Зов морской волны

      Берег. Я стою у края песчаной суши, наблюдая за размеренным движением морской волны. Она то выбрасывается, то убегает прочь, словно хочет выйти на берег, а потом резко одумывается и возвращается в морские глубины, хвостом размывая песок. Небо полностью затянуто серой пленкой из туч, отчего вода кажется почти что черной. Нет той бирюзовой глади, о которой все говорят. Лишь черная вода, хранящая в себе бесчисленное количество тайн. Кто знает, что может скрываться под шаром прохладной воды. Возможно, там обитают морские чудовища, живописно украшающие страницы книжных легенд? Или же там захоронены высшие знания, которые ни в коем разе не должны попасть в руки человеку? Ведь мы так мало знаем, но от этого еще больше восхищаемся неприступностью океана.       Буйный ветер гуляет по прибрежным волнам, словно дразня их, заставляя подниматься всё выше, выше, еще выше! Море бушует, разъяренно бросая потоки воды в нарушителя покоя. С всплеском одинокая волна разбивается о стойкие скалы, каплями стекая с острых вершин, в то время как блуждающий ветер беспощадно бьет в лицо, обжигая кожу солеными осколками воды.       — Снова этот сон, — Кай приподнялся на руках, встряхивая головой. Вот уже который месяц он грезил бушующим морем. Черная как смоль вода не давала ему покоя. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним отчетливо являлся образ водной стихии, что казалось очень странным, ведь...       — С добрым утром, — юноша подошел к кровати, перебив назойливые мысли Грэдсби. — Как спалось? Я тебя не разбудил? Ой, прости, думаю, не стоит с самого утра грузить вопросами, да? Я приготовил на завтрак блинчики, твои любимые. — Кай пристально смотрел на парня, вновь и вновь восхищаясь им. Изучая взглядом белое, немного худощавое лицо — он был счастлив. Кай невольно улыбался, стоило только Джону появиться в дверном проеме. Как и обычно, он весел и легок на подъем.       — Ходунки?       — Нет, коляску, сегодня хуже... — Парень помог любимому подняться, усаживая его в инвалидное кресло. Ноги Кая почти что перестали двигаться после страшного случая, о котором мужчина предпочитал никому не рассказывать. Даже самому близкому человеку. А тот и не спрашивал, не желая тормошить явно болезненные воспоминания, и так ежедневно обжигавшие память.       — Джон, я хочу сегодня доделать, — парень с полуслова догадался, о чем тот говорил. Подав Каю всё необходимое, он уселся позади, при этом нежно обвив его шею. Джон безумно любил наблюдать, как из-под тонкой кисти постепенно вырисовывались кривые линии, сливавшиеся в одно целое — картину на холсте. Всматриваясь в сосредоточенное лицо любимого, он вспоминал день их первой встречи.       Была такая же ранняя, еще теплая осень. Он, тогда еще совсем юный фотограф, должен был сделать снимки новой выставки картин малоизвестных, но перспективных на то время художников. Ценителем искусства живописи назвать его было трудно, парня больше интересовали личности, написавшие подобное.       Картины были исполнены, как ему казалось, в самом странном и необыкновенном виде — сюрреализме, скрывавшем за собой глубокий подтекст. Джон застыл у одной из картин. Что-то разительно отличало её от всех остальных, нечто странное, не поддававшееся объяснению. Она притягивала неземной силой, но в то же время отпугивала правдой, вложенной в каждый мазок. Увлеченный малейшими деталями, фотограф не сразу заметил мужчину, стоявшего рядом, что так же был сосредоточен. Он не рассматривал ту жалкую картину, он вглядывался в белое лицо незнакомца. Столько эмоций, столько жизни, которую тот отчаянно пытался уловить и удержать на белоснежном холсте.       — Примитивный образ, вы не находите? — мужчина едва заметно усмехнулся, увидев ошарашенное лицо юноши.       — Нисколько. Она прекрасна. Такая... живая!       — Хм, живая, — повторил тот, чьи губы разошлись в улыбке еще шире.       — Я Джон, фотограф, — парень протянул руку для знакомства, так и не сводя глаз с картины.       — Кай, автор этой картины.       Джон сидел тихо, чтобы не мешать своему возлюбленному. Всматриваясь в новую картину, он испытывал удивление. Может, виной была сторона, с которой художник видел это чудо природы? Обычно ясное, бирюзовое море, выглядело будто черным, безжизненным, что ли. И это пугало. Ему казалось, пейзаж был как-то связан с внутренним состоянием созидателя, что взволновало парня пуще прежнего.       — Кай, что с морем? Почему? — ему не пришлось больше говорить, ведь он знал, что его поймут как нельзя точно. Грэдсби отложил на минуту кисть. В его глазах мутнела не то грусть, не то взволнованность.       — А какое оно, море? Глубокое, таинственное... теплое?       — Неприступное. Величественное... — Джон поднял глаза вверх, словно вспоминая последнюю встречу с водной гладью.       — Я не был на море. Не довелось, — глубоко вздохнув, Кай снова взялся за кисть. Джон сидел некоторое время в раздумьях, а потом, забрав инструмент из рук юноши, заключил того в крепкие объятия.       — Собирайся, — Кай недоуменно посмотрел на своего возлюбленного, вопросительно изгибая бровь. — Я хочу кое-куда съездить.       Собрав сумку, фотограф загрузил ходунки и белый мольберт в багажник, а затем бережно отнес любимого в машину, усадив его на переднее сидение. Молчание в дороге заполнял мелодичный голос солиста их любимой группы, иногда замолкая, но тут же начиная петь вновь — уже иную песню. Джон всматривался в дорогу, стараясь объезжать все неровности, прекрасно зная, как Кай не переносит дорогу; тем более что ехать им еще оставалось довольно-таки длительное время.       К сумеркам они добрались до небольшого деревянного домика, окруженного изгородью. Кай озадаченно оглядывался по сторонам, будучи здесь впервые. Позже выяснилось, что этот дом достался Джону от его деда, благополучно прожившего здесь всю свою жизнь.       Местность казалась совсем пустынной, безлюдной, и царившая вокруг чистота лишь усиливала это ощущение. Нигде не виднелись красочные дачные домики; воздух был свежим и влажным. Кай дышал полной грудью, втягивая носом приятный аромат. Он прислушался к разговорам птиц и сквозь их мелодичное пение едва уловил звуки журчащей воды. Шум моря...