Непедагогическая поэма

Леонид Михайлович Коростылёв, для особо близких друзей – Костыль, пребывал в состоянии удивления и непонимания. Нет, в последнее время для него всё складывалось удачно, на удивление удачно – после возвращения из Гонконга он обнаружил, что холдинг как работал, как швейцарские часы, так и работает, прибыль не уменьшилась, а даже несколько возросла, все заключённые в его отсутствие контракты были выгодными, сестрица не спешила разорвать очередное замужество и с криком: «Лёнечка, он козёл, только ты меня понимаешь!», повиснуть на шее любящего братца. Более того, нетрадиционное лечение господина Ляна тоже дало свои результаты. Узкоглазый, хоть и драл бешеные деньги за свои травки-настойки и иголочки, но дело своё знал. По прибытии из Гонконга, Коростылёв отправился в тот медицинский центр, где обследовался регулярно, и ожидал увидеть на лицах врачей свой прежний приговор, а потом вернуться в Гонконг и снести с лица земли к чёртовой матери проклятую клинику господина Ляна, чтоб впредь никому из китаёз не было повадно обманывать доверчивых европейцев с их наивной верой в чудо. Однако прогноз врачей поначалу был осторожно-оптимистический, а после повторного анализа и вообще укладывался в рамки высказывания: «Вау! Чудо!» Обалдевший олигарх выслушал свой диагноз… в том плане, что никакого диагноза у него теперь попросту не было. Оказалось, что теперь Леонид Михайлович Коростылёв мог стать отцом целой футбольной команде, буде у него бы вдруг образовалась такая прихоть. Теперь дело обстояло за малым – найти своим детям достойную мать – со своей прежней невестой Костыль разорвал всякие отношения после прискорбного инцидента с племянничком. По правде сказать, невестушка оказалась редкостной стервой и поблядушкой, и Егорка был совсем не так уж виноват в её соблазнении – парню в его возрасте трудно отказаться от того, что падает в руки практически даром. Но тогда Костыль здорово разозлился – нетрезвые эскапады племянничка достали его вконец, он и понять не мог, когда ласковый белокурый синеглазый мальчик, который всегда радостно бежал к нему в его редкие наезды и лез обниматься, по-детски целуя в щёку, который так радовался его подаркам, которого он водил в цирк и в зоопарк… Так вот, когда этот милый ребёнок превратился в колючее, ершистое, злобно огрызающееся на любое замечание, крашеное чудовище, жутко одетое, слушающее отвратительную, с точки зрения Костыля, музыку, балующееся травкой и по самые гланды наливающееся спиртным, и, что отвратнее всего, ныряющее из постели в постель, не делая особого различия между полами… Хотя, надо признаться, что к мужикам его племянничка всегда тянуло больше, что уж тут говорить… Вот после инцидента со своей невестой, Костыль, прописав племянничку очередных пиздюлей, сел и призадумался. Апеллировать к материнскому авторитету в этом плане было бесполезно – Егорка свою матушку в хуй не ставил с самого нежного возраста, и в этом Костыль его понимал. Костылёва сестрица Инга всегда думала в первую очередь о себе любимой и аборт, залетев в шестнадцать лет непонятно от кого, не сделала только потому, что это было чревато слишком серьёзными последствиями, да и резус у неё был отрицательный… В общем, появившийся на свет Егорка не помер с такой мамашей только благодаря дядиной помощи. Костыль, понимая что деньги на руки Инге давать бессмысленно, лично нанял для мальчика няню, а затем и гувернантку, которые зарплату получали лично от него, да и расходы мальчика он оплачивал тоже. А сестрица, вдоволь накувыркавшись со всем бомондом, решила остепениться. Пару раз она сходила замуж, но оба её мужа пытались Егорку воспитывать и строить, не понимая, что для него и мать-то по сути, чужой человек, а уж мамочкины мужчины… которых он роту видел-перевидел с самого нежного возраста, так и вообще – ехало-болело. Так что Егорка отвоевал себе право жить, как он хочет, тем более, что деньги ему на карточку дядя переводил регулярно, говоря себе, что парень уже взрослый и всё поймёт, когда перебесится. Но парень перебеситься не спешил, наоборот, он начал куролесить с ещё большим размахом… и нарвался. Костыль вовремя вспомнил про своего старого приятеля – Жана Веригина, приятеля, к которому с ранней юности питал совершенно необъяснимую слабость и не раз с тоской ловил себя на мысли о том, что будь Жанчик девчонкой – уже бегал бы окольцованным. Да и парнем Жан Костылю нравился… Но Россия – не Голландия, а ныне покойный батюшка Костыля всегда говорил, уча отпрыска уму-разуму: - Помни, Лёнечка, для удовольствия можешь хоть двухголовых телят трахать, но так, чтобы наружу – ни-ни… Для бизнеса что важно - семья крепкая, жена, детишек парочка… так чтоб комар носа не подточил. К тому же из детишек-то иногда и путное что вырастает. Вон ты какой у меня вырос… Лёнечка родителя слушал, и тайные свои страстишки скрывать умел. Только вот Жан… Костыль вовсе не хотел его видеть в роли тайной пассии… Встречаться скрытно было бы слишком нечестным по отношению к Жану, поэтому Костыль вздыхал по другу своей юности тайно… и чуть не свихнулся от ревности и злобы, когда произошла эта история с Тарханом. Он помнил неживое лицо Жана в больничной палате, у того, казалось, что-то выгорело изнутри, что-то важное… что-то, что помогает удержать душу, а без души человек и не человек совсем, так, пустая оболочка… Тогда Костыль попытался помочь Жану, умело натолкнув отца на мысль свалить Тархана, и вполне в этом преуспел, только вот Жан потерян был для него навсегда. Не как друг, как тот, к кому могло бы появиться нечто большее, чем дружба. Да и отец стал интересоваться, с каких фантиков его сын и наследник вдруг так печётся о каком-то жалком нищем стриптизёре, которого Тархан превратил в шлюху – сначала для себя, а потом и для своего ближнего круга. Лёнечка бодро ответил, что не поддержать ценного свидетеля в сложной жизненной ситуации было бы нечестно, и что он – ни-ни, папа, как ты можешь? Отец поверил, а общение Лёнечки и Жана стало постепенно сходить на нет, но следить за ним Костыль не переставал никогда. Он был искренне рад, что Жан Веригин состоялся как писатель, но прекрасно понимал, что от последствий получённой в юности душевной травмы Жан так и не излечился – отсюда и явное нежелание общаться с лишними людьми, и нелюбовь к чужим прикосновениям, да и то, что Жан забился куда-то в немыслимую глушь (а для урбаниста Костыля всё, что находилось за чертой МКАД, уже было немыслимой глушью!) и жил бирюк-бирюком, расстраивало Лёнечку сильнее, чем могло бы. Именно поэтому он решил вышибить клин клином – отправить гиперактивного племянничка на воспитание к Жану – глядишь и оживёт, курилка. Жан согласился, но спустя несколько дней позвонил и потребовал Егорку забрать – дескать, боится не сдержать своих душевных порывов и сделать мальчику плохо. Костыль только вздохнул – забрать Егорку он сейчас реально не мог, а насчёт плохо… Ушлый Лёнечка не сомневался, что Жан способен сделать Егорке только хорошо – то, что старинный приятель предпочитает быть в паре пассивом для Костыля тайной не было. А то, как Жан отреагировал на его слова, показало Лёнечке, что в нём проснулись по отношению к парнишке нешуточные чувства. Костыль только порадовался и решил заняться собственными делами, оставив сладкую парочку в покое. Но по возвращении из Гонконга ему никто не позвонил. Более того. Номер Жана молчал вмёртвую, и Костыль забеспокоился не на шутку. Не до такой степени, чтобы поднимать личный вертолёт и лететь в Белые Лебляди, но… Поэтому Леонид Михайлович прилетел в Санкт-Петербург, оделся подемократичнее, сам сел за руль внедорожника и отправился в Ленинградскую область, дабы самолично почтить своим присутствием Белые Лебляди. До поры до времени всё шло отлично, навигатор бодро показывал маршрут, дорога была, конечно, не хайвей, но вполне приемлемого качества, и Костыль слегка расслабился. А зря. Стоило ему проехать райцентр с красивым названьем Единорожье, от которого до Белых Леблядей было буквально рукой подать, как вдруг мотор внедорожника чихнул… и заглох. Костыль достал мобильник… и убедился, что связь отсутствует, а на дорогу тем временем пали серые тугие сумерки и в лесу что-то подозрительно заворочалось, заухало, завыло и защёлкало. У Костыля душа ушла в пятки. Никогда не был он так близко к родной природе и отдал бы многое, чтобы сейчас оказаться от неё подальше. От райцентра он отъехал достаточно далеко, чтобы идти пешком, бросать машину не хотел, но лес в этом глухом захолустье пугал его до одури. Поэтому Костыль обрадовался, увидев свет фар подъезжающей машины, и так отчаянно замахал руками, словно играл роль мельницы, ждущей своего Дон-Кихота. Машина притормозила, а затем и остановилась, из-за руля вышла… совершенно неземная красавица с чёрными как ночь волосами и глубокими агатовыми глазами. Нежным голосом воздушное создание поинтересовалось у мужчины, в чём дело, а обалдевший Костыль жестами и нечленораздельными звуками объяснил проблему. Он прекрасно понимал, что может показаться милой девушке идиотом, но ничего с собой поделать не мог. Как говаривал классик, любовь поразила каменное сердце Костыля подобно финскому ножу. Красавица не рассердилась, рассмеялась приятным мелодичным смехом и совершила совсем уж неожиданное – подняв капот Костылёва внедорожника, она добыла из багажника своей машины набор инструментов и, велев растерявшемуся олигарху подсветить ей фонариком, ринулась устранять проблему. Починка внедорожника заняла от силы семь минут, и за это время Костыль успел влюбиться в красавицу окончательно и бесповоротно, и тут же объяснился ей в любви. Девушка рассмеялась, погрозила ему пальчиком… но телефон всё же дала, протянув на прощание визитку. Затем сердечно распрощалась, пояснив, что её ждёт папа и волнуется, села за руль своей небольшой машинки и отбыла. Вдохновлённый успехом, Костыль отправился в путь на хорошей скорости и через каких-нибудь полчаса уже въезжал в Белые Лебляди. Дом Жана он вычислил без труда – тот стоял несколько особняком и выглядел не как типичная деревенская изба, а скорее, как загородное жильё средней руки бизнесмена. Костыль снова попробовал позвонить, но номер Жана не отвечал, хотя окошки дома вполне приветливо светились. Раздосадованный олигарх оставил машину за оградой и легко перемахнул через забор. Что-то у Жанчика непонятное творилось, надо бы разобраться… Костыль тихонечко подошёл к двери, но звонить не стал, заглянул в первое же светящееся окошко. Это оказалась кухня, и Костыль порадовался за Жана – обставлена она была со вкусом и толком, а дорогая кухонная техника говорила о достатке хозяина. Сам хозяин наблюдался там же, он варил кофе, а потом, достав из холодильника несколько фруктовых пирожных, кого-то позвал. Костылю было не слишком хорошо видно, но даже так он отметил, что выглядит Жан молодым, красивым и счастливым. Лёнечка озадачился – неужто и вправду у него с Егоркой любовь? Похоже на то… Однако парень, пришедший на зов, был нисколько не похож на Егорку - светлые, а не чёрные волосы, загорелая, а не бледная кожа, да и тощим как глист он не выглядел – под гладкой кожей перекатывались небольшие, но вполне себе рельефные мышцы. Парень был облачён в рубашку куда большего размера, чем ему требовалась, с длинными рукавами, разлохматившиеся светлые волосы прикрывали лицо, и Костыль никак не мог разглядеть Жанчикова совратителя. И тут в сердце проникла тревога – а где Егорка-то, если Жан с этим… с этой блядью деревенской кувыркается? Живое воображение быстренько нарисовало картину несчастного пленника, запертого в подвале и посаженного на хлеб и воду. Между тем парочка начала упоённо целоваться и Костыль, тихо рыкнув, отпрянул от окна и начал барабанить кулаком в дверь. Спустя некоторое время ему открыли, и Костыль, зарычав некормленым медведем, кинулся на недоумевающего Жана с целью растерзать наглую морду за любимого племянника. Фокус не удался, ибо Жан слабаком не был. Он быстренько скрутил Костыля и, свернув ему руку за спину, мирно поинтересовался: - Лёня, ты чего? Спятил в своём Гонконге или шпанской мушки* объелся? - Я чего? – взвыл олигарх. – Ты куда Егорку дел, сволочь? Я к тебе зачем племянника отправил? Чтобы ты сейчас с какой-то шлюхой белобрысой целовался? Где Егорка, что ты с ним сотворил? Да я же всю эту поганую деревушку с лица земли сотру!!! - Дядя, ты чего? – раздался знакомый голос Егора, и Костыль повернул голову в сторону источника звука. И выпал в осадок, ибо звук и изображение в его голове никак не совмещались. Из кухни вышла та самая белобрысая шлюшка в клетчатой рубахе и заговорила Егоркиным голосом. Костыль потряс головой. А белобрысый упёр руки в боки и стал наезжать на него по всем правилам искусства: - Ты зачем Жана обижаешь? Он хороший! И вообще, я теперь здесь жить буду! И в институте восстановлюсь, только заочно. И вообще, здесь хорошие люди живут, не смей их трогать! У себя на фирме командуй! И не смей трогать моего мужчину! В голосе парнишки появились хорошо знакомые Костылю стервозные нотки, в голове у него что-то щёлкнуло и совместилось, и он ошалело выдал: - Егор? Это ты, что ли? - Нет, блядь, тень отца Гамлета! – возразил белобрысый, и сердито посмотрел на него. – Родного племянника не узнаёшь, дядя Лёня? - Узнаю… - прохрипел Костыль. – Отпусти, Жанчик. Погорячился я, извини. Снимаю шляпу. Ты действительно Песталоцци. Егор хотел что-то ещё добавить, но Жан отпустил Костыля и твёрдо сказал: - Уймись. Видишь, дядя перепутал. Он о твоей непутёвой башке беспокоился, между прочим, так что не надо так на него накидываться. Самое удивительное, что Егор действительно унялся и кротким голосом пригласил всех на кухню – выкушать по чашечке кофе. А Жан добавил, что Костылю с дороги лучше чего-нибудь посущественнее. От картошки с солёными рыжиками, копчёным салом и отменной капусткой, к которой прилагалась рюмка чистейшей водки, Костыль подобрел окончательно и с умилением наблюдал за парочкой – нет, слишком явно чувствовалось, что эти двое нашли друг друга – так гармонично они друг друга дополняли. Однако это не помешало Костылю прояснить несколько тёмных моментов. - А почему телефон у тебя не отвечал, а Жанчик? – спросил он. – Я уж извёлся весь, потому сам и приехал. Тут Егор густо покраснел и сказал: - Я мобильник Жана в колодце утопил… нечаянно, честное слово… - Ага, - улыбнулся Жан, - а нам с тех пор всё до райцентра не доехать, чтобы новый купить – всё какие-нибудь дела находятся. По ещё более заполыхавшим щекам Егора сразу стало понятно, каково большинство этих дел, но Костыль и тут не рассердился. Дело-то, в конце концов, житейское, а Жанчик вон какой счастливый стал. Так что всё к лучшему. Оставалось только прояснить ещё одну проблему. Костыль достал визитку, которую дала ему юная красавица, так лихо починившая машину, и спросил: - Слышь, Жан, а ты не знаешь, кто такая Варнакова Роза Варламовна? *Шпанская мушка - старинный аналог Виагры. Пользовался популярностью в XVII-XVIII веках. С Новым Годом, мои дорогие читатели!