Contra rationem

Свет Аня принципиально не зажигала, так и сидели в темноте друг напротив друга. Огни, врывавшиеся в окно, освещали два хмурых лица. Женщина кусала губы, комкала в руках какую-то бумажку. Шаламов накрыл её ладони своими и легко сжал, не зная, что сказать. – Жень, я просто перестала понимать, что происходит. Когда всё это началось? – шёпотом говорила Анна. – Я не уверена, что вообще могу с тобой об этом общаться – банально, но тут и стены слышат. Ещё и передают всё вышестоящим. Немчинова осторожно убрала руки, поднялась, достала из верхнего ящика стола сигареты, зажигалку и отошла к окну. В прокуратуре категорически запрещалось курить, но тут нельзя было ещё много всего другого, что вполне спокойно существовало. Поэтому, какая разница? – Аня… – Женя недовольно вздохнул. – Прости. Прости, я помню. Но ты же знаешь, что я очень редко… Только тогда, когда горло сдавливают спазмы настолько, что говорить больно, в груди пустота, сердце тяжело бьётся, продолжая перекачивать кровь, а смотреть в глаза любимому мужчине неловко и стыдно. Почему? В чём её вина? В том, что не смеет ослушаться старших по званию? Так это логично и закономерно! И правильно, так и должно быть. Или стыдно из-за того, что она уже час мнётся, мучая и себя, и Евгения Андреевича? Шаламов поднялся из-за стола и подошёл к Ане, приобнял её за талию, притягивая к себе. Он не умел успокаивать, знал только один способ, но сейчас женщине это было совсем не нужно. – Женя, не надо. Ты же знаешь, что сейчас им необходим только повод. А личные отношения между нами давно не дают им покоя. Сейчас важно ещё больше… Она повела плечами и, поморщившись, затянулась. Генерал невольно скользнул взглядом вниз, на одинокую звёздочку на погонах и коснулся её пальцами. Аня прерывисто выдохнула, вцепившись свободной от сигареты рукой в подоконник. Она так и не привыкла, не смирилась. Эта чёртова звёздочка каждый день жгла плечи, мешала продолжать работать, как раньше. – Всё ведь прекрасно было. Спланированная по всем правилам (в кои-то веки) операция, удачное задержание, все счастливы и довольны, нас хвалят, – Анна говорила негромко, они оба знали, что происходило весь этот месяц, но её словно хотелось подвести черту под всем произошедшим. – А потом меня начинают таскать по разным кабинетам, я пишу тонны бумаг и объяснительных, общаюсь с отделом внутренней безопасности, хотя до этого никаких проблем не возникало, я никогда не давала повода. Меня показательно понижают в звании и… оставляют в покое. Меня не лишают никаких дел, просто не трогают больше и всё. А теперь… – Что-то ещё случилось? Аня потушила сигарету о подоконник, оставляя чёрный след, и выкинула окурок в форточку. Помявшись, она отошла к своему месту, опустилась в кресло и сцепила руки в замке. Взгляд поднять на Шаламова она не могла, молчала, а пальцы дрожали, выдавая её волнение с головой. – Аня… – Генерал Шаламов, сегодня пришёл приказ. Вы отстранены от руководства специального отдела. Завтра ваше место займёт генерал Дергунов. Она говорила это, так и не изменяя своего положения, уткнувшись глазами в гладкую поверхность стола. Холодно безразлично, силясь не сорваться на крик. Когда информация, утаиваемая уже час, прозвучала, Анна подняла взгляд. Беспомощный, умоляющий. Почему она? Почему именно её надо сообщать это? – Женя… – Спасибо, что сообщили. Анна Михайловна, я могу идти? – Женя, – прошептала Немчинова, не принимая его равнодушного взгляда, и почти выдохнула, когда в глазах появилось привычное тепло. – Я свободен, Анна Михайловна? Шаламов не дождался даже её кивка, развернулся и вышел. – Женя! – а крик с губ всё-таки сорвался, подбородок задрожал, и Анна прижала ладонь ко рту, чувствуя, как по щекам побежали слёзы. – Женя…