Шутка

Когда в одно мгновение ты превращаешься из более-менее уважаемого полицейского в предателя, который убил свою напарницу и босса, условия жизни, мягко говоря, меняются. И далеко не в лучшую сторону. После случая трёхлетней давности Максу практически всё равно, где спать, потому что нога в любом случае не даст расположиться удобно. По крайней мере, так он думал. Оказалось, на узкой кровати в камере, где его держат до суда, всё-таки неудобнее, чем на кровати в почти пустой квартире с коробками, полными неразобранных вещей. Не говоря уже о том, что ему прострелили плечо, и никто не носится к нему каждые пять минут с серебряным подносом с парой таблеточек обезболивающего и стаканом воды: вот, мистер Левински, откушайте. Вместо этого Джука, до этого преданно выдававший информацию, приходит и смотрит. Он ничего не говорит, но в глазах его читается укор и даже какое-то злорадство. "Ты заслужил эти страдания. Ты убил Сару". Легенда, да? Подумать только. Чего стоила вся его репутация в полиции, если при первом же трупе в постели его тут же посчитали убийцей и врагом всего человечества номер один. Макс ничего не отрицает. Макс ничего не подтверждает. На суде он вообще собирается молчать в тряпку, потому что он - сломанное и пустое ничто. Какой смысл доказывать, что ты невиновен? У тебя в руках оружие, а в паре метров валяется мёртвый босс. Что тут скажешь? НЛО? Гоблины из волшебной страны Гобляндии? Уорнс мёртв, кто теперь докажет, что именно он убил Сару? А Стернвуд... А что Стернвуд? Как будто он ворвётся в зал суда в решающий момент и взвалит на себя все грехи, включая тот, что именно из-за него распяли Христа. Макс всегда засыпает с трудом, нехотя проваливается в густую темноту, чтобы потом снова увидеть тот же сон. Тот же проклятый сон, что преследует его вот уже три года. Он сжимает в руке трубу, отсчитывая количество проехавших мотоциклов. Сердце колотится, как безумное, в голове бьётся ослепшей птицей: "Я наконец-то его поймаю!" Он не размахивается, просто встаёт в проём и выставляет трубу в качестве помехи. Эдакий шлагбаум. Экстренная остановка, мистер Стернвуд, следующая: тюрьма. Макс пытается ударить, но Стернвуд уворачивается и даёт дёру. В этот раз труба снова оказывается полезной, сбивает его с ног. Стернвуд намеренно избегает столкновения. Задержки. Чем больше времени проходит, тем ближе отряд на помощь отчаянному полицейскому. Бьёт по лицу и снова хочет улизнуть, в первый момент как-то нелепо взмахивая руками. Макс несётся следом, валит на колени, сдёргивает противогаз. Стернвуд вырывается, Макс поднимает взгляд, и... Скотина смотрит на него со смесью задумчивости и научного интереса. Добить или не добить? Выстрелить снова или не стоит? Насколько сильно повреждение? Может, ещё и помочь? Хммм, какая любопытная реакция... Склоняет голову набок, словно хочет рассмотреть со всех сторон, запечатлеть картину в своей голове в разных ракурсах. Макс кричит и пытается встать, он просто обязан встать и всё-таки поймать этого ублюдка, он обязан дать ему по роже, прострелить ему в ответ руку, сделать хоть что-нибудь!.. Во сне взгляд Стернвуда меняется. Он смотрит с презрением, словно хочет сказать, в какое ничтожество Макс превратился за эти три года. Хромой, угрюмый, со всеми своими слетевшими принципами и привычками. Кем ты стал, Левински? Не в силах встать горой за напарника, как прежде. Не в силах возразить начальству, как прежде. Что для тебя важно: прогнувшееся под твоей задницей кресло в кабинете или справедливость? В кого ты превратился? Как ты жалок... Во сне Стернвуд добивает его. Выстреливает, не в силах выдержать это отвратительное зрелище. И Макс в какой-то степени даже благодарен ему за это. Но когда он открывает глаза и видит перед собой то же лицо наяву, он, не раздумывая, вскакивает с кровати и бьёт по нему. Впрочем, тут же хватаясь за больную ногу. Потирая челюсть, с которой поздоровался кулак Левински, Джейкоб начинает думать, что это всё-таки было плохой идеей. Когда мысль навестить Левински в тюрьме появляется в первый раз, Джейкоб давится кофе. Какого хрена ему бы понадобилось проведывать этого копа? Они, кажется, рассчитались: он не убил Левински, когда мог бы это сделать, Левински не убил его, хотя за время краткой совместной работы выпала далеко не одна возможность. Отлично поработали, отлично постреляли. Сиамские близнецы, мать твою, оба с подстреленными крыльями. Разве что... Когда мысль проскальзывает в голове второй раз, Джейкоб хмурится, но уже не воспринимает её с таким удивлением. Левински мог бы засадить его за решётку, повесить все грехи на свете. Убийство Гейгера (правда), убийство его напарницы Сары (ложь), убийство Уорнса (ложь) и ещё несколько мелких вещей, не говоря уже о многочисленных ограблениях. Но вместо этого он отпустил его и сдался сам. Бросил дело чуть ли не всей своей жизни с тех пор, как Джейкоб прострелил ему ногу. Может, и стоило навестить его. Но что бы он сказал? "Спасибо"? "Клёво зажгли в контейнерном хранилище"? Или, может, предложить ему убить парочку копов и сбежать вместе, всю оставшуюся жизнь ныкаясь по убежищам и обстёбывая друг друга на тему того, какая непохожая рожа получилась у соседа на стене "Разыскиваются, особо опасны"? Может, лучше просто отправить открытку с печатным текстом "С наилучшими пожеланиями, Дж.С."? В третий раз он не выдерживает и начинает снимать небольшие (впрочем, понятие относительное) суммы с разных счетов, чтобы подкупить нужных людей и пробраться в камеру. Возможно, даже вытащить Левински на небольшую прогулку. Конечно, радостных объятий он не ждал, но удар в челюсть тоже становится неожиданностью. - И тебя с добрым утром, Левински, - неразборчиво здоровается Джейкоб, двигая челюстью до такой степени, что даже хочется зевнуть. - Какого хрена ты здесь делаешь?! - рычит тот. Неотёсанное небритое животное. Так вот кем ты становишься в тюрьме. Как хорошо, что он никому не попался. - Решил потолковать с тобой. Сказать "спасибо", знаешь... - Джейкоб дёргает плечом. - Я не ради тебя это сделал, Стернвуд. А теперь проваливай, - почти благодушно машет рукой в сторону выхода из камеры Левински и со вздохом присаживается на кровать. - Хотя, нет, постой. Сколько ты заплатил, чтобы попасть сюда? Мне просто нравится сама идея, что ты заплатил за то, чтобы я дал тебе по лицу. Может, надо ещё раз? Я ещё не всё отработал? Джейкоб на самом деле очень терпеливый человек. Несмотря на то, что преступник, вор и вообще большая заноза в заднице далеко не одного полицейского отдела. Про Скотланд-Ярд вообще не стоит упоминать. Всуе. Но даже у его терпения есть предел. Поневоле озвереешь, если идёшь с нейтральными намерениями, а в тебя швыряются обвинениями, словно шариками с краской во время игры в пейнтбол. Он мгновенно оказывается рядом и прижимает Левински за горло к стене. - А может, мне надо тебе врезать? Затолкать подальше в глотку твои собственные зубы? Я ведь помог тебе тогда. - Это было и в твоих интересах, - Левински выплёвывает слова, даром, что слюну оставляет при себе. Прожигает взглядом насквозь. Столько ненависти по отношению к себе Джейкоб ещё никогда не видел. - Полицейские по-прежнему без оружия, а у вас по стволу в каждом кармане. - Я больше не преступник, не надо обобщать, - Джейкоб щурится зло. - Бывших преступников не бывает! Левински похож на ученика-отличника, который всегда знает, какую заезженную фразу надо выкрикнуть в какой момент. Джейкобу хочется сказать, что школа закончилась, и мораль давно уже можно было оставить за порогом. Вот куда завела его вся эта мораль и модель поведения отличника. Теперь они словно на одном уровне. Он тоже преступник, и в глазах других ему нет оправдания. Вопрос в том, что Левински мог хотеть этого оправдания. Джейкобу оно стало не нужным уже давно. - Послушай... - он пытается сформулировать извинения за то, что пустил пулю ему в ногу в том тоннеле. Конечно, если бы не пустил, то сам оказался бы за решёткой. Но он не помнит, когда в последний раз просил у кого-то прощения. Когда в последний раз чувствовал себя виноватым. Это почти забытое чувство сбивает его с толку. - Я свободный гражданин, и у меня есть право ни хрена тебя не слушать, - по-прежнему огрызается Левински, но как-то вяло. Джейкоба это откровенно достаёт, и он затыкает ему рот поцелуем. Всё, что происходит дальше, можно считать форменным безумием. Левински снова даёт ему по лицу, но потом прижимает к себе и целует сам. Сильно, ярко, кусая губы. Джейкобу приходится наклоняться, потому что он чуть выше, к тому же, Левински сидит на кровати. Но вскоре ему это надоедает, и он толкает его, заставляя лечь, а сам нависает сверху, но не давит. Попробуй тут надави: как заедет здоровым коленом в пах и проорёт про свои права ёбанного-переёбанного свободного гражданина. Хочется заранее сказать, что его уже поимела и страна, и законы, и все его права. Так что Джейкоб хотя бы не будет первым. Собственные коллеги уже порвали Левински и мозг, и дырку. И с девственниками слишком много мороки. Джейкоб забирается руками под тонкую футболку Левински и проводит пальцами по коже, касается сосков. Внутренняя борьба отражается на чужом лице довольно чётко: даже при учёте того, что он отвечает, в глазах всё ещё периодически мелькает желание заехать куда-нибудь. Что ж, Джейкоб любит тех, кто борется до конца. До насилия это явно не дотягивает, так что волноваться не о чем. Кровать узкая, и приходится проявлять чудеса вместительности, одновременно с этим действуя достаточно комфортно. Левински возбуждается и от этого, кажется, становится только злее. Ворчит что-то вроде "Когда-нибудь я тоже отстрелю тебе коленный сустав, и тогда посмотрим, как искренне ты захочешь сказать мне "спасибо" или попросить прощения", но раздвигает ноги, повинуясь вклинившемуся колену Джейкоба, цепляется за плечи, словно специально стискивает так, что останутся следы даже через одежду. - Если у тебя нет резинки, можешь даже не мечтать, - внезапно замечает Левински, глядя слишком серьёзно для человека, который к этому моменту уже порядочно возбуждён. - То есть, в принципе ты не против, чтобы тебя отымели, вопрос только в том, чтобы средства контрацепции при себе были? - насмешливо интересуется Джейкоб, за что получает в нос. Левински торжествующе ухмыляется: - Ещё одна шуточка, и я вырву тебе язык с мясом. Чтобы отыметь тебя, он мне не понадобится, согласен? Джейкоб снова затыкает ему рот поцелуем и сжимает член через ткань джинсов. Левински выгибается и стонет. Ухмылку удаётся сдержать с трудом: ну наконец-то из его рта вырывается что-то, кроме оскорблений! Совместными усилиями им удаётся стянуть с Левински джинсы с бельём до колен, и после этого возражений уже не следует. Джейкоб с каким-то странным чувством наблюдает за тем, как тот изгибается, толкается в руку, снова тянется поцеловать и кусает. Выражение нежности по-полицейски. В какой-то момент Левински становится даже достаточно добр, чтобы отдрочить Джейкобу в ответ. Джейкоб старается не издать ни звука, получается плохо, и он кусает Левински в плечо, будто мстит, на самом деле просто пытаясь заглушить собственные стоны. Он кончает раньше и вытирает руку о кровать под ленивое, но возмущённое: "Эй, мне ещё спать на этом, знаешь ли!". - В следующий раз принесу резинку, - ухмыляется Джейкоб и уворачивается от подушки. - Дешевле будет вытащить меня отсюда, чем навещать каждую неделю, женишок! - фырчит Левински ему в спину. - ...это была шутка, Стернвуд, ты вообще шутки понимаешь? - хмурится он неделю спустя, когда Джейкоб ведёт угнанную машину куда-то на север. - Извини, сплоховал, - Джейкоб дёргает едва зажившим плечом. Левински не бьёт его только потому, что иначе они слетят с дороги.