потом я неожиданно очутился сидящим на скамейке с телефоном, и мне было непонятно отчего очень сильно обидно. У меня чуть ли слезы не капали из глаз, но я что-то упрямо продолжал искать в телефоне. Неожиданно из подъезда, возле которого я сидел, выбежала какая-то блондинка с громкими криками. Я не помню ее внешности, как-то не запомнилась она мне, но вот от выбежавшего следом парня у меня открылся рот. Снова этот голос, снова этот презрительный голубой взгляд и надменная усмешка. Потом он заметил меня, и его глаза удивленно распахнулись. На этом мой сон закончился. Я проснулся оттого, что меня трогали. Я приоткрыл сонно глаза и увидел над собой Валентина, который аккуратно оглаживал мое тело. Дернувшись, я попытался упереться ему руками в грудь, но мои руку не подчинились мне, и, как оказалось, они были связанны у спинки кровати. Я посмотрел на свои руки, а потом на Валентина, любопытно смотрящего на мою реакцию. Начинаю дрожать от страха, пытаясь выдернуть руки. - Не бойся меня, я не сделаю ничего плохого, - говорит мне и начинает исцеловывать мою шею, двигаясь все ниже и ниже. Одной рукой он гладил мои ноги, а другой тискал мои соски. Но мне с каждой его лаской становилось все страшнее и страшнее и не оттого, что он близко, а оттого, что он пьяный. Когда он начал ласкать более интимную часть, я зажмурился и тихо захныкал, словно маленькая девочка. Он же успокаивающе погладил мое лицо и слез с меня, а я удивленно распахнул глаза. Отвязывает мои руки и тихо говорит: - Я не буду тебя трогать, ты еще не готов, - произносит и, встав с кровати, уходит.