Непедагогическая поэма

В три часа ночи меня разбудил мобильник. Я немного подождал, надеясь, что звонок рассосётся сам собой. Не помогло. К тому же хриплый голос Шнура разбудит и мёртвого. Чертыхаясь и вспоминая неведомую мне мать звонившего, я глянул на экранчик, на котором высветилось: «Костыль». Понятно, опять наш владелец заводов, газет, пароходов время попутал… Я поднёс мобильник к уху и услышал жизнерадостный голос Костыля, в миру Леонида Михайловича Коростылёва, бывшего однокурсника, а ныне богатенького Буратино, владельца горнодобывающей компании «Коралл». Олигарх, твою мать… И с какого хуя ему ночами не спится? - Привет, Веригин, – весело спросил олигарх, – ты читал Джека Лондона? - Лёня, блядь, - высказался я, - ты звонишь мне в три ночи, чтобы спросить о моих литературных вкусах? - Прости, - ни капельки не смущённым голосом заявил Костыль, - я за границей, не подумал… Так читал? - Конечно, - мрачно ответил я, предчувствуя, что приятель-олигарх удумал какую-то новую пакость, чреватую для родных и близких. - А рассказ «Страшные Соломоновы острова» помнишь? – продолжал Костыль. - В общих чертах, - ещё более мрачно ответствовал я, - там кому-то нужно было розыгрыш устроить… Экзотику показать… во всей красе… - Именно, - согласился Костыль, - просёк фишку? - Не совсем… - осторожно отозвался я. - Так я сейчас объясню, - весело заявил Костыль, - горе у меня, Жанчик, горе... - Если ты про то, которому девятнадцатый годочек пошёл, - ехидно заметил я, окончательно проснувшись, - так период горевания что-то подзатянулся… - Ох, Жанчик, - вздохнул Костыль, - опять этот балбес такое учудил, что я его еле отмазал. – Дал Бог наследничка. Разбаловала его моя сестрица, а я расхлёбываю. Жанчик, прошу, Христом-Богом помоги, а? Я для тебя всё, что хочешь, сделаю… - Я, блядь, что тебе, Макаренко, оболтусов великовозрастных перевоспитывать? К тому же ты не забыл, Костыль, – гей я. А вдруг соблазню твоего драгоценного племянничка? - А хоть бы и так, - устало вздохнул Лёнька, растеряв всю свою напускную весёлость, - с тобой он точно в надёжных руках будет, с тобой не забалуешь. Я хоть вздохну спокойно… Я охуел. Видать, Костыль и вправду дошёл до точки, если такое предлагает. Мы с ним, конечно, давние друзья, но по поводу ориентации моей нестандартной у нас отношения строились по принципу: «Я не спрашиваю – ты не говоришь». - Да что ж он такое натворил-то? – спросил я уже озабоченно. - Да ничего особенного, всё по мелочи – выпивка, клубы, бабы, гонки на машинах и прочий досуг «золотой молодёжи»… Наркоту попробовал, деньгами сорил, в полицию попадал – заебался я его вытаскивать… Я, Жанчик, всё терпел, но когда он невесту мою попытался трахнуть – вот тут я понял – край. Пора что-то менять. А что делать? Не в полицию же его сдавать? Родная кровь, как ни крути… Единственный наследник, других-то у меня не будет… Помоги мне, Жанчик, честью прошу. Пусть он хоть за ум возьмётся, в универ вернётся и развлекается в максимально разумных пределах… - Ну и как я его перевоспитаю, - нарочито затупил я, хотя в голове уже начал вырисовываться злодейский план, - разговорами? - Я что, зря тебе про Джека Лондона напомнил? – возмутился Лёнька. – Напугай его, Жанчик. Напугай до усрачки, чтобы волосы на ногах дыбом встали. А потом прилечу я и заберу его от злого тебя обратно в цивилизацию. Идёт? - Я подумаю, - ответил я, - перезвони через пять часов. - Но… - Костыль, я не твой наёмный служащий, это они перед тобой на цирлах бегают, не я. Так что я подумаю, нужна ли мне такая головная боль. Через пять часов, понятно? Я отключил мобильник, пристроил голову на подушку и спокойно заснул, чтобы проснуться в шесть утра – точно по распорядку. Встал, совершил ритуальную утреннюю пробежку, помахал руками-ногами на свежем воздухе, позавтракал и отправился к дому деда Бухтоярова – звонить в рельсу. Нет, Костыль не прикалывался, называя меня Жаном. Это моё настоящее имя, несмотря на русские фамилию и отчество – так меня назвала родная маменька, прежде чем оставить в роддоме. Чем я ей не угодил? Цветом кожи, наверное. Мой неведомый папенька явно принадлежал к негроидной расе и столь нестандартную внешность оставил мне в наследство. Так что я вот такой… афрорусский. А фамилию и отчество, мне, похоже, дали от балды, так что я Веригин Жан Николаевич, прошу любить и жаловать. Из-за столь нестандартной внешности мне и надеяться не приходилось на усыновление, разве что какими-нибудь иностранцами. Но, увы, Анджелина Джоли до рязанской глубинки так и не доехала. Посему я благополучно провёл всё детство в детдомах, научился драться, ибо периодически находились желающие сделать мою внешность ещё более нестандартной, сумел выжить и даже получил неплохой аттестат по окончании школы. С ним я и уехал поступать в Питер, в университет. Чудеса иногда случаются, и я поступил на бюджет, получил койко-место в общежитии и какое-то время был абсолютно счастлив, пока не понял, что это не детдом и завтраком-обедом-ужином меня никто кормить не обязан. И моя бедовая головушка привела меня… ну, да. В гей-клуб. В качестве стриптизёра. А что? Там мою нестандартную внешность и врождённую пластичность оценили по достоинству, деньги я зарабатывал неплохие, не особо напрягаясь, с клиентами не спал, хоть и были предложения, не спорю. Но я на стриптиз смотрел, как на работу, не более того, и становиться шлюхой не собирался, благо, хозяин клуба стоял на той точке зрения, что по согласию – хоть утрахайтесь в нерабочее время, а насильно мил не будешь. Так я и жил спокойно… Курса до четвёртого. Пока в моей жизни не появился Тархан, который слова «нет» не понимал по определению. Сначала он меня уговаривал. Потом угрожал. А потом меня просто затолкали в машину после выступления и увезли к нему на дачу, где этот недоделанный мачо сначала отымел меня во все щели, а потом надумал поиграть в БДСМ… Короче, через неделю, когда я ему надоел, меня просто выкинули на какой-то окраинной остановке, голого и в крови… Хорошо, что не все люди сволочи, кто-то вызвал «Скорую» и полицию, и меня отвезли в больницу. А когда я очнулся, то первым, кого увидел, был мой приятель и однокурсник Лёнька Коростылёв по прозвищу Костыль, сын богатенького папочки, красавец и бабник. - Доигрался, бля? – поинтересовался он. – Докрутил голым задом перед мужиками? Я промолчал. Возразить было нечего. К тому же, как большинство жертв изнасилования, я тогда считал, что сам во всём виноват. Было тошно, жить не хотелось. Но Костыль и не думал отцепляться: - Ты почему не сказал, что у тебя проблемы с Тарханом? Такие проблемы? - А ты мне кто, чтобы я тебя своими проблемами грузил? – прохрипел я. - Вообще-то мы друзья… Вроде бы, - хмыкнул Костыль. – Знаешь, от чего все твои беды, Жанчик? Не доверяешь ты людям. А иногда нужно довериться… - Это всё, - я обвёл рукой себя и палату, - располагает к доверию? Чего ты вообще ко мне прицепился? - Ты ведь хочешь, чтоб Тархана наказали? – небрежно поинтересовался Лёнька. Хотел ли я? Да ещё как! - Дай показания против него. Он должен быть судим. Это не первый случай, когда он поступает похожим образом, и раньше ему всё сходило с рук. - А ты что – светлый рыцарь-Джедай? – съехидничал я. – О справедливости печёшься? - Да нет, - невозмутимо ответил Лёнька. – Просто Тархан – главный конкурент отца. Отец давно искал, чем его прищучить, а тут такой шикарный случай. Ты не волнуйся, он тебя в обиду не даст – и квартиру купит, и лечение оплатит. С каких, думаешь, поганок, ты в таких роскошных условиях отдыхаешь? Это платная палата. Так что давай, думай, только быстрее – вечером срок оплаты истечёт, и если его не продлить, то тебя переведут в общую палату. Ферштейн? Ферштейнее было некуда, и я согласился. В больнице я провалялся долго, почти месяц. Врачи сделали всё, что могли, и я был совсем здоров… физически. Шрамы, оставшиеся на память о Тархановых играх, на спине, руках и щеке, были не слишком заметны. Но морально… морально мне было очень плохо. Меня мучили кошмары, я терпеть не мог чужих прикосновений, они вызывали у меня что-то вроде панической атаки. К тому же после суда над Тарханом все детали дела стали известны широкой общественности, и на меня многие смотрели с плохо скрываемой брезгливостью. Если бы Лёнька не продолжал общаться и разговаривать со мной – я точно полез бы в петлю. Но он не дал, и я стал потихоньку вылезать из своей скорлупы. Адвокаты Тархана на суде сделали всё, чтобы полить меня грязью по полной, и это было совсем не трудно, учитывая то, каким образом я зарабатывал себе на жизнь. Правда, ребята из клуба старались меня поддержать, а сам хозяин не побоялся выступить на суде и объяснить, что шлюха и стриптизёр – это не одно и то же и что я никогда не позволял себе ничего лишнего. К тому же этот придурок Тархан снял свои забавы со мной и другими парнями на видео, и с этим ничего поделать не смогли даже ушлые адвокаты. Дали показания и другие несколько парней, с которыми Тархан развлекался схожим образом. Так что на сей раз российская Фемида влепила мерзавцу на полную катушку, и на зоне он долго не прожил – скончался от сердечного приступа. Но знающие люди упоминали потом, что заточка в сердце и сердечный приступ всё-таки разные диагнозы. Видно, Тархан нажил много врагов помимо меня и Коростылёва-старшего. Из университета я перевёлся в институт, благо, учиться оставалось не так много, получил всё-таки диплом… и отправился в армию, поскольку в новом вузе не было военной кафедры. Угодил я прямиком в «горячую точку», где и прослужил полтора года, был ранен и последние полгода в армии стали для меня самыми спокойными в моей жизни. А когда за мной захлопнулись ворота части, я с удивлением увидел улыбающегося Лёньку на новеньком БМВ. - Ты чего, Костыль? В няньки ко мне решил наняться? – не нашёл другого вопроса я. - Хотел убедиться, что ты в порядке, Жанчик. Мы в ответе за тех, кого приручили… Мне очень хотелось послать его на хуй, но я этого не сделал, и Лёнька отвёз меня в небольшую квартирку, честно купленную его отцом. Там я и остался на несколько лет. Там я написал свой первый детектив, который неожиданно для меня самого был напечатан, и приобрёл если не славу, то некоторую известность точно. Мне предложили писать дальше, и я с радостью согласился. К тому времени работать по специальности мне уже не хотелось, общение с людьми напрягало, а писательство давало относительную свободу и возможность творить миры, в которых я был Богом. Моя популярность росла, росли тиражи, росло моё благосостояние… и одиночество. Из всех людей в мире я только здоровался с соседями по подъезду, неплохо общался с моим литературным агентом и продолжал общаться с Лёнькой. И всё. Больше мне никто не был нужен, хотя Лёнька зудел о том, что я должен жениться, создать семью, родить детей, и тогда всё наладится. Да ничего не наладится. Зря я, что ли, устроился стриптизёром именно в гей-клуб? С женщинами я не мог… никак, но и мысль о близости с мужчинами после Тархановых забав вызывала омерзение. Потом стало легче, я периодически вызывал на дом сладких мальчиков, между мной и ними были честные товарно-денежные отношения. Голая физиология. К тому же… несмотря ни на что, мне хотелось быть снизу, что-то, видно, у меня в голове серьёзно переклинило, а если учесть мой почти двухметровый рост и развитые мышцы – спортзал я тоже всё-таки посещал, несмотря на всю мизантропию - то во мне, в основном, видели актива. А сладкие мальчики делали всё, за что я им платил, и не задавали лишних вопросов. Костыль все эти годы продолжал общаться со мной, внося в мою жизнь необходимый позитив. За всё это время я видел его в растерзанном состоянии, пьяным в сопли лишь дважды – когда внезапно скончался его отец, которого он очень любил и уважал, и когда врач-андролог поставил ему диагноз «бесплодие». Нет, Костыль не был импотентом в прямом смысле слова – у него всё работало, как часы. Только вот сперма была пустой, стерильной. Бывает такое, что поделаешь. А Костыль детей очень хотел – был у него такой пунктик – трое сыновей и лапочка-дочка. Видать, не судьба. Костыль лечился, конечно же, но всё без толку. И тогда он обратил взоры на племянника, сына единственной и неповторимой сестрички, рождённого ею неизвестно от кого в юном возрасте. Основным жизненным кредо сестрички было непрекращающееся блядство, темперамент у неё был почище Костылёвского, ни один мужик рядом долго не выживал. Да и племянничек оказался тем ещё подарком и, несмотря на все Костылёвы усилия по его вразумлению, вырос в распущенного избалованного хлыща. И вот теперь это чудо природы предлагалось мне на воспитание. Тем более, что Лёнька всё-таки созрел для женитьбы. С недавних пор я покинул город, купил дом в деревне, максимально удобно обустроил его и живу теперь в Белых Леблядях. Нет, всё правильно, эта далёкая от цивилизации деревушка на краю Ленинградской области так и называется – Белые Лебляди. Как ни странно, мне здесь спокойно и хорошо пишется. А в наш век высоких технологий и наличия Интернета и сотовой связи я могу общаться с кем угодно… не общаясь непосредственно. Похоже, с годами моя мизантропия только усилилась, но меня это не пугает. А местное население, как ни странно, не раздражает меня, хотя первое время местные бабули и крестились, углядев мою, явно не местного колера, физиономию. Но я вёл себя прилично, христианских младенцев не поедал, оргий не устраивал, в райцентр по пути на своём джипе подкидывал, и постепенно ко мне привыкли и даже стали гордиться, что в Белых Леблядях живёт целый настоящий писатель афрорусского происхождения. К тому же народ здесь живёт весёлый, обожающий всякие выдумки, да и скучновато местным вдали от цивилизации. Ничего, будет им теперь развлечение, да и денег подзаработают - будем участвовать в перевоспитании непутёвого олигаршонка. Главное – всё объяснить доходчиво и потом проверить, насколько хорошо тебя поняли.