Непедагогическая поэма

Лёнька позвонил ровно в восемь, то есть уже после моего разговора с местным населением. И когда я выложил ему свой план, то приятель заржал, как застоявшийся жеребец: - Молодец, Жанчик! Я знал, что на тебя можно положиться! Когда племянничка доставить? - Давай завтра, с утреца. И сам не прилетай, поручи это охране. Проинструктируй их, как я сказал. Понял? - Понял, - вздохнул Коростылёв, - так-таки и не прилетать? - Потом, - ответил я, - за конечным продуктом воспитания. И не забудь – всё, что будет испорчено, сломано или потрачено в процессе воспитания, причём не только у меня, но и у местных жителей – всё возместишь. - Да понял я уже, не дурак, - досадливо отозвался олигарх, - всё возмещу в любом случае. Я распрощался с Костылём и стал готовиться к переезду в дом деда Бухтоярова, которого уговорил отдать на растерзание дом и огород, обещая за каждую вытоптанную былинку заплатить втрое. Дед согласился временно переехать в дом своей давнишней пассии Людмилы Силовны Стрючковой, дамы в самом соку пятидесяти с бо-о-о-льшим хвостиком лет и самой молодой невесты на деревне. Эта Санта-Барбара с романом деда и Людмилы Силовны длилась уже года три, так что сама пенсионерка народного образования была мне по гроб жизни благодарна, надеясь более не отпустить перспективного жениха из своих цепких объятий. Прочее население бойко шевелилось, на глазах создавая картину антипотёмкинской деревни. Нет, честно, если бы Потёмкин показал бы такое Екатерине – она бы велела его вздёрнуть на первой виселице. Ухоженная и вполне благополучная деревушка на глазах превращалась в Воронью слободку, а местное население приобретало облик быдловатых маргиналов, какими любят изображать сельчан падкие до чернухи журналисты. Пикантность ситуации усугубляли приехавшие в гости к старейшей жительнице деревни Неониле Карловне Штольц городские внуки сорока трёх и сорока девяти лет, которые оказались плечистыми громилами с низкими лобиками и выражением лица «а-ля Николай Валуев». При всём при том – милейшие интеллигентные люди. Старший – университетский профессор, младший – научный работник. К Неониле Карловне они наезжали каждый год, как выражались сами – отдохнуть от городской суеты и прочистить голову. Поэтому и приезжали одни, без семей, сплавляя жён с отпрысками то в Турцию, то в Египет, то на Мальту… Я их понимал – в Белых Леблядях голова прочищалась идеально. Так вот, эта парочка, прослышав о моём плане, собралась принять в нём самое горячее и живое участие. Ох, не любит у нас народ олигархов, ой, не любит… К вечеру все основные приготовления были закончены, роли распределены, и местное население радостно ожидало развлекуху с детским нетерпением и такой же непосредственностью. До конца испортить облик деревеньки местное население не смогло даже общими усилиями, и какой-нибудь ушлый пройдисвет быстренько сообразил бы, что перед ним сплошная липа и комедия, но я надеялся на молодость, неопытность и полное незнакомство с предметом будущей жертвы воспитательного процесса. Так что спалось мне отлично, а встав с утра пораньше, я с удовольствием растопил добротную печку деда Бухтоярова и отправился на утреннюю пробежку. Вернувшись, поставил вариться кашу и напёк лепёшек, настругал в салат огурцов и помидоров, порезал сала и копчёного мяса и с удовольствием употребил часть всего этого по назначению. А потом, поглядев на часы, позвонил внукам Неонилы Карловны Штольц – я знал, что Лёнька точен, как швейцарские часы, и вертолёт прибудет вовремя. Да-да, вертолёт. Нужно же создать у олигаршонка впечатление полной оторванности от цивилизации. Кто там хотел страшные Соломоновы острова? Получите и распишитесь. Андрей и Богдан – так звали внуков Неонилы Карловны – тоже не подвели. Когда эта парочка вошла в избу, я, уж на что привычный - и то чаем чуть не подавился. Одета была парочка в неописуемо драные ватники на голое тело, которыми хозяйственная Неонила Карловна укрывала на зиму картошку в подполе, чёрные сатиновые штаны с пузырями на коленях и галоши сорок необъятного размера на босу ногу. Дополняли картину бритые головы и непонятно чем, но очень похоже нарисованные татуировки - у старшего, Андрея, – собор без крестов, но с куполами*, и пяток перстней** на пальцах, у младшего нарисованных перстней было поменее, зато на пузе красовалась блядски ухмыляющаяся русалка с необъятной грудью. В одной руке она сжимала пивную кружку, в другой – карты. Витиеватая надпись ниже повествовала: «Вот что нас губит!» *** Короче, встреть я этакую парочку ночью в переулке – точно бы сердечный приступ схлопотал. Отличная подготовка. Я посмотрел на часы, кивнул Андрею и Богдану и отправился на выгон за огородом деда Бухтоярова – вполне себе приемлемую площадку для посадки вертолёта. Завидев меня на выгоне, туда же потянулись и деревенские, наскоро переделавшие утренние дела – такую сцену они пропустить просто не могли и присутствием своим ещё и создавали необходимый антураж. Судя по живописным лохмотьям, народ раздел все пугала в округе и вытащил с чердаков всё тряпьё. Дополняли картину наведённые под глазами синяки и снятые зубные протезы – без них приятные бабульки и лихие дедки превратились в натуральное скопище беззубых полупьяных упырей, некоторые для завершения образа держали в руках бутылки с мутноватой жидкостью, время от времени прикладываясь к ним. Ничего криминального, растёт у деревенских в банках такая плюха под названием «гриб», главное периодически воду сливать и сахару добавлять, и получится вкусный напиток – что-то вроде кисловатого кваса. Но по внешнему виду – самогон-самогоном. Ждать мне пришлось недолго, уже минут через пять мы расслышали густой мерный рокот, и в зоне видимости показался вертолёт, быстро преодолевший требуемое расстояние и зависший над нашими головами. Вертолёт приземлился, дверца открылась, из неё выпрыгнул один из Лёнькиных телохранителей – рослый мужик два на два метра, сейчас выглядевший несколько утомлённым. Ему в руки второй телохранитель схожей комплекции скинул нечто тощее, ярко одетое и отчаянно извивающееся. А поскольку шум вертолётного винта уже стих, все встречающие имели честь насладиться тирадой, произнесённой чуть охрипшим юношеским альтом, в которой он совокуплял бедолаг-телохранителей, пилота, вертолёт, своего дядю и окружающий мир с самыми неожиданными предметами и в разнообразных позах и сочетаниях. Народ заслушался. Дед Бухтояров достал блокнот и начал конспектировать особо заковыристые места, но, натолкнувшись на мой сердитый взгляд, блокнот тут же убрал и принял вид быдловатого пожилого пропойцы. Наконец привезённое существо высказалось до конца, а может, и просто устало, к тому же из медвежьих объятий Лёнькиных телохранителей так просто не вывернешься. Так что наследник Костылёвых миллионов утих и стал злобно зыркать вокруг из-под длинной крашеной в малиновый и чёрный цвет чёлки. Глаза у него были неожиданно красивые - голубые, ресницы длинные и накрашенные так, что хоть спичку клади. К тому же часть макияжа размазалась по физиономии и отнюдь не делала её краше. М-да, тяжёлый случай. Пирсинг в брови, пирсинг в губе, про уши я вообще молчу – как он в аэропорту через металлоискатель проходит? Яркая рубашка, в пылу борьбы лишившаяся почти всех пуговиц, а в пупке… ого, тоже пирсинг. Да ты затейник… Интересно, ещё где-нибудь есть? Стоп-стоп, молчать, Ржевский, парня к тебе на перевоспитание привезли… Ага, джинсы… рваные… на всех стратегически важных местах, явно дорогие… кроссовки… простенькие, если не знать, сколько эта простота стоит… на руке часы… «Омега», швейцарские, корпус кажется алюминиевым, но на самом деле это платина… Ага, похоже, пацан у нас любитель трендов и брендов. Ну, ничего, будет ему и то, и другое. Хорошо, что он всё-таки не блондин – не мой тип, а то точно было бы тяжелее… Ладно, что-то пауза затягивается, надо начинать. Но племянничек решил, что начинать пора именно ему. Безошибочно вычислив во мне главного затейника всей этой шизы, он ехидно заметил: - Ого! Среди такого быдла и такой цветочек! Эй, шоколадка, сколько за ночь берёшь? Я бы тебе вдул! «Пиздец! – пронеслось в моей головушке. – так он ещё и актив!» Надо было срочно восстанавливать своё реноме, и я подошёл к парню, которого всё ещё крепко держали охраннички, и от души врезал ему по физиономии. - Ты что делаешь, скотина черножопая? – взвыл парень. – А вы куда смотрите? – это он уже охранникам. – Вы ж меня охранять должны! Охранники дружно и по-доброму заулыбались, и первый сказал: - А врежьте ему ещё разок, Жан Николаевич. Для ума. А второй добавил: - Нам зарплату Леонид Михайлович платит, а не ты, ушлёпок. Надоел ты ему хуже горькой редьки, вот и велел он тебя Жану Николаевичу подарить. Насовсем. Парень просто дар речи потерял, некоторое время он просто разевал рот, как выброшенная на берег рыба, тем временем один из телохранителей передал мне сумку с вещами и тихо сказал: - Егором это несчастье кличут. Я кивнул, Егора передали с рук на руки Андрею и Богдану, телохранители загрузились в вертолёт и отбыли. Народ собрался расходиться, но я, расстегнув сумку, вытряхнул из неё несколько ярких рубашек и сказал: - Во, берите, пригодится! Ни одна птичка больше на огород не сядет. Народ радостно потащил дизайнерские шмотки примерять на пугала в огородах, а Егор заорал: - Ты что делаешь, сволочь? Ты знаешь, сколько всё это стоит? - А мне плевать, - ласково улыбнулся я. – А язык свой поганый за зубами держи, иначе в подвале спать будешь. Понял? - Права не имеешь! – эмоционально возразил Егор. – Я свободный человек! Я – совершеннолетний! Отпусти меня немедленно, скотина! Пришлось врезать ему ещё разок – не сильно, так, для порядку. А когда парень заткнулся, я медленно и зловеще протянул: - Ты ещё не понял? Твой дядя тебя мне подарил, и теперь ты здесь надолго… - Меня искать будут, – прошипел парень. - Кто? – поинтересовался я. Парень задумался и выдал: - Сбегу! – но в голосе уже не слышалось прежней уверенности. - Беги, - хмыкнул я. – Тут как раз поблизости медведица с медвежатами бродит. Задерёт тебя - даже пискнуть не успеешь. А не задерёт – так и будешь по лесу плутать, пока не сдохнешь. Места здесь глухие… Впечатлённый парень тихо пискнул и попытался отъехать в обморок. Две безжалостные пощечины от Андрея быстренько привели его в чувство, заставив разразиться новой матерной тирадой. - Ещё один мат, - ледяным тоном процедил я, - и ты нужник языком мыть будешь. Пошли, Горе-Злосчастье! - Я не Горе! – огрызнулся парень. – Я Егор, и никуда с вами не пойду! Я хмыкнул, пожал плечами, Андрей закинул мелкого матерщинника на плечо, как мешок с картошкой, и повлёк за мной следом. Богдан прихватил полупустую сумку и потопал за нами. Егор не переставал извиваться, брыкаться и материться, но Андрею это было по фигу. Дойдя до дома деда Бухтоярова, мы вошли внутрь, и Андрей сгрузил парня на пол. Тот злобно шипел, как кот, и не переставал материться, попутно объясняя, как он нам всем отомстит и сколько раз поимеет мою чёрную немытую задницу, хоть ему и будет это противно. Мне этот нехудожественный свист надоел, и я, открыв крышку подпола, аккуратно спихнул парня внутрь – а что, подпол у деда низкий, не убьётся, да и сено там внизу, - и заявил: - Когда перестанешь рот поганить и начнёшь по-человечески разговаривать – тогда и выпущу. А пока посиди, подумай. Ответом мне был очередной яростный вопль, но я опустил крышку подпола, побеседовал с Андреем и Богданом за жизнь и отправился топить баню. А они тем временем начали кошачий концерт – Андрей достал старенькую расстроенную гитару, подкрутил колки и запел так, что взвыли все собаки на деревне: Таганка! Где ночи, полные огня? Таганка! Зачем сгубила ты меня? Таганка! Я твой бессменный арестант! Погибли юность и талант В твоих стенах! Убойная сила Андреева голоса была такова, что мухи дохли на лету, кошки прятались по сараям, а у коров в вымени скисало молоко, и они доились чистым йогуртом. Нет, про последнее вру, но всё остальное в целом верно. Выдержать такой концерт и не повредиться умом было невозможно, однако ж местный народ, прекрасно знавший эту фишку и заранее запасшийся берушами, продолжал спокойно трудиться по хозяйству. А я натаскал воды, истопил баньку – всё это время концерт продолжался, к Андрею присоединился Богдан, и теперь они выводили на два голоса: По тундре По широкой дороге, Где мчит курьерский «Воркута-Ленинград», Мы бежали с тобою, Опасаясь погони, Чтобы нас не настигнул Пистолета разряд! Выслушав этот опус, я вспомнил, что Женевская конвенция запрещает пытки, и отправился в дом, узнавать, как идут дела у Горя-Злосчастья. *Собор без крестов – татуировка вора «в законе». ** Наколотый перстень – один тюремный срок. ***Описание реальной наколки.