Слишком холодно

К часу ночи она всё-таки успокоилась. Обиженно щурясь и чувствуя, как горит лицо, особенно веки, Роза шмыгнула носом и со вздохом облегчения повернулась на другой бок. Больше плакать не хотелось. Соблазнительно извернувшись, она медленно обвила подушку руками и осторожно прижалась щекой к мягкой ткани, равнодушно, словно со стороны отметив, что ей не нужно даже закрывать глаза, чтобы видеть: чёткую линию плеч — в набитом перьями квадрате, прохладную ткань белоснежной рубашки — в наволочке в цветочек, всё ещё влажной от слёз. Потянувшись, Роза с лёгкой улыбкой поцеловала Скорпиуса куда-то в шею, напряжённо замерев от оглушительного прикосновения его пальцев к пояснице. Чувствуя, как сбивается дыхание и всё быстрее пульсирует кровь в висках, она уткнулась носом Малфою в ключицу, наслаждаясь тем, что чуткие, живые ладони сейчас беззастенчиво и легко ласкают её спину, плечи, живот, щедро делясь теплом. Беззвучно застонав и едва не вцепившись зубами в подушку, Роза натянула одеяло ещё выше, чувствуя, как вокруг неё окончательно сомкнулось кольцо бережных и любящих рук. Только тогда она позволила себе посмотреть Скорпиусу в глаза, увидев перед собой лишь успокаивающую сонную темноту спальни. Внизу живота явственно ощущалось напряжение. Знай она всего какой-то год назад, что не будет стыдиться того, что делает… Нет, не смущало даже то, что Роза из прошлого — правильная и хорошая — определённо осудила бы её. Этот жалкий кусок мяса с заключённым в нём разумом-пленником хотел прикосновений и ласки. Он хотел принадлежать, дотрагиваться и гладить в ответ, без усилий сбрасывая контроль рассудка. Телу было абсолютно всё равно, каким образом добиться желаемого — пойти на ложь, предательство, унижение, или же с упоением предаться самообману, заставляя сознание снова и снова придумывать близость и верить, что всё это на самом деле. Спасая на время, но вместе с тем утягивая всё дальше, глубже, подменяя реальность фантазиями. Она прекрасно понимала, что всем её вымышленным историям нет места в настоящей жизни, но без них само её существование, нелюбимой, не имеющей возможности выразить своё чувство, было бессмысленным. У Розы же смысл был — как-то пережить очередной день, чтобы вечером, забравшись в кровать и задёрнув полог, с блаженной улыбкой прильнуть к родному теплу, радуясь встрече. Иногда на неё наваливалось осознание, что она живёт только тем, что выдумала сама, что её Малфой — плод разгулявшегося воображения. Единственным плюсом такого Скорпиуса было то, что он всегда находился рядом, готовый утешить или дурашливо улыбнуться, и он был — не с Асаби, не с Альбусом — с ней. Настоящий же Малфой никогда не касался и не обнимал её — так, никогда не думал о ней вечерами, никогда не… И, понимая это, Роза плакала, как сегодня, не в силах что-либо изменить. А Скорпиус продолжал обнимать её, согревая, успокаивая, целуя в макушку и шепча на ухо очередные влюблённые глупости-цитаты из романов для ведьм за тридцать. Помогало. Тогда она уже как-то равнодушно думала, что пытается избавиться от этой зависимости, от выдуманной нежности и тепла ещё большей дозой. И усмехалась. А затем, закутавшись, завернувшись в Скорпиуса, как и десятки раз до этого, снова засыпала. * * * — Холодно, — Инсе потянулась в карман за варежками. Лили даже не улыбнулась, носком ботинка ковыряя хрупкую корочку — наледь на луже, не глядя на Инсе. — Скоро снег пойдёт, — продолжила та. — Пойдём, только скорее, — невпопад ответила Лили и поспешила к воротам замка. Инсе послушно заторопилась следом, бросив мимолётный взгляд на четвёрку слизеринцев, медленно бредущих в том же направлении. Она прекрасно чувствовала, что что-то не так, что Лили стала слишком замкнутой в последнее время, и на одну её реплику теперь приходится целая речь Инсе, хотя раньше всё было совсем наоборот. Она даже понимала, с чем это связано, но Инсе так не хотелось устраивать разборки и выслушивать претензии, когда её саму занимало совсем другое, более важное. С обидами Лили можно разобраться и позже, только бы ей не пришло в голову выяснять отношения прямо сейчас. — Ты не скажешь, зачем тебе эти воспоминания? Инсе едва слышно хмыкнула, надежды не оправдались. Путь до Хогсмида мгновенно показался ей вдвое длинней. — Нужны, логично? Лили скривилась. — Я понимаю. Но что ты надеешься найти? — Информацию, логично? — повторила Инсе. — Чтобы устроить мировую сенсацию или очередной скандал в подарок на день рожденья Панси?.. — Весной. — Что? — День рожденья Панси, — Инсе продолжала гнуть свою линию. Когда Поттер в таком расположении духа, её нельзя задобрить ни лаской, ни чистосердечными признаниями. К тому же стоит Инсе ответить хоть на один вопрос, Лили мгновенно почувствует слабину и наверняка обидится ещё больше, не получив ответов на следующие. А Инсе не сомневалась, что они будут. Универсальное погладить по голове и заговорить зубы, обещая, что она всё расскажет, но позже, в случае этой упрямицы тем более не работало. — Ах, ясно. Ну ты же любишь всё планировать заранее, — с нажимом отметила Лили и наморщила нос. — Не хочешь говорить — не нужно. У самой в голове промелькнул план — во что бы то ни стало добыть нужные воспоминания и не отдавать их Инсе до тех пор, пока она не скажет ей всю правду. — Вредина, — улыбнулась та, едва удержавшись, чтобы не добавить: «Я просто пытаюсь докопаться до твоего папаши!». К тому же это было не совсем правдой. Лили благоразумно оставила эту реплику без внимания, ей тоже не слишком-то хотелось ссориться. Мимо них с громким смехом пронеслась стайка четверокурсников-гриффиндорцев во главе с Хьюго, а позади тянулась целая вереница учеников — редко кто пропускал первый в учебном году поход в Хогсмид. — Давай быстрее, — попросила Лили. Она очень боялась, что кто-нибудь заметит их отсутствие. — Всё будет хорошо, — успокаивающе подмигнула ей Инсе. — Мы с Панси в прошлый раз тоже трансгрессировали из Хогсмида, а вернувшись, успели ещё побродить по магазинам и посидеть в «Трёх мётлах». — Это Панси трансгрессировала, — не удержалась Лили. — А ты чуть не завалила итоговый тест в прошлом году! — Правда, — невозмутимо согласилась Инсе. — И после этого ты считаешь, что тебе удастся парная трансгрессия? А что, если меня расщепит? — не унималась Лили. Почему-то она только сейчас подумала о реальной опасности, до этого шутки про расщепление, ноги или пальцы, оставшиеся в другом месте, казались чем-то очень смешным. А ведь, если что-то пойдёт не так, она может и умереть. Следом в голову пришла другая мысль. За такие побеги из Хогвартса исключают. Сейчас подобная участь виделась ей пострашнее смерти. Далеко впереди Лили заметила на горизонте слабый дымок, поднимавшийся в небо из немногочисленных каминных труб. Хогсмид. Она почувствовала, что ещё чуть-чуть и справиться с паникой будет просто невозможно. Как она могла согласиться на такую авантюру? Захотелось развернуться и со всех ног рвануть обратно в замок, спрятаться в спальне и сидеть там, ужасаясь своей глупости и безрассудству. Интересно, что сказала бы Роза, узнай она, куда сейчас направляется её подруга. Вряд ли что-то хорошее. Рядом вышагивала Инсе, невозмутимая настолько, что захотелось её ударить. — Всё будет хорошо, — повторила она, будто разговаривала с маленьким ребёнком. Они, стараясь не оглядываться, чтобы не привлекать лишнего внимания, шли по главной улице. Миновали «Три метлы», немного постояли у «Зонко», остановились у «Дервиш и Бенгз», подождав, пока последняя группа хаффлпаффцев не войдёт внутрь, а затем поспешили дальше, к концу деревни, где мощёная улочка обрывалась, сменяясь узкой дорожкой, ведущей в горы. Инсе выбрала раскидистое дерево слева от тропинки, и они с Лили спрятались за ним, чтобы случайный прохожий не смог заметить их исчезновения, хотя вряд ли кому-то было до этого дело. На улице дул промозглый ветер, низкие облака, застлавшие всё небо от края до края, грозили вот-вот пролиться дождём. Местные жители попрятались по домам, а ученикам и в голову не пришло бы в такую погоду зайти в ту часть Хогсмида, где нет ни магазинов, ни кафе, где можно согреться. Инсе деловито сняла варежки и убрала их в карман, наблюдая, как Лили, стараясь, чтобы это выглядело непринуждённо, прислонилась к стволу огромного граба. Видимо, у неё подкашивались ноги. — Знаешь, если ты будешь так бояться, у меня и правда ничего не выйдет. Хочешь, попробуем сначала просто переместиться, скажем, вон к тому холму? — Нет, — Лили покачала головой. — Одного раза мне хватит. Сейчас, я соберусь… Подожди минутку. Инсе покорно встала рядом, понимая, что «минутка» растянется на пятнадцать, и то в лучшем случае. Она насчитала тридцать четыре жёлто-оранжевых грабовых листочка, свалившихся с дерева, прежде чем Лили, прерывисто вздохнув, повернулась к ней и молча кивнула, решив ничего не говорить. Если голос вдруг дрогнет, она мгновенно утратит всю с таким трудом накопленную решимость. — Всё получится, — Инсе крепко прижала Лили к себе, свободной рукой сжав её ладонь, и, сосредоточившись, вызвала в памяти самое запомнившееся строение Баддли-Бэббертона. Парная трансгрессия действительно оказалась намного сложнее одиночной, но Инсе ни на секунду не сомневалась, что она справится. Правда, под конец стало совсем тяжело, поэтому приземлились они не очень-то изящно, скорее просто повалились на землю. Лили повезло — под ней оказалась огромная куча кленовых листьев, Инсе же пребольно стукнулась коленом, да ещё и угодила рукой в раскисшую грязь, испачкав мантию в бурой жиже почти до самого плеча. Чертыхнувшись, она тем не менее тут же поднялась на ноги, чтобы удостовериться, что с Лили всё в порядке. Затем, морщась от отвращения, попыталась кое-как отчистить запачканный рукав, но без волшебства ей удалось только ещё больше размазать пятно. — Церковь? — удивилась Лили, вставая и с любопытством оглядываясь. Они находились на широкой, но короткой кленовой аллее. Наполовину облетевшие деревья тёмно-коричневыми остовами высились вверх, почти полностью заслоняя здание небольшой часовни из тёмно-серого камня. Слева и справа от аллеи под прямым углом отходили две дорожки, ведущие к могилам и многочисленным надгробиям, неровными рядами вырисовывавшимся за деревьями, как какие-то причудливые пеньки. По бокам аллеи стояло несколько ухоженных на вид скамеек и виднелось ещё несколько таких же огромных куч из листьев. Видимо, кто-то наводил здесь порядок совсем недавно, но за это короткое время на землю успело нападать множество новых, почти полностью закрыв пожухлую, кое-где ещё сохранившую бледный оттенок зелёного траву. Здесь было ощутимо теплее, чем в Хогсмиде, а в воздухе разлилась сырость и терпкая тяжёлая свежесть позднего октября. — Ну, признаюсь, я немного промахнулась. Пойдём, — Инсе потёрла ушибленную ногу и, стараясь не хромать, потянула Лили к высокой чугунной ограде, за которой виднелась небольшая площадь со стелой в центре. Не хватало ещё, чтобы их заметил какой-нибудь смотритель или священник. До дома Слагхорна они добрались даже быстрее, чем предполагала Инсе. Волнение отступило, не исчезнув, но затаившись где-то внутри напряжённым комком, хотелось действовать, быстрее покончить с этим, быстрее уже снова посмотреть ему в лицо, сказать что-нибудь… Взбежав по ступеням, она вздохнула, обернувшись, улыбнулась стоящей позади Лили и постучала, приготовившись к долгому ожиданию. Лили не выдержала и крепко вцепилась ей в руку. Вскоре Инсе различила уже знакомый шаркающий звук шагов и поняла, что начисто забыла все придуманные ей варианты приветствий. Поэтому, когда дверь распахнулась, ничего кроме растерянно-тихого «Здравствуйте», не пришло ей в голову. Гораций Слагхорн и не думал отвечать. Он прислонился к косяку и, часто-часто моргая своими выцветшими глазами, затянутыми старческой мутной плёнкой, смотрел на Лили. Та съёжилась под его взглядом, едва слышно пробормотав: — Мы в гости… Несмотря на всю серьёзность ситуации, Инсе пришлось прикусить губу, чтобы не расхохотаться, но она быстро взяла себя в руки: — Мистер Слагхорн, вы меня помните? Я приходила к вам вместе с Панси Паркинсон около трёх недель назад. Дело в том, что моя подруга — внучка Лили Эванс, и узнав, что… Слагхорн отступил от двери, приглашая их войти. И, кажется, он не слышал ни слова из того, что наговорила Инсе. — Чаю? — спросил он, не повернувшись, похромав уже знакомым Инсе путём в гостиную. — Если можно, — ответила та и сквозь зубы прошептала Лили на ухо: — Не пей ни в коем случае. — Значит, Лили Эванс? — Слагхорн занял своё место в кресле и снова воззрился на неловко замершую возле дивана Лили. — Поттер, — машинально поправила она. — Поттер… Мерлиновы кальсоны! Поздравляю, поздравляю, моя дорогая! — он, превозмогая боль в суставах, поднялся, с глупой улыбкой схватил Лили за руку и принялся трясти её. — Значит, это не слухи, Джеймс действительно сделал вам предложение! Но почему вы не сказали? — с напускным разочарованием спросил он, наигранным жестом скрестив руки на груди. — Почему не пригласили на свадьбу вашего старого друга? Мы ведь друзья, не так ли?.. Лили бросила умоляющий взгляд на Инсе. — Всё хорошо, — едва слышно прошептала та и уже громче спросила: — Извините, мистер Слагхорн, где у вас здесь ванная? — И, словно извиняясь, покосилась на испачканный рукав. — Направо по коридору, вторая дверь. И Лили осталась один на один с этим… волшебником?.. нет, от волшебника сохранилась одна иссохшаяся старая оболочка, а изнутри на неё смотрело полусознательное, бездумное, жалкое нечто. Ни тени того коварства, о котором говорила Инсе. — Я… — и она осеклась. Что сказать? Отдайте мне воспоминания? Так ведь отдаст, наверняка отдаст, если поймёт, что именно от него хотят. — Я не та Лили, о которой вы думаете. Я её внучка. Моя бабушка умерла много лет назад. Объяснить это почему-то казалось чрезвычайно важным. — Умерла? — переспросил он, и его взгляд внезапно прояснился. — Да, как мне жаль, моя дорогая. Извините. Ах, да. Чай! — он махнул палочкой, и через мгновение в гостиную влетел голубой сервиз. — Садитесь. Что привело вас ко мне? И, присев на краешек дивана, Лили решилась быть честной. Сначала, конечно, она приукрашивала и переигрывала, но постепенно с удивлением для самой себя поняла, что говорит совершенно искренне. — Я хотела поговорить с вами о бабушке. Вы знаете, её убил Вольдеморт, когда она пыталась спасти моего отца. Я очень скорблю по ней. Вы — один из немногих, кто застал её в живых. — Виноват, я так виноват, — пробормотал Слагхорн. — Что? — опешила Лили. — В чём вы виноваты?.. — Не спрашивайте, не спрашивайте, моя дорогая! Мне хватит этих долгих десятилетий постоянного чувства вины… Такая красивая, такая умная… Как я мог попасться на его грубую лесть... Чтобы потом потерять её. — Что случилось? Но он только замахал руками, призывая остановиться. — Вы пришли мучить меня? Тогда уходите! Допивайте чай и уходите! Я больше не могу… я вижу их каждый день, они укоряют, молят, зовут, и каждый день я делаю одно и то же — предаю, предаю… Пейте чай! — вдруг рявкнул он так громко, что Лили дёрнулась и едва не выронила чашку из рук. — Я не за этим пришла. Я хочу узнать, как умер убийца, — отчеканила она, на самом деле чувствуя, как её наполняет ярость. — Вы помните этот день, не притворяйтесь! Я тоже хочу знать, как умер этот ублюдок! Я имею право! Это — моя бабушка, нельзя от меня скрывать! Слышите? Нельзя! Слагхорн закрыл лицо руками. — Если уж вы так виноваты, то искупите хоть сотую часть вины! Сделайте теперь что-нибудь для меня! Для человека, который, как вы утверждаете, благодаря вам потерял близких! — Лили продолжала наседать, искренне недоумевая, откуда в ней столько гнева, отчаяния и злости. — Покажите мне смерть Вольдеморта! — Хорошо, хорошо, — совсем съёжившись, наконец прорыдал он, зачем-то добавив: — Нельзя. Его рука машинально потянулась в карман за палочкой, и Лили, неверно истолковав этот жест, побледнела от страха и, отпрянув, вжалась в диван. Но Слагхорн, морщась и сдерживая всхлипы, всего лишь приманил один из многочисленных пустых стеклянных пузырьков, пылившихся на шкафах, и, прикоснувшись палочкой к виску, извлёк оттуда тонкую серебряную нить. Нить трепыхалась и дрожала, грозя вот-вот порваться, мучительно долго перетекала в сосуд, который Слагхорн затем закупоривал не меньше минуты — не мог взять пробку со стола негнущимися пальцами, не мог трясущимися руками заткнуть ей горлышко. Отложив заполненный воспоминаниями флакон на стол, Слагхорн снова посмотрел на Лили мутными уставшими глазами. Затем, внезапно подавшись к ней, он наклонился и вцепился ей в руку высохшими, по-паучьи цепкими пальцами с длинными, давно не стриженными и слоящимися ногтями. Лили попыталась отстраниться, но не смогла, парализованная страхом и отвращением, содрогнувшись от омерзения, когда он попытался спрятать своё старое, сморщенное лицо, всё в пигментных пятнах, у неё в ладонях. Тяжело вздохнув, он замер в таком положении на несколько секунд, а затем обмяк, ткнулся носом ей в колени и безвольно сполз на пол. Инсе прекрасно понимала — чем меньше она будет маячить перед Слагхорном, тем лучше. Не было никакого смысла возвращаться в гостиную слишком быстро, поэтому она взялась вычищать мантию и не успокоилась, пока не убедилась, что насквозь мокрый рукав можно — хоть и с натяжкой — назвать чистым. Вытерев руки свежим полотенцем, она не торопясь вышла из ванной и только тогда услышала слабый голос, дрожавший и срывавшийся в шёпот. — Инсе… — звала Лили. — Инсе… Та со всех ног метнулась к ней и растерянно замерла на входе в комнату. — Инсе… Лили повернула к ней бледное, с едва ли не зеленоватым оттенком лицо и странно улыбнулась: — Он умер.