***
Уже неделю Китнисс в больнице. Уже неделю её мать проводит в больнице. Периодически заглядывают друзья и, конечно же, Хеймитч. Отец не приходил. Его всё ещё не выписали. Он находится под наблюдением врачей, поэтому мать Китнисс разрывается на два «фронта». Женщина то и дело нервно сжимает руку дочери. Она жива. Главное жива. Сегодня она придёт в себя и ей перестанут колоть морфлинг. Сегодня. Остаётся только ждать. Девушка находится в забытье. Морфлинг словно белоснежная пена окутал всё тело, растёкся по венам, уничтожил боль и оставил после себя лишь пустоту. Пустоту, которая вскоре заполнится разрывающими душу воспоминаниями. Сейчас же можно отдохнуть и попутешествовать в несуществующих мирах: вот Хеймитч с пожелтевшей кожей вновь заливает в себя очередной пузырь с выпивкой, вот Джоанна почему-то лысая и с неестественно большими глазами, вот отец вновь поёт любимую песню «Дерево висельника» и просит не рассказывать об этом маме. Это был их секрет, тогда, когда Китнисс была ещё маленькой, отец научил её этой песне, она крепко засела в девичьих мозгах, и Китнисс часто напевала её. Мама же, когда услышала из уст дочурки песню про двух влюблённых, одного из которых повесили, запретила ей петь эту песню. Но как часто бывает именно то, что запрещают – дети запоминают лучше всего. Раны на теле почти залечены, на месте ожогов от сигарет ещё остались небольшие рубцы, но скоро и они затянутся. В некоторых местах ранки на запястьях девушки подгнивали. Как бы тогда Китнисс не промывала их ржавой водой, инфекция попала. А может инфекция была в самой воде? Но уже не узнать, что послужило причиной. Главное, что они тоже скоро заживут окончательно. В стране со столь развитой медициной, телесные повреждения не проблема. А вот с душевными ранами куда сложнее. - Миссис Эвердин, через два часа Китнисс очнётся, вы можете пока навестить мужа, - говорит доктор Аврелий – он наблюдает за психическим состоянием девушки. - Хорошо, спасибо, - устало пробормотала женщина и, поднявшись со стула, отправилась к мужу.***
Мозги будто расплавленные, растекаются словно карамель, нагретая на солнце. Невозможно собрать все мысли в кучу. Мужчина. Он пугает. Страшно лишь от того, что он мужчина. От него словно исходит зло и опасность. Глаза девушки бегают по стенам палаты. Потом почувствовав прикосновение, Китнисс переводит взгляд на мужскую руку, которая к ней прикасается. Этот жест совсем не несет в себе негативного подтекста. Но её пугает. Пугает такая близость. Она тут же одергивает свою руку, падает с кровати, опрокинув капельницу. Страх… Упав на пятую точку, Китнисс отползает спиной в угол. Паника… Душераздирающий крик… Нужно закрыться… Нужно, спастись… Девушка обхватывает коленки руками и начинается кричать. Слова несвязны. Этой просто крик. Крик души. - Китнисс, успокойся. Я не причиню тебе вреда, – доктор Аврелий делает шаг по направлению к девушке. Его руки подняты вверх. Крик громче, а в голове лишь слышится: «Китнисс, бойся! Я причиню тебе вред!». - Медсестра! Успокоительное! – зовёт доктор Аврелий. Крики... Мгновения... Чьи-то руки… Но это всего лишь медсестра, которая пытается вколоть лекарство. Страшно... Девушка отбивается... Мгновение... Боль... Слабость накатывает волной. Нет сил отбиваться, нет сил защищаться. Сейчас ей вновь будет больно. Но это лишь иллюзия. Девушка словно запрограммирована ожидать от всего и всех новой дозы боли. После полной отключки санитары вновь уложили девушку на кровать. На этот раз её тело будут удерживать ремни, которые крепятся к кровати. - У неё нервный срыв и тяжелое эмоциональное потрясение, - уже за дверью говорит доктор Аврелий матери Китнисс. - Мне необходимо будет понаблюдать за её поведением с другими членами семьи. После этого я уже смогу назначить лечение. - Доктор, она поправится? – женщина в шоке от поведения дочери. - Мы сделаем всё возможное, чтобы она поправилась. Она очнётся часа через два, вы должны будете быть с ней. Никаких резких движений, громких звуков. Никаких напоминаний о случившемся с ней, - инструктирует доктор. Женщина кивает. Горе и боль матери, что может быть сильнее? У неё сейчас не осталось поддержки, только Хеймитч. Муж перенёс сложную операцию, его сейчас нельзя беспокоить. Женщина переносит все переживания в своей душе. Она полностью разбита, надежд на то, что всё будет как раньше, не остаётся. Два самых дорогих человека в больнице, и от неё ничего не зависит. Всё на совести врачей.***
Китнисс просыпается. Мама. Она рядом. Спокойствие... Девушка нервно оглядывается всё ещё в поисках опасности. Женщина сжимает руку дочери в знак поддержки. Нервный взгляд на этот жест. Мама. Спокойствие. Больше никого нет. - Как ты, милая? – ласково спрашивает женщина и старается лишний раз не делать резких движений. Девушка молчит. Лишь испуганный взгляд выдаёт беспокойство. – Мы за тебя жутко испугались, – женщина свободной рукой тянется к голове дочери, девушка отшатывается, но не может встать с кровати. Она не может пошевелиться. Руки по швам плотно закреплены к кровати, ноги так же обездвижены. Паника... – Милая, не бойся. Ты в больнице. Всё в порядке. Я рядом, – женщина всё-таки дотягивается до головы дочери и поглаживает её по волосам. Тело Китнисс напрягается, словно струна, кажется, дерни сильнее – порвется. – Тебе нужно поесть, – миссис Эвердин подкатывает столик, на котором уже стоит тарелка с кашей. – Я помогу тебе, хорошо? – девушка не моргает, всё прожигает мать взглядом – ищет подвох. Но его нет. И тогда она, собравшись с силами кивает. - Знаешь, дорогая, к тебе приходила Джоанна с Финником и Гейлом, – женщина старается говорить на отвлеченные темы, чтобы не провоцировать дочь и не затрагивать столь болезненные темы. Параллельно она умудряется кормить Китнисс. – Они сказали, что заглянут к тебе завтра. Ты же хочешь их увидеть, правда? – немного поразмыслив, Китнисс кивает. – Хорошо. Пока женщина размышляет о ком или о чём бы ещё поговорить, чтобы не дать дочери почву для размышлений о случившемся. Девушка пытается восстановить в своей голове события, как ей кажется минувшего дня, хотя прошла уже неделя. Разум будто окутан дымкой. Возникают какие-то отрывки, но полностью картина так и не складывается, что очень заботит девушку. После непродолжительных размышлений, она пытается сконцентрировать внимание на поглощаемой пище, а то от мыслей голова начинается болеть. Каша невкусная, но вполне съестная. Но в девушку всё равно много не помещается, кажется, будто желудок уменьшился до размера грецкого ореха. - Ты ещё слишком слаба, милая, доктор Аврелий, – женщина осекается, вспомнив реакцию дочери на врача, – врач сказал, что тебе ещё некоторое время придётся полежать в больнице. Не волнуйся, я буду тебя навещать. Конечно, отдельную койку мне тут никто не поставит, – женщина слегка улыбается, – но я буду приходить, – женщина протягивает Китнисс ещё одну ложку наполненную кашей, но девушка отрицательно качает головой. – Хорошо, – смиряется миссис Эвердин и отставляет тарелку на столик. – Как ты себя чувствуешь? – девушка молчит. – Китнисс, ты меня слышишь? – девушка поднимает глаза на женщину, но всё так же молчит. В глазах нет вины, нет укора или злости. Они пусты, будто безжизненны вовсе. Будто они никому не принадлежат. Будто стеклянные. Такие далекие и холодные, равнодушные. Да, заглядывают прямо в душу, видят насквозь. Но эти глаза не похожи на глаза живого человека, этой глаза мертвеца. - Скажи что-нибудь! – взрывается мать. Снова молчание. Женщина резко поднимается со стула и начинается трясти девушку за плечи. - Скажи, что-нибудь! Ну же! – жгучие слезы катятся из её глаз. Страх... Паника... Истерика... Крик... Вновь без слов. Просто крик. Капельница, подсоединённая к руке девушки, тут же впрыскивает снотворное. Затуманенный рассудок. Такая легкость, словно она пушинка, словно покинула свое тело и парит в невесомости. Белоснежные, пушистые облака окутывают всё тело. Нет страха, не паники. Так спокойнее. Остаться бы ей здесь навсегда.***
- Здравствуйте, можно примулы? – легкая улыбка, лишь в знак приветствия, потому что его внешний вид мало кого не напугает: растрёпанные волосы, синюшные круги под глазами, щетина недельной давности, обветренные губы, уже порядком исхудалое тело, что даже вены повздувались. - Да, пожалуйста, с вас сорок панем, – кокетливо улыбается продавщица, на вид не старше девятнадцати. Видимо внешний вид Пита не кажется ей столь отталкивающим. - Спасибо, – говорит парень, протягивая купюру в пятьдесят панем и забирая цветок в горшке. Он выбрал примулы нежно розового цвета, такого же, с каким ассоциируется Китнисс – нежный наивный цветок. Такой была раньше. Не сейчас. - Молодой человек, а сдачу? – окликает его продавщица уже у двери. - Пусть будет без сдачи, – вновь натянутая улыбка с его стороны. - У нас скоро будет завоз, если хотите, оставьте ваш номер телефона, я вам сообщу о новой поставке, – поспешно говорит девушка, заправляя белокурую прядь за ухо. - Думаю, что когда мне вновь придётся покупать цветы, я к вам загляну и без звонков, – снова выдавленная улыбка. Спасение. Зашёл новый посетитель. Палящее летнее солнце, щедро обдает теплом жителей столицы и туристов. И это только начало, в середине лета будет ещё жарче. Больница не далеко, и парень решает пройтись пешком, и как назло забыл очки. Он чувствует себя не в своей тарелке, будто всё люди только на него и смотрят. Конечно, не быть на улице больше недели – ещё и не такое покажется, совсем мозги задымились из-за отсутствия свежего воздуха. Хотя немудрено, почему всё девушки прожигают его похотливыми взглядом: симпатичный блондин, пусть не выспавшийся, но какой галантный – с цветами. И не заросший щетиной, а брутальный. Шорты по колено, рубашка, не застегнутая на верхние пуговицы. Многих так и манит на такой образ плохого мальчика, который при этом остаётся столь обходительным и умеет ухаживать за девушкой. Здание больницы, полностью «облепленное» папарацци. Видимо они уже в курсе, что Мистер Эвердин и Китнисс в больнице. Парень протискивается через толпу и облегченно вздыхает – ему удалось остаться незамеченным. Облегчение вперемешку со страхом... Он увидит её. Сейчас. Он скучал. Палата четыреста восемь – он знает и прямиком направляется к лифту. Длинный коридор, снующие туда-суда врачи и посетители. В больнице всегда своя собственная атмосфера, которую ни с чем не спутаешь: веет болью, отчаяньем, страхом. Медикаментным запахом, кажется, пропитались все стены. - Здравствуйте, миссис Эвердин. Как она? – тут же в лоб задаёт вопрос парень и присаживается рядом с женщиной, которая сидит, опустив голову на руки. - Я не знаю, Пит. Врачи не дают никаких гарантий, - обреченно проговаривает она, не сводя глаз с белоснежного кафельного пола. - В смысле? Что с ней? – чуть ли не кричит блондин. - У неё истерика, она никого к себе не подпускает, - женщина потирает переносицу и поднимает глаза на голубоглазого блондина. - Можно я попробую? - Давай спросим у врача. Китнисс как раз скоро должна проснуться, - женщина поднялась с кожаного диванчика и направилась к доктору Аврелию, разговаривающему с какой-то медсестрой. – Доктор Аврелий, это Пит Мелларк – очень хороший друг моей дочери. Может он её навестит? Может быть, на него у неё будет другая реакция? - Что ж, давайте попробуем, - врач пожимает парню руку. – Пит, никаких резких движений, громких слов, не дотрагивайся до неё. Разговаривай спокойно, старайся улыбаться. И никаких вопросов на тему произошедшего, - парень кивает. – Хорошо, заходи, - доктор открывает перед парнем дверь в палату. – Эм-м-м.. цветок? - Да, это для Китнисс. - Хорошо. Пит проходит в палату, в то время как доктор Аврелий и миссис Эвердин внимательно наблюдают за всем происходящим через окно, которое не закрыто жалюзями от посторонних глаз. Парень ставит цветок на прикроватную тумбочку, а сам садится на стул около её кровати. Она рядом. Так близко, но в тоже время так далеко. Хочется взять её за тоненькую ручку, почувствовать её тепло и мягкость бархатистой кожи. Её размеренное дыхание успокаивает. Тело перевязано белыми лентами – она обездвижена. Но зачем? Как будто будет драться или сбежит. Это кажется странным парню. Она такая безобидная, такая крохотная, когда спит. И кажется, что с ней не происходило никаких ужасных событий. Волосы собраны в толстую, тугую косу, которая покоится на плече. Черные ресницы подрагивают. Губы немного приоткрываются. Кажется, она что-то произносит, если приглядеться, можно различить, что она его зовёт: - Пит, - совсем тихо, еле различимо. Парень уже подумывает, что ему кажется. - Пит, - на полтона громче. Хеймитч был прав – она зовёт его. Невольно парень расплывается в улыбке. И почему он не приходил раньше? Вот дурак! Как можно было преднамеренно отказаться от возможности лицезреть спящую Китнисс, которая зовёт его? Может её состояние не так уж и безнадёжно? - Я здесь, Китнисс, - тихо говорит парень и уже тянется к её руке, забыв наставления врача. Но девушка открывает глаза. Часто моргает, привыкая к яркому свету. Парень одёргивает руку. Её глаза фокусируются на одной точке. Пит ерзает на стуле, от нетерпения, чем и привлекает внимание девушки. - Привет, - всё ещё тихо. Она молчит. – Как ты себя чувствуешь? – он улыбается. Она не реагирует на вопросы. Лишь с интересом разглядывает своего посетителя: белокурые волосы, белоснежная улыбка, голубые, словно морская гладь глаза, в которых плещется нежность. Он определённо источает доброту. Еще немного и в этих глазах можно утонуть. Они завладевают всем вниманием девушки. Они такие яркие. А он такой красивый. Такой знакомый. Но почему он так знаком ей? - Китнисс, - протягивает её имя парень. Она переводит взгляд на его губы: такие пухлые, немного обветренные, но привлекательные. – Как дела? Скажи мне, детка, - проговаривает он с нежностью. Нет ни капли насмешки. Её глаза всё ещё рассматривают белоснежную улыбку. Его рука тайком от её взгляда тянется к её руке. Касание… Электрический ток… - по телу обоих. Теплота… нежность… - с его стороны. Мужчина… Паника… Страх… Пит… Истерика… Воспоминания… Крик… - с её стороны.