«Они родились больными» — так о нас говорят. Моя церковь проповедует отсутствие ценностей. Она говорит, чтобы мы молились в своих спальнях. Take me to church (Hozier)
Время тянулось еще медленнее, чем раньше, словно издеваясь над изнывающим Каем. Незнакомка продолжала наведываться к нему, не проходило ни дня без ее колких комментариев или мудрых замечаний, но юношу не отпускало какое-то щемящее чувство тревоги и уже устоявшегося одиночества. Безумие, сокрытое в нем, выплескивалось наружу. Они работали над тем, чтобы выбраться, но… с каждым днем Каю казалось, что он роет себе могилу, зарываясь еще глубже, чем до этого. Дошло до того, что мысли о таинственной спутнице заполнили его целиком. Они перестали быть навязчивыми уже на третий день общения. Они стали постоянными, единственными. Кай не мог сосредоточиться ни на чем, что не касалось этой девушки. И это были вовсе не те мысли, в которых находит усладу влюбленный человек, по ночам предаваясь мечтам о желанном, нет. Это были жуткие мысли, до одури болезненные и мучительные. Их словно вбивали в его голову, как гвозди вбивают в стену. От этих ассоциаций становилось жутко, но едва заметная картинка в сознании словно расцветала, наполняясь запахами и звуками. Яркий свет. Ослепляет. Люминесцентные лампы отвратительно жужжат, а в нос бьет отчетливый запах формалина — запах смерти. Слишком резкий. Легкие от него выворачивает наизнанку, тошнота сжимает горло. Глаза жжет. Хочется убежать — руки связаны. Мощные цепи удерживают от побега. Дергается, но не спасается. Привязан к креслу. Намертво. На плечо опускается теплая рука. Спаситель? Друг? Ладонь скользит до вверх, игриво очерчивает контур лица, запутывается в волосах… резко тянет назад, срывая с губ болезненный стон. Шипит. Совсем как кот, отстаивающий свои владения. Смех. Совсем привычный, ставший уже родным женский смех. Миловидное лицо в поле зрения. Ее лицо. Блондинка, брюнетка, шатенка — он не может разобрать. Тянется к его губам. Целует. Жадно, требовательно, настойчиво. На ее губах привкус яда. От нее пахнет чем-то, что превосходит по отвратительности даже запах формалина. Плохо. Выворачивает наизнанку. Он пытается отстраниться, но она не позволяет. Чуть надавливает — и аккуратные ноготки вспарывают его щеку. Кровь. Алой струйкой вниз, по подбородку. Она хрипло бормочет какой-то бред о том, как ждала этого. Устраивается на его коленях, вульгарно раздвигая ноги. Тянется к окровавленной щеке. Слизывает алую дорожку. Ему отвратительно. Щекотно. Мерзко. Его будоражит. Подбрасывает. Прошибает до мурашек по вспотевшей спине. Он не знает, как относиться к такому. Она же считает, что это в порядке вещей. Вновь целует. Чувственно, горячо. Так, что весь мир уплывает на второй план. Он поддается. Тянется к ней из последних сил, целует в ответ. Измученно кусает женские губы, признавая свою зависимость. Но когда он принимает правила ее игры, она замирает. Отстраняется. Холодно, отрешенно смотрит в его глаза. Улыбка превращается в оскал. В ее руках металлический инструмент для лоботомии. Он знал, как называется эта штука. Знал, но сейчас это напрочь вылетело из головы. Он не пытается вспомнить. Дергается. Рычит, как загнанный зверь. В последний раз убеждается в том, что цепи надежно сдерживают его. По помещению разносится крик. Его крик. Голову прошибает адской болью, и… Кай подпрыгнул на месте, вырвавшись из оков мыслей, разорвав стальные цепи собственного бессилия. Его тело било мелкой дрожью, голова болела. Эта боль кромсала его на части. Но хуже всего было то, что подобные вспышки не были единичным случаем. Они разрывали его череп, крошили остатки самообладания и днем и ночью. Глупые беспочвенные видения не давали Каю сомкнуть глаз. Он не спал уже трое суток. Кофеин едва держал разум и тело в тонусе. Юноша втянул в себя потяжелевший воздух. Так всегда случалось, когда девушка была рядом. Он безукоризненно научился определять этот момент, поэтому для него не стало неожиданностью, когда она поинтересовалась: — Нашел акцедент? Каю показалось, что ее голос исполнен какой-то неведомой решительностью, а она сама — каким-то извращенным счастьем и обжигающим предвкушением. — Да, — юноша искренне улыбнулся, доставая из внутреннего кармана куртки магический атрибут и демонстрируя его собеседнице, — Что-то случилось? Она секунду задумалась над ответом. — Нет. — бросила она, но тут же передумала, — Да, — и этот ответ не устроил ее, — и да и нет. Он не понимает. — У нас гости, — вежливо объясняет девушка, — и мы должны встретить их должным образом.***
Парень со сломленной душой и пустым сердцем… Свою темную извращенную фантазию Он превратил в реальность. Bones (MS MR)
— Может скажешь, куда именно мы направляемся? — нетерпение съедает его без остатка, — Кто эти люди? — Не порти себе сюрприз, — отрезала она безразлично, — И следи за дорогой, будь добр. Ее забота рассмешила его. В звенящей тишине смех Кая прозвучал слишком уж убито, но даже осознание этого не заставило его остановиться. Он смеялся около минуты, истерично, до слез, вопреки ее просьбе следить за дорогой. Успокоившись, юноша перевел взгляд на пустующее пассажирское место рядом с собой, где по его мнению расположилась спутница. — Ты серьезно? — в потемневших глазах танцевали беснята, — Боишься стать более мертвой, чем сейчас? Он услышал ее смешок, обиженный и раззадоренный одновременно. — А чего боишься ты? — ловко меняет тему собеседница. Каю кажется, что она играет. Ей совсем не интересно услышать ответ на свой вопрос, ей совсем не интересен он. Для нее он всего лишь марионетка, средство достижения поставленной цели. — Ничего, — ответил юноша, крепче сжимая в руках руль. Солгал. Он боялся многих вещей, но мог это признать лишь наедине с собой. Распахивать душу перед несуществующей особой? Сомнительное удовольствие. — Ты серьезно? — девушка идеально спародировала его недавнюю интонацию, — А как же одиночество? Чувство ненужности? Мысли о том, что ни один человек не станет доверять тебе… и никто… никто не увидит в тебе равного? Кай со свистом выпустил из себя воздух, чувствуя, как на самых кончиках пальцев зарождается агрессия. Приятное, почти живительное покалывание, медленно потекло вверх по рукам, охватило плечи, спустилось к солнечному сплетению. Юноша почти чувствовал, как это многогранное чувство смешиваясь с его кровью, ударяет в голову, красной пеленой застилает глаза, заставляя каждую мышцу в теле напрячься. Кай понимает, что его лихорадит, но дело не в простуде. Вся буря чувств — не что иное, как ожидание убийства, ожидание крови на собственных руках. Девушка молчит. Это сводит его с ума. Это пробуждает в нем маниакальное желание. Несуществующий запах крови щекочет ноздри, а реальность неторопливо смешивается с вымыслом. Бокал субъективности осушен до дна, когда… Он резко ударяет по тормозам. Безразлично наблюдает за тем, как девушку на пассажирском сидении бросает вперед. Не пристегивается. Смелая. Хорошо. Он грубо хватает ее за шелковистые волосы. Опять не может разглядеть, какого они цвета, но точно уверен, что они шелковистые. Она стонет, больше от досады, чем от боли. Стонет хрипло, с чувством, в духе лучших традиций порнофильмов. Не возбуждает. Вызывает отвращение. Смотрит на него умоляюще, что-то шепчет пересохшими губами. Он хочет спросить у нее, куда же делся тот взгляд бесчувственной стервы, хочет выкрикнуть этот вопрос ей в лицо. Хочет видеть, как она напряжено сжимается, как дергается, пытаясь отстраниться… Хочет почувствовать, как трепещет ее сердце. В его руках. Но вместо этого шепотом: — Чего ты боишься сейчас? Она не отвечает. Ему это и не нужно, ответ очевиден. Она боится его. До слез… до крика…до смерти. Он смеется ей в лицо. Безумно, маниакально, не по-человечески. Ее прекрасные глаза (может, небесно-голубые… или демонически-черные) наполняются слезами. Это только раззадоривает его. Тянется к ней, слизывает соленую дорожку с разгоряченной щеки. Ряд ассоциаций не приходит в голову — мысли испаряются. Планомерно, одна за другой. Она дрожит от его прикосновений. Ее дрожь разжигает в нем пожары. Тянется к ней, замирает в миллиметре от губ. Любуется. Неосознанно находит привлекательными форму скул, шелковистые волосы и прекрасные глаза с дьявольской искринкой. Она внимательно следит за ним, не дыша. Снова пахнет мертвечиной… И аромат формалина разъедает ноздри. Пелена наваждения спадает слишком внезапно — кажется, можно ослепнуть. Такое красочное желание заменяется отвращением. Пальцы яростно сжимаются на девичьем горле. Ее стон. Болезненный. Последний. Тихий хруст, стеклянные глаза, его смех… Машину занесло и это вернуло Кая в реальность. От призрачного видения осталась лишь дымка, запах которой варьировался всеми оттенками многогранного табачного. Юноша ухватился за руль, пытаясь выровнять машину, но было поздно. За ударом последовала оглушающая темнота, а где-то на задворках сознания прозвучал смешок… Или ему показалось? Кай с трудом сдержал стон, когда понял, что не может встать. Тело стало свинцовым, и горячая слабость потекла по венам. Сердце пульсировало где-то в горле — казалось, что оно стучит как бешеное и не дает вздохнуть. Пахло кровью, но это не приносило ему удовольствия. Все органы организма будто выходили из строя. Кай услышал, как запнулось сердце, а затем вновь понеслось галопом, когда понял, что не может вдохнуть. Паника топила. Он умел не поддаваться этому чувству раньше… Что же изменилось сейчас? Юноша хватал воздух, как выбросившаяся на сушу рыба, но это не приносило облегчения. Тело била дрожь, да такая, что его подбрасывало. Кай задыхался. — Дисфункциональный ведьмак, страдающий паническими атаками. Почему мне так везет? В полуобморочном состоянии ему показалось, что воздух приобрел женские очертания. Он замер, пытаясь уцепиться за этот образ перед глазами, но тот тут же растаял. — А я ведь говорила следить за дорогой, — нравоучительно зашипела она, но тут же голос потерял какие-либо эмоции, — Вставай. У нас нет времени на придорожные драмы. Кай вперился в нее убийственным взглядом. Вернее, в то место, где еще недавно можно было разобрать силуэт. — Я… Не… могу… — он говорил это толи шепотом, толи рыком, — Ид… Иди… к… черту. — Я сказала поднимайся! Ее голос едва не разорвал его перепонки. Она не кричала, но столько в ее голосе было силы, власти, внутреннего превосходства, что на каком-то инстинктивном уровне он не осмелился перечить. Это не было просьбой. Или советом. Это было приказом. Кай совершенно не помнил, как поднялся на ноги и каких усилий это ему стоило. — Ты в порядке? Вместо того чтобы послать загадочную спутницу куда подальше, Кай кивает с некой благодарностью. Беспокойство в ее голосе проникает к нему под кожу, а перед глазами уже маячат новые иллюзорные картины…Я родился больным, но мне это нравится. Заставь меня быть счастливым. Take me to church (Hozier)