Attempt

      Эффи расправляет плечи, когда её в очередной раз бьют по спине. Линейка кнутом обрушивается на обтянутые яркой тканью кости лопаток. Закушенная губа отдает помадой и кровью. — Держать спину.       Комната под завязку набита перьями ярких девичьих юбок, и трудно дышать от какофонии ароматов дорого парфюма. Эффи улыбается, поправляя прическу. На ней такая же шуршащая юбка и парик из новой коллекции, как у всех находящихся в комнате учениц. Волна девичьих голосов подхватывает, вовлекая в танец сменяющихся красок и цветов капитолийского калейдоскопа. Эффи такая же яркая и блестящая бусина в этой огромной банке с разномастным бисером. Так же блестит на солнце и звонко поёт, упав на деревянную ладонь столешницы. И даже лучше, громче, в разы ярче и привлекательнее, идеально круглой формы, прекрасно выточена, вышколена. Шум, блеск и бьющий в глаза свет, золотая нить с нанизанными на нее бусинами — это все её, это все для неё.       Когда-нибудь она станет сопроводительницей, жемчужиной капитолийских приемов. Обмахиваясь пушистым веером будет следить за вверенными ей детьми. Заставит повзрослеть, научит расправлять плечи и держаться на публике, улыбаться и плакать вовремя, когда от них это потребуется. Она сделает их такими же яркими бусинами, возведет к острым пикам победы. Её воины будут достойны своего звания, а она будет достойна их в этой особой своеобразной манере.       Эффи поправляет прическу и грациозно берет наполненную до краев чашу, отводит в сторону мизинец. Держит осанку и растягивает яркий глянец губ, как и следует серьезной леди. Когда чересчур терпкий чай касается нёба, ей хочется зажмуриться и оттолкнуть от себя горячий напиток. Опрокинуть на хрустящую от крахмала скатерть, знатно выругаться и скривить губы. Но она ещё сильнее выпрямляет спину, чувствуя треск собственных позвонков, оглушительным эхом раздающийся в голове. Сведенные лопатки, кажется, сломаются от напряжения. Эффи улыбается и мелкими глотками отпивает чай.       Она не отступится от своего пути, начертанного где-то на внутренней стороне черепной коробки, под этим огромным париком. Её дети, её будущие победители дождутся свою сопроводительницу, чтобы достойно вступить в этот яркий мир капитолийских огней. Чтобы возвысить свою наставницу. Она когда-нибудь присядет рядом с ними на мягкие подушки трона, игриво улыбнется, рассказывая репортёрам историю своего успеха. А потом, обжигая губы, сделает глоток терпкого напитка и снова улыбнется. Потому что так надо.

***

      Эффи расправляет плечи, когда её в очередной раз бьют по спине. Боль импульсами расходится по позвоночнику, выковыривая откуда-то из-под кожи блестящие бусины крови. Миротворец над ней мерзко смеётся, оплетая низкие своды камеры скользким, липким смехом. Где-то на другой стороне сознания высоким голосом кричит занесенная над головой плеть. Она врезается в кожу за секунду до того, как женщина открывает глаза. Всматривается прямо в слепящую пустоту. Пустота всматривается в Эффи.       Старый матрас изъеден пятнами: она опять крутилась во сне, сдирая тонкий слой свернувшейся крови. И чешется все, не прекращая. Зуд под ногтями не даёт дышать. Эффи впивается пальцами в линию позвоночника, лопатки. Раздирает сотни раз зажившие раны, забивая под слезший лак миллионы тромбоцитов, размазывая удары по размежеванной ранами спине. Закушенная губа отдаёт кровью.       Когда утром их выводят на прогулку, солнце, кажется, светит ярче, чем до революции. И это совсем не приятно, это больно и выжигает сетчатку, заставляя кусок мира перед глазами пойти чёрными пятнами. Эффи жмурится. Вот куда её закинули собственные дети! Вот она, расплата за все старания! Сделать из диких оборванцев победителей только затем, чтобы после получить удар в спину. Революция! Разрушение старого, постройка нового. Эффи это не нужно. Только отдайте ей её старый парик и крепкий чай, верните беседы в гостиной, верните надежды и ободранных жизнью детей. Только заберите эту консервную банку, в которой не место сияющему бисеру.       Пит на другой стороне двора перекидывается уставшими фразами с Джоанной. Оба худые и выеденные бесконечными пытками. Эффи знает: им достается больше всех, как заговорщикам и бунтарям. Ей иногда их жаль. Её победитель, её лучший ученик, любимчик. Предатель, мятежник, вытащивший, разбивший об пол родную для неё банку. Такой родной и близкий, уже давно свой. И хочется сказать что-нибудь бодрое, погладить по плечу. Но когда Пит подходит к ней, Эффи кривит губы и отворачивается. Потому что так нужно.

***

      Эффи расправляет плечи, когда её в очередной раз бьют по спине. Она жмурится, ощущая ребрами удар. Китнисс тоже чувствует это и улыбается, не переставая похлопывать женщину по лопаткам. — Ого, какие мы сильные. Весь в родителей, — смеётся.       На заднем плане ворчит Хеймитч, раздраженный всеми этими нежностями. Но все же нехотя обнимает бывшую коллегу. От него разит алкоголем. — Даже сейчас не можешь оставить свою бутылку. — Иди ты.       Донельзя серьёзный Пит ставит на стол отнятую у жены супницу. Хеймитч достаёт из-под скатерти самогон.       Эффи, улыбаясь, оглядывает родные лица и развешанные по стенам фотографии. Она там тоже есть. С нелепым париком на голове и чашкой чая в руках. Позже она попросит сменить эту картинку на другую, более домашнюю, светлую. Естественную. Просто потому, что так хочется.