На грани

Неделя. Прошла неделя. Неделя пустоты. Неделя отчаяния. Неделя с того момента, когда я в последний раз видел ее улыбку. Неделя с тех пор, когда она стала такой пустой, холодной и чужой. Я помню, когда видел ее в последний раз перед началом всего этого ужаса. Она сказала «Мне было приятно познакомиться». Эта фраза словно ударная волна снова и снова разносит мой мозг, выбивая меня из колеи. А затем мне просто хотелось забыться. Я не хотел думать о том, что она оставила меня… оставила меня так же, как я однажды оставил ее. Зачем она это сделала? Зачем девушка, которая боялась выйти за стены больницы соврала, что бы поскорее выбраться из нее? Этот вопрос не давал мне покоя…у меня даже сейчас нет на него ответа. Я помню, как увидел десятки пропущенных на телефоне от нее в тот вечер…и все оборвалось. Я пытался перезвонить, узнать, что случилось, но на конце провода лишь длинные гудки и автоответчик. Я уверен, что она хотела рассказать о том, что так терзало ее все это время. Но мне было не до этого, я старался забыться… Это будет мучить меня еще долгое время. Я был слишком слаб, поддался искушению, не смог быть рядом с Эммой, когда ей это действительно требовалось. Она вернулась в больницу так же внезапно, как и исчезла. Мне никогда не забыть тот момент, когда я увидел ее тогда. Эмма бездыханно лежала на больничной койке, а вокруг ее истощенного тела обвивались куча медицинских трубок. Это было жутко. Дыхание замирало и сердце останавливалось каждый раз, когда я прокручивал в голове события, которые связывали нас с ней, а затем оглядывал ее в нынешнем положении. И все-таки ее с виду она оставалась идеальна. Она была, словно спящая красавица: точеные черты лица, густые ресницы, алые слегка пухлые губы, а каштановые волнистые локоны покоились на ее плечах. Шли дни, а она просто не просыпалась. Доктора говорили, что у нее случился срыв на фоне психологического и пищевого расстройств, что они поспешили с выпиской. Серьезно? Они подумали об этом сейчас, когда она уже на грани жизни и смерти? Она же не идет на восстановление, а так не должно быть. И она сама виновата во всем этом. Эмма слишком долго скрывала свои проблемы. Она слишком боялась показаться слабой, зависимой от кого-либо. И в этом вся Эмма Чота. Говорят, что первое впечатление – самое верное. Так вот, сейчас это не тот случай. Я помню, когда впервые встретил взглядом ее искрящиеся шоколадного оттенка глаза. В них горели жизнь, счастье и куча эмоций, она притягивала к себе, от нее так веяло обаянием. Она казалась человеком, которого ты видишь насквозь, который открыт для всех, но я же уже говорил, что это было ошибочно, слишком ошибочно. В моем сознании всегда останется момент, когда мы начали встречаться. Это казалось таким спонтанным, таким неожиданным, будто мы доверились судьбе и стали плыть по течению, хотя мы оба не были импульсивны. Просто что-то взяло над нами верх. Что касается нашего первого расставания. Она говорит, что я бросил ее, потому что считал, что она недостаточно хороша для меня, а я говорю, что причиной послужило то, что я не хотел обременять ее своей инвалидностью. Однако, обе эти проблемы вполне можно было обговорить и решить. Нет, тогда все было обоюднее, чем об этом говорят вслух. Мы оба испугались. Мы испугались, потому что, когда мы были друг с другом, то становились собой, опуская свою защитную оболочку. Мы покидали свою зону комфорта. У нас была связь, которую мы не понимали, не могли принять, которую мы не испытывали раньше. Мы испугались серьезных чувств, испугались, что мы перестанем быть защищенными, потеряем маски. Мы делали друг друга слабыми, а это было совсем не то состояние, в которым мы привыкли находиться. Это жизнь, слабаков тут съедают заживо, это нам с Эммой было известно наверняка. Я тянулся к ней еще сильнее, когда стал узнавать ее ближе. Ее характер был не такой, какой я привык видеть у остальных девушек. При всей своей жизнерадостности она умудрялась быть жутко холодной. От нее всегда веяло уверенностью, безразличием, способностью пойти по головам, если это потребуется. Она всегда обладала эгоизмом, который, на удивление, она совмещала с неуверенностью в себе, доводившую ее до безумия. А как она старалась смотреть на всех свысока…она же не позволяла ни одному живому существу почувствовать верх над собой. Это было гораздо больше, чем могло показаться. Это давало ей возможность чувствовать, что она не так слаба, какой она являлась. «Что ты в ней нашел вообще? Она слишком холодна, будто ее чувства заморозили». – сказал мне как-то Дэш. Я отвечал ему, даже не задумываясь: «А что плохого в холоде? Ты же любишь мороженное, верно?» Если честно, то каждый ее недостаток казался мне скорее достоинством. Это все лишь придавало ей некой индивидуальности и загадочности, которые так притягивали к себе. А тем временем чувство вины съедало меня каждый раз, когда я смотрел на ее тело, к которому никак не возвращалась жизнь. С каждым днем она увядала. Эмма никогда не отличалась особой живостью во внешности: ее щеки никогда не горели румянцем, ее смех никогда не звенел, словно колокольчики, а во взгляде слишком редко можно было увидеть хоть какую-то непосредственность. Но тем, ни менее, сейчас она была еще более безжизненной, словно из нее потихоньку выкачивали остатки души. Она очнулась. Прошло уже два дня, как я мог смотреть в ее глаза. Несколько часов прошло с того момента, когда от нее отсоединили трубки. И все таки я был прав, ее душа словно исчезла. Ее глаза опустели. Она полностью потеряла всякую схожесть с той, кем она была раньше: карие глаза наполнялись пустотой, а алые губы потеряли цвет. Она стала похожа на фарфоровую куклу. Мы сидим в разных концах палаты и смотрим друг на друга уже битый час, и все это время я стараюсь найти свою прежнюю Эмму в этой «чужой» девушке. Еще больше меня глушит тот поцелуй с Карой, который произошел внезапно, на эмоциях и совершенно ничего не значил для нас обоих. Но я скажу Эмме об этом позже. Сначала нужно вернуть ей хотя бы способность воспринимать информацию, а там будем смотреть по ситуации. Боже, как можно быть такой умной и такой глупой одновременно? Зачем она вступила в эту дурацкую схватку с самой с собой, хотя заведомо знала, что проиграет? Я встал с кресла и сел рядом с ней на диванчик у окна, а ее голова даже не дрогнула. Она продолжала направлять свой опустошенный взгляд в стену, моргая время от времени своими густыми длинными ресницами. В этот момент волна слабости охватывает меня. Мой щит упал в след за ее, и мы остались наедине без наших масок, за которые мы так держались, из-за которых мы причиняли боль себе, друг другу, окружающим. Мы остались беззащитными и ослабленными до предела. И зачем мы начали игру с самими собой, которая не стоила ни единой свечи, сожженной ради нее? А в итоге мы не пришли ни к чему, когда вокруг нас одни сплошные разрушения. Я утыкаюсь носом в плечо Эммы, уже позабыв о всякой силе. Сейчас мне важно, лишь то, как вернуть ее в норму. Я провожу кончиками кисти вдоль ее ладони, которую обтягивает полупрозрачная бледная кожа. А затем мои пальцы переплетаются с ее неподвижными холодными пальчиками. - Все будет хорошо. Мы выберемся из этого. Вместе. – Шепчу я, хотя прекрасно понимаю, что сейчас ей до лампочки все мои слова. Мне сказали, что она еще долго не сможет нормально функционировать из-за слишком сильного стресса. А секунду спустя, я чувствую, как ее рука сжимает мою.