Беспорядочно

      Люди хотят быть подобны богам, и в этом гораздо больше человечности, чем в любой другой из их войн; человек — это борьба за невозможное, поиск истины, преодоление преград… Или нет? Потому что, окажись это действительно так, большая часть церковных проповедей разом бы обратилась прахом под ногами идущих.       Так, как покрылся чёрной копотью Золотой Город, стоило магистрам вступить в него; как прахом стелятся под ноги Максвелла Тревельяна жалкие тени — обрывки личностей тех, кто подарил Митал свою жизнь и свою смерть.       Источник Скорби шепчет на множество голосов, с силой ударяя чужое сознание. Кажется, нельзя устоять против этой мощи, когда ты один, всегда был один. Не за что ухватиться, чтобы прервать поток чужих мыслей, почти вымывающий память, которая определяет тебя самого. И всё же Вестник как-то ухитряется держаться: за ехидную улыбку Морриган, уверенной, что он не справится, за открытую злость Соласа, не желающего делиться с глупым шемом тайнами «высшей» расы.       «Выскочка, наглец!» — говорят Вестнику их глаза, столь непохожие во всём, кроме выражения высокомерного превосходства. Испив из Источника Скорби, Максвелл на долю секунды позволил себе допустить, что они правы. И дрогнул под давлением объединённого разума эльфийских жрецов. Его самосознание оказалось выбито в самый отдалённый уголок разума, откуда отчаянно кричало, задавленное одним только вопросом.       Что стоит чего? Один человек не победит армию, но достаточно одного, чтобы направлять её властной рукой. Иногда достаточно одного, чтобы остановить толпу или повернуть её против прежних владык, если только правильно выбрана точка отсчёта, безукоризненные время и место.       Может ли один разум оказаться сильнее сотен, и если да, то каким образом?       Максвелл Тревельян не чувствует своего тела, но будто бы что-то неумолимо разгорается в его груди, там, где должно быть сердце, а под несуществующей кожей затягивает дикую песню ураган. Змеятся, вгрызаясь в напряженные нервы, осколки метафорического льда — там, где они пронизали его существо, остаётся только равнодушное спокойствие. Смирение побеждённого или даже больше: сдавшегося без боя.       Простое против сложного. Задача, которую ещё не научились решать в его реальности, в его времени — и не скоро научатся.       Концентрация энергии вокруг Источника столь велика, что ткань реальности начинает напоминать изъеденную молью шаль — и почти уничтоженное сознание на крошечное мгновение выглядывает за грань, разделяющую миры. Где-то очень далеко не только от храма, но и от Тедаса вообще, есть ментальные конструкции, которые можно было бы использовать.       — Нет безнадёжных кампаний, есть безнадёжные дураки.       — Кто я неважно, важно — моё послание.       — Право нужно заслужить. Быть первым не привилегия, а испытание.       — То, что мертво, умереть не может.       — Только одно делает исполнение мечты невозможным — это страх неудачи.       — …твой ясный взор должен поведать мне: свободный для чего?       И тогда Максвелл Тревельян раскрывается, отбрасывает последнюю защиту, тонкую, как лист бумаги, и настолько же хрупкую. В ней больше нет необходимости, потому что он понял — или ему кажется, что понял, — отчаянный шанс, на который можно поставить всё, чтобы приобрести больше, чем когда-либо надеялся.       Вечность.       Когда чужие сознания проходят сквозь его, Максвелл оборачивает процесс вымывания памяти так, чтобы он шёл в обе стороны: то, чего Вестник лишается, не растворяется в пустоте, а записывается поверх одного из жрецов, отнимая маленькую часть его личности, не настолько значительную, чтобы уничтожить. Кусочек за кусочком, пока от него, выскочки, нахального юнца, Вестника не остаётся совсем ничего, кроме воли, задержавшейся на звенящий момент между жизнью и смертью.       Воля собирает осколки в единое целое. Не душа, не сознание — гомункул. Почти совершенство.       — Вы поможете мне остановить Корифея! — почти приказывает Максвелл Тревельян, и жрецы Митал вынуждены подчиниться ему, надевшему на собственную шею неразрывный поводок.       Пустота отступает, податливая и мягкая, почти нежная. Если всё закончилось — то закончилось хорошо.       Проходит недели две прежде чем хоть кто-то умудряется заметить отчётливые изменения, вероятно, потому что Максвелл почти не берёт с собой других магов и весьма чувствительного Коула, а бойцы вроде Кассандры не способны установить связь между Источником и почти абсолютным иммунитетом к магии разума, который он приобрёл.       Замечает Морриган — но так не скоро, что, похоже, даже она не знает, куда смотреть и чего опасаться в первую очередь. Выжидает момент, чтобы понять самостоятельно, не понимает — и, наконец, решается спросить, когда случайно встречает Тревельяна на перекрёстке, там, куда он никак не мог попасть без её ведома — но всё-таки попал.       — Вестник, — она едва-едва приподнимает уголки губ.       — Ведьма, — усмешка вместо ответа.       — Не поделишься историей о том, как ухитрился сохранить разум? — судя по тому, что я увидела, думает Морриган, это не был мой вариант защиты сознания от призраков, да и откуда кому-то ещё знать о заклинании из гримуара матушки. — Что вообще с тобой произошло, что изменилось?       Несколько мгновений Максвелл колеблется, не решаясь раскрыться перед ней — слишком уж умна, и большая игра ещё не закончилась, но, впрочем, то, что уже мертво… Его глаза на мгновение вспыхивают белым огнём, почти таким, в каком исчезает Флемет, обращаясь в дракона:       — Мы — Митал, — говорит он. — Один из многих, слово из истории, лицо среди лиц.       Морриган вздрагивает, и точно знает: он заметил. От этого и усмехается так холодно, прежде чем отвернуться и пойти прочь, больше ничего не говоря. Ей не нужны другие слова, чтобы понять. Только и остаётся, что бросить вслед срывающимся голосом:       — И ты думаешь, что оно того стоило? Стоило вписывать себя в массовое сознание, чтобы каждую минуту жизни слышать голоса, и даже после смерти участвовать в неизвестной, чужой тебе войне?       Тревельян останавливается, но не оборачивается; Морриган не видит улыбки на его лице, но слышит весёлую злость в голосе.       — Борьба с сотней другой альтер эго — против значительного запаса тайных знаний и, главное, вечности впереди? Конечно, оно того стоит, ведьма, конечно, стоит.