Тематические драбблы

Вот мне интересно, когда же в их туманных, хмельных компостных кучах, которые они называют мозгами, родилась идея о том, что Тамара стала им слишком мешать? Эх, прям даже жаль. Хороша была, девка. Собственно — и сейчас хороша. Поглядите-ка на нее — загляденье! Всегда гадал: она специально вечерами высиживает, и рвет дыры на костюме похудожественнее? Так, чтоб... вдохновляло. Даже меня, да. А что я, не мужик что ли? Я оценить могу... Ножки эти крепкие — крутые молочные бедра, что видны в разрезе драной юбки. Смотришь, и буквально чувствуешь, как эти бедра и коленки сжимают твои бока и движутся в такт твоему ритму. И титьки славные колышутся над низким корсетом, и не удержишь их шнуровкой. Да и высокие сапоги (крепкие и добротные, выдающие, что она носит их в расчете пробежать ни одну и милю и проносить не один год), обтягивающие аккуратную голень... помню, как она в похожих сапогах да голышом остальная расхаживала по той комнатенке, где наше нетерпение нашло приют. Никогда больше не видел, чтобы девка сидела голой жопой на тряпье, скрестив ноги в щиколотках и позволяя рассматривать все, что скрывали немного волосы в промежности. И бедра эти, и розовую нежную кожу половых губ, и крепкий живот, и грудь. И в сапогах. Половина мужиков подземья на те сапоги и художественные дыры слюну пускает. Ну и я туда же. Вообще-то я предпочел бы не, но Аккерман-младший, риваюшка, если по-домашнему, все натягивает штаны, не считаясь с моими желаниями. Девка же, явно довольная произведенным впечатлением, прогарцевала к моему столику, нарочно подтискивая титьки локтями, чтобы они были еще заметнее. Куда уж больше, сладкая? Ты и так мне всю ночь будешь чудиться, поверь мне. - Кенни! Молодой отец истосковался по женской ласке? Ух, птичка. Поешь так, аж мурашки по яйцам. Тиснуть бы тебя... А и чего бы и нет? Вот! Вот это дело — круглая коленка под ладонью, с теплой кожей, и девка с влажными глазами, шалой улыбкой и участившимся дыханием. - Может и соскучился. Представляешь — никто не приголубит, деточка. Никто ласковым словом не назовет... Тамара, пожалуй, единственный человек на свете, кому сойдет с рук этот трюк: снять с моей головы мою (мою!) шляпу, и лихо посадить на свои буйные черные кудряшки. Вот не смотря на все ее достоинства, больше всего меня, почему-то, всегда привлекали ее волосы. Наверное потому, что чистые. И я доподлинно знал — гладкие на ощупь, мягкие. И эта ведьма, сдвинувшая залихвацки мою шляпу на свое маленькое ушко и улыбавшаяся, перебралась ко мне на колени, прессуя риваюшку упругой, круглой задницей и ведущая голенищем своего сапога по голенищу моего. И шепчет ведь на ухо так, что младшенький тычется куда нужно и заставляет ее только низко смеяться: - А что, славный мой... - вот уж кто умеет мочки ушей посасывать! С ума сойти, я по тебе скучал, воровочка моя сладкая! - …красивый мой... - ух, что творит! Ух, не верти жопой, я ж не пацан малолетний, мне позориться нельзя! - …мой сильный, ловкий Потрошитель, не нашлось никого? Совсем? Ослепли все девки разом? - … Тамара... - А пойдем-ка ко мне? - … Что? - Ну же, милый. Не молчи. - Тамара? Вот чего не ожидал. Думал, что смогу сделать все... приемлемо. Хотя бы для нее. Постарался бы. Чего ж ты такая умная не в меру? Чего ж ты догадалась, что тебя убивать пришли? И неужели мое расстройство в кои-то веки отразилось у меня на лице? Иначе чего бы ей с такой жалостью глядеть и утешающе ворковать на ухо: - Ну, сладкий, ну ты чего? Соберись, красавчик! Ты мне нужен. Такие девушки, как я, живут ярко, и исчезают исключительно в сопровождении шикарных мужчин. Так что пойдем ко мне. Я скучала. Последний полукруг, очерченный ягодицами по моим коленям, определенно решил все дело. А остальное дело решила моя доброта и сентиментальность. Вот такой вот я человек, что поделать? Широкой души и открытых взглядов. Дыры на платье Тамары были еще художественнее. И даже кровоподтек на губе (как бы без стояка отчитываться мне, глядя на это, и вспоминая, как она его прошлой ночью заработала, хе-хе) выглядел привлекательно. И кудряшки эти, рассыпавшиеся по голым плечам, с которых соскользнула блуза. Эх, Тамара, Тамара. Ведьма ты, Тамара. Драсс скривился, увидев мою кралю, и загавкал на меня, как больная псина: - Я ждал только ее голову, Потрошитель! Хех! Ох... Загнала меня девка. Старый становлюсь. Поясница ноет... отвыкла, что ли, от возвратно-поступательных?.. Присяду-ка я. И ножки задеру повыше, тут как раз стол вот стоит с едой его. Вот! Вот так хорошо. И нечего так на меня смотреть. Не дурак я, пацан недорезанный, чтоб так на меня смотреть. Ведьма моя на пол у моих ног присела, покорно опустив глазки долу, скривив плаксиво губы и обхватив руками ножку моего стула. Я аж чуть слюной не подавился, пытаясь не заржать. Что, сегодня ночью в господина и покорную служанку поиграем? А вот Драсса надо призаткнуть. Не дай Стены, горемычный слюной подавится. - Драсс, ты знаешь, голуба моя утверждает, что она совсем не полицейская. Как так вышло, что я ей больше верю? - А тебе ли не насрать, кого мочить, коли тебе деньги платят, сраный живодер?! Бери, сколько дают, не глупи. Купишь пацану своему хавчик. Что тебе эта даст? У нее в титьках молока не наскребешь, так что твой доходяжка еще до весны в отстойных водах кверху задом плавать будет. Да и ты с голодухи не много спермы в яйцах накопишь, будет твоя мразь по другим мужикам бегать, и ты все равно ее прикончишь в итоге. Бери и не глупи. Так и быть, раз ты привел ее... И бросил мне на колени полный кошель монет. Ну не дебил ли? - Можешь идти, Кенни. С живой даже интереснее. Тц... Вот не люблю я, когда так себя ведут. Надо будет проследить, чтобы мой мелкий хорошо манерам обучен был. Позор-то какой, если когда-нибудь так же с кем-то заговорит. А кстати... - Голуба, а давай-ка проводим мальчика погулять. Хочешь на мою берлогу поглядеть? Удивленно взглянула на секунду, а потом бодро вскочила на ноги. И не следа покорности и игры. Деловито поправила одежду и прическу, и затолкала Драссу в рот свои трусики, пока я его держал. Хороша! Прям будто мне снова шестнадцать лет, честное слово — ведьма она и есть, вон что творит с таким старым душегубом, как я... Вот же странный пацан... то от лексики Драссовой бледнел, то от того, как мы с Тамарой его мордовали — аж в угол вжался от страха. А как настоящая работа пошла — выглянул. Смотрит с интересом, уютно устроившись на мягких коленках и прислонив голову к славной груди. Тьфу, ты. Еще к сопляку не хватало ревновать. Ну ничего, не долго тебе радоваться. Это мои титьки — вырастешь, найдешь себе другие. А в Тамаре умерла симпатичная мамаша. Вон как нежно наглаживает черные волосенки и играет с крошечными пальчиками: - Смотри, малыш! Видишь, какой папа сильный?! Ты должен его слушаться, хорошо кушать и быстрее расти, чтобы тоже наказывать плохих парней, которые обижают девочек. Хочешь посмотреть поближе? Он хотел. Хорошо. Поэтому и резать пришлось помедленнее. Пусть учится. Значит заточку в брюхо, да кулаком по гландам так, чтоб кроме хрипов не орал. А то неловко соседей будить, невежливо. Одно ухо за то, что посчитал меня кретином. Второе ухо за то, что хотел меня подставить, тварь. Язык женушке пошлю, чтоб знала кто, и не вздумала мстить. Ну и самое главное: нос боссу его, чтоб нюхачей больше не посылал, а бошку с новыми дырами — на главную улицу их банды, чтоб смотрели и читали послание так, коли грамоте не обучены. Эх, Тамара, Тамара! Надо ночью, как отдышимся, придумать, какой бы рядом с башкой знак оставить, чтобы знали, что не только я с мальцом, но и ты неприкосновенна. Но ты-то придумаешь, ты ж хитрожопая. Э-эх! О-о-о-й рубил разведчик па-а-а-альцы, эх! Все-е-е-е считал он их... сбивался! Раз! Титан дал в глаз! Э-эх! Два! Растопта-а-а-али другана! Три! Разорвали на кишки-и-и-и-и!! Ух!.. Тяжелая у меня работа, Тамара...