Лириум

      Одра натянула капюшон на глаза, пытаясь выровнять дыхание, и быстрым шагом, стараясь не привлекать лишнего внимания, двигалась по сумрачным улицам. Ей всё ещё казалось, что от неё воняет лошадью, впрочем, редким жителям провинциального городка, изредка встречавшимся у неё на пути, запах скотины был не в новинку. Женщину это ужасно злило: за последний месяц, который она провела во Внутренних Землях Ферелдена, она нанюхалась и запаха псины, и людского смрада самых разных сортов, так, что и на родине этот душок, казалось, преследовал её. Одре не терпелось доложить о произошедшем – новости её, правда, наверняка уже запоздали – и провести неделю на постоялом дворе, не вылезая из купален. Можно даже на горячую ванну разориться.       Она провела на неделю больше оговоренного срока, прыгая по лесам, как олениха, этих же оленей и зайцев, собственно, убивая, собирая травы, ягоды, срезая с деревьев склизкие грибы и продавая всё это добро беженцам-собачникам на Перекрёстке в ожидании Шута или хотя бы вестей об успешном выполнении его задания. Когда она услышала от подвыпившего агента Инквизиции страннейшую историю про убийцу-эльфа, которого героически остановила некая Тамар, и о чудесном спасении отравленного ядом генерала Каллена («только тсс, никому не говори, а то меня Лелиана убьёт!»), ей казалось, что мир рухнул. Но, разумеется, долг есть долг, и часом позже она уже пришпоривала коня, и по пути на условленное место сменила троих, едва находя время поспать – по пару часов за два дня, и, может быть, временами она отключалась прямо в седле.       И вот она здесь. Они прогадали, ну что ж. Не убьёт же её связной, в конце концов, да и Ей наказывать Одру за чужие промахи было бы странно. Но всё равно, уже подходя к неприметной миниатюрной площади в одном переулке до эльфинажа, и заметив наконец покачивающуюся вывеску кабака «Хмель и вереск», женщина поняла, что слишком сильно впивается в обветрившиеся с дороги губы. Вдох, выдох.       Одра присела на лавку и прислонилась спиной к стене нависавшего над ней дома, не заботясь о том, что запачкает и без того видавший виды дорожный плащ. От стоявшего напротив колодца тянуло холодом и запахом затхлой сырости. Он был, пожалуй, лучшим объектом для наблюдения, чем блюющий в стороне всё того же кабака пьянчуга или пара упавших на дорогу побитых кочанов капусты, по которым ползали зелёные мухи, так что она без особого энтузиазма рассматривала тускло-карими глазами пористый известняк, на котором цветными кляксами раскинулся лишайник. Всполохи красного, фиолетового и золотого уходили с неба, скрываясь за чёрными крышами домов, и совсем скоро пришлось напрягать глаза, чтобы видеть.       Дверь кабака открылась со скрипом, и силуэт, очертившийся в приглушённом свете покидаемой им забегаловки, направился к колодцу нетвёрдой походкой. Одра невольно подвинула руку поближе к бедру, туда, где пару часов назад висел меч. Без него она чувствовала себя не в своей тарелке, не нравились ей и все эти игры – но плата была весьма хороша, и ненадолго можно было и смириться с отведённой ей в чужой игре сомнительной ролью. В конце концов, если вместо связного к ней пристанет местный забулдыга, уж ей-то не составит труда научить его манерам.       - «Остры твои шипы, о Роза Орлея», - посмеиваясь и напевая весьма популярную в некоторых кругах песню, загорелый молодой мужчина подошёл совсем близко и совершенно не изящно приземлился на скамейку рядом. – Что делает юная леди так далеко от дома в поздний час?       Одра смущённо захихикала, стараясь звучать не слишком наигранно.       - Ждёт того, кто составит ей компанию.       Она придвинулась ближе, и чужая рука в подранной перчатке беспардонно легла на её крепкую талию, плотно прижимая женщину к телу под слегка влажной серой рубахой.       - Мы уже было сочли тебя мёртвой, - щекоча ухо лихо закрученными усами, прошептал связной и немного отстранился.       Одра использовала возникшее пространство и, в свою очередь, практически зарылась носом во всклокоченные тёмные волосы.       - Пришлось задержаться, пока не поступила более ясная информация. Рыжая шлюха хорошо знает свою работу, - мурлыкнула она, лапая мужчину за колено и немного выше. Тот, внимательно слушая, ухмыльнулся, будто ему нашёптывают самые изощрённые пошлости, и подмигнул проходящей мимо пожилой селянке – та тут же с ворчанием ускорила шаг. – Шут мёртв. Они ничего не узнали, но и генерал не устранён. Якобы, чудо, но я думаю – сильная магия.       Связной рассмеялся.       - Так значит, это не байки, - высказавшись вслух, он поплотнее укутал Одру от ветра, погладил шею под капюшоном пальцами, невзначай убрав налипшие светлые кудри, и прижался своим лбом к её, вернувшись к шёпоту. – До нас доходили слухи. Досадно, что они подтвердились, но уже появились новые распоряжения.       - И что я должна сделать? – выдохнула женщина с вполне достоверно, к её собственному удивлению, звучащим сладострастием.       - Сейчас ты отправишься к себе и ляжешь спать. Утром придут подробные инструкции. Пробудь здесь ещё три дня и отправляйся в Долы. Как закончишь, оставишь знак трактирщику в «Ржавом котле», - Одра моргнула в знак понимания, и он болезненно ущипнул её за бок. Та мгновенно дёрнулась, отстраняясь, и с наслаждением ударила связного по лицу.       - Грубиян! – она вскочила, тяжело дыша от якобы гнева, и, задрав нос, гордо пошла в сторону проулка, отбивая сапогами ритм собственных шагов.       - Подумаешь, какая краля выискалась! – взмахнул руками мужчина, потирая щёку. Одра знала, что он за ней не последует.       Что ж, похоже, отдохнуть как следует ей не удастся. Женщина пока не могла представить, что предстоит ей дальше, но ничего хорошего давно не ожидала. Амбиции герцогини значительно выросли с тех пор, как Одра поступила к ней на службу, и ей совсем это не нравилось.       Жизнь человека отнять проще, чем кажется многим.       Один мощный взмах меча, приправленный яростью, пылающей в клеймах глубоко в коже – венатори падает, разрубленный от плеча почти до пояса, окропляя раскалённый песок тёмно-красным.       Едва не пропустив удар, Фенрис подныривает под клинок следующего врага и вонзает когти ему в грудь. Короткий, хлюпающий звук – и снова обе руки на рукояти, эльф с готовностью отражает мощный удар, который обрушивается на него сверху. Рывок вперёд, проскользив босой ногой на крови – удар – разворот. Неясно, что жжёт больше – лириум, жадное тевинтерское светило или отчаяние.       Нет, всё получится. С Хоук бывали заварушки и похуже.       - Сдохни, раттус! – огненная вспышка бьёт в спину, заставив дёрнуться вперёд, но воин только шипит сквозь сжатые до скрежета зубы и ударом снизу вверх насаживает раба-гладиатора на острие меча только дня того, чтобы броситься к следующему. Он не заглядывает в прорези островерхих шлемов и не гадает, наполнены ли враги решимостью и верностью хозяевам или же жертвы тирании, каким был он. Сейчас они отделяют его от цели, и это всё, что важно.       Маг снова бьёт, но промахивается, попадая по своему же. Эльф отвлекается, и бок обжигает боль вонзившейся стрелы, - но тот лишь рассеянно смахивает её, оставляя кипящую от жара лириума рану.       О, Андрасте, сколько их ещё? Должны же они кончиться!       Но в каньоне словно маленькая армия расположилась, и Фенрису удалось убить лишь несколько из них раньше, чем его заметили и ополчились все.       Тяжёлый удар молота сбивает с ног, меч сечёт по плечу, а потом смуглая нога ещё одного раба венатори пинает, забивая раны мелким песком, и эльф сдавленно выдыхает. Он упирает ладони в землю, руки дрожат, он чувствует, как тяжелеет в груди, что-то сжимается всё туже и туже, до предела – и будто пламя хлещет из груди, из глаз, из каждой раны и поры кожи, обжигая окруживших ослепляющим светом. Сплюнув кровь, Фенрис опирается на меч и спешно, шатнувшись, встаёт на ноги, невольно прижав руку в рёбрам, и, пользуясь замешательством, залпом выпивает горький отвар – и тут же атакует тех, кто ещё цел. Рывок за рывком он продвигается вперёд, стремясь добраться до мага. Ненависть пульсирует в нём, оставляя лишь желание выдрать глотку тому, кто прячется за бронзовой маской. Он бежит, с усилием прорываясь по скользким от пота и крови телам, и обрушивается на барьер мага вновь и вновь, с третьим ударом осыпая его синими искрами раньше, чем его создатель успевает пронзить молнией живот бывшего раба. Голова срывается с шеи, кровь приятно окропляет лицо и вычурные белые одежды. Фенрис улыбается, разя убийцу, замахнувшегося на него.       Дыхание тяжёлое, лёгкие заходятся. Он вынослив, но, кажется, успел размякнуть в мирной жизни. Ещё несколько ударов, не таких точных, но напоённых отчаянной силой, расчищают ещё немного пространства. Ну же. Он должен добраться до Хоук. Он должен сообщить ей о предательстве Серых Стражей.       Глухой удар по голове, в глазах темнеет, и снова падение на землю. Фенрис кашляет кровью, пытаясь собрать силы для ещё одного рывка, но тяжёлый сапог наступает ему на грудь, и в сиянии жёлтого солнца он видит полуголого мужчину, заносящего меч для последнего удара. Должен… воспротивиться…       - Стой, Клавиус, - доносится до эльфа будто сквозь толщу воды. Тот, кто едва не стал ему убийцей, покорно замирает. – Мы должны оставить его. Кальпернии будет интересно взглянуть на этот экземпляр.       С ещё одним ударом мир вокруг гаснет.       Трудно сказать, через сколько времени краски появляются вновь. Фенрис сперва чувствует лёгкое покачивание под собой, от которого желудок просится наружу – кажется, содержимого в нём нет уже давно. Голова тяжёла и пуста, и эльф с трудом приоткрывает заплывший глаз, чтобы понять, где он находится.       Над ним тёмный деревянный потолок, который шатается и мешает сосредоточить взгляд. Маленькое окно пропускает призрачный свет и впускает в место, где он находится, мягкую влажную прохладу, лелеющую не зажившие раны. Раны. Сражение. Фенрис тянется к сломанным рёбрам, и звон отдаётся в голове вспышкой острой боли. Он с трудом приподнимается и переводит взгляд, обнаруживая, что цепи сковывают его руки и тянутся ниже, к ногам.       Взгляд мечется по тесному коробку, пытаясь выискать нестыковки. Если всё сражение и было реально, то его жизнь должна была оборваться одним ударом. Никакого Клавиуса не было, и всё это – ловушка в Тени для его души до скончания времён. Или продолжение кошмара, который ему приснился, и сейчас он снова очнётся, но в своей неприметной пещере, и будет думать, как прорваться обратно в Марку, избегая посланных за ним отрядов.       Мерное покачивание прерывается сильной встряской, и вспышка боли, от которой Фенрис шипит, хорошо отрезвляет. Какая, к архидемону, Тень?!       Он резко дёргается вбок, пытаясь натянуть цепи, и не сдерживает вскрика от пронзившей ослабшее тело судороги. Клейма вспыхивают и тут же вновь гаснут, Фенрис пыхтит, тщетно пытаясь пробудить лириум. Они что, думают, что это конец? Преодолевая контузию, он скребёт пальцами – непривычно голыми, лишёнными острых металлических когтей – по наручникам, оставляя влажные следы. Каждое движение ломит мышцы, в глазах темнеет, но он не даёт себе потерять сознание снова, упорно пытаясь поддеть, найти лазейку. Запястья-то тонкие, может, проскользнёт? В конце концов, можно смазать собственной кровью. Они не получат его так просто. Пусть они лишили его брони, оружия, пусть его тело сломлено – пускай! Сейчас он вырвется, и зубами вскроет глотку первому, кто попытается его остановить, он сожмёт в кулаке их трепещущие сердца, и!       Эльф бессильно опадает назад.       Нет. Нет, нет, нет.       До слуха наконец начинает доходить размеренное цокание и лошадиное фыркание.       Нет.       Снаружи мерно шумит дождь. Разговоры за пределами его темницы едва различимы, но старая привычка позволяет понять, что это тевин.       Фенрис поджимает губы, снова пытаясь оценить, насколько прочны цепи, но он слаб и едва может шевелиться, не то, что вырваться и с боем бежать. Как же вышло, что он так облажался? Как он позволил своей ненависти и страстной одержимости победить осторожность, почему вместо того, чтобы просто убежать, он принял бой? Он обещал Хоук, что он вернётся. Но сейчас Фенрис не знал наверняка, что будет. Сердце билось медленно и глухо.       Его наверняка казнят. Или вернут в рабы. Раньше для него этот исход был бы хуже смерти, но так у него будет хотя бы шанс воспротивиться и сбежать. Его любовь к Хоук будет сильнее даже магии крови, которую точно применят, чтобы сделать его покорным.       Но будет ли он сильнее?       Его собственных сил и любви уже было недостаточно для того, чтобы плюнуть на всё. Он никогда не должен был покидать Мариан. Как бы ценны ни были приобретённые сведения и как бы сладка ни была месть.       Фенрис закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться на своём дыхании. Каждый раз, как поднимается и опускается грудь, остро колет в боку, но даже боль не может перебить горя и чувства вины.       Ненавидя себя за бессилие, эльф сжимается кулаки – и разражается беззвучным рыданием.       Фиона скакала настолько быстро, насколько это возможно, чтобы не загнать лошадь. Другой у неё не было, а в текущих обстоятельствах было бы неразумно подставляться под возможный удар, путешествуя пешей или слоняясь в поисках нового скакуна. Чародейка почти не отдыхала – останавливалась изредка в лесу, скрывая магией своё присутствие, или дремала прямо в седле. К шуму и тряске вновь привыкнуть оказалось проще, чем она думала.       Несмотря на засевшую в груди тревогу, она была счастлива. Кажется, ей удалось заинтересовать Вестницу своим предложением. Фиона заявила о себе, как о сильном и уверенном союзнике, чтобы её воспринимали как равную. Уж кто-кто, а маги с разрывом в Завесе, пусть даже небывало огромным, должны суметь справиться, особенно, раз слухи о метке на руке Лавеллан подтвердились. Но храмовники всё ещё являлись большой угрозой, и лишь вопрос времени, как скоро армия обученных магоубийц ворвётся в Редклиф, чтобы истребить своих заклятых врагов. Даже если Тревельян и проведёт грамотную разведку, маги мало что смогут противопоставить Люциусу сейчас. Терпение монархов и эрла Тегана, в свою очередь, вряд ли будет безграничным.       Инквизиция виделась хорошей перспективой. Пусть радикально настроенная Вивьен и просочилась в их ряды, как и несколько десятков храмовников, отступников среди членов тоже хватало. Даже та, которую провозгласили Вестницей Андрасте, была долийским магом – и это было хорошим знаком. Молодая организация показывала своё могущество: проезжая по Внутренним Землям, Фиона отметила, как уменьшилось количество мародёров и наёмников, увидела сторожевые вышки. Солдаты в униформе провожали её напряжённым взглядом, но женщина чувствовала, что это знак не вражды, а осторожности. Чародейка прекрасно понимала, что это – лишь начало, и влияние Инквизиции будет лишь расти. Но орден мало кто признавал, и сейчас он нуждался в союзниках не меньше, чем сами маги. Это была отличная возможность.       К своему убежищу чародейка подъезжала к вечеру, когда холодные сумерки уже сменили пока что несмелое тепло молодого солнца. Копыта гнедой кобылы со шлепками врезались в лужи, раскинувшиеся на поросшей травой каменной дороге. Ветер сбил с Фионы капюшон, холодными пальцами трепал короткие чёрные волосы. Последний рывок – вот, уже видно флаги с гербом, что издалека оповещают путников о близости Редклифа. Высокая стена, пусть и пострадавшая от атак, тяжёлые ворота, что уже открывали союзники, завидевшие её издалека – сердце начало гулко стучать в груди, и от близости безопасности усталость разом навалилась на Фиону. Она едва держала глаза открытыми. Ещё немного, нужно потерпеть, и вскоре чародейка сможет позволить себе немного отдохнуть.       Магия вокруг эльфийки ощутимо пришла в движение, не мягкой волной, а могучим грубым порывом, будто кто-то творил чудовищно сильное заклинание прямо между ней и воротами. Лошадь заржала и встала на дыбы, едва не скинув всадницу с себя. Полумрак разогнала вспышка едкого зелёного света, и Завеса начала расходиться, как лопнувшая материя.       - Что за… - успела выдавить из себя Фиона, и в ту секунду, как она моргнула, вокруг что-то поменялось, оглушая её на мгновение.       За окном барабанил дождь, давая облегчение после паркого дня. Стены из холодного камня неважно удерживали тепло, и всё же тут было заметно уютнее, чем снаружи. Шаги эхом отдавались по коридорам – Фиона уверенно следовала за рослым мужчиной, который освещал себе путь факелом. Его роба была необычной, причудливой, нездешнего покроя – скорее вычурная, чем практичная. И всё же ткань дышала магией.       Кто он?       Фиона встала, как вкопанная. В самом центре её головы зародилась пульсирующая боль, пока слабая, едва ощутимая, она всё же мешала вспомнить.       - Фиона? – Алексиус, перестав слышать шаги позади, обернулся. Теперь, когда чародейка видела его испещрённое морщинами загорелое лицо, она вспомнила. Да, точно. Герион Алексиус, тевинтерский магистр, который любезно предложил свободным магам свою поддержку совсем недавно.       - Простите, я… просто задумалась, - эльфийка помотала головой, прогоняя странное наваждение.       - О чём же?       Действительно, о чём?       О союзниках.       Головная боль усилилась, заставив Фиону скривиться, но магистр лишь смотрел выжидающе своими жёсткими тёмными глазами.       - Что-то не так?       - Прошу прощения, я… я в порядке, давайте продолжим путь.       Конечно, у чародейки не было иного выбора, кроме как принять предложение Тевинтера. Десять лет – немалый срок, но лучше уж поработать на чужаков и стать полноправными членами общества, чем ждать, пока свободных магов перебьют. Кто, в конце концов, вообще стал бы их поддерживать? Может, у них бы хватило сил закрыть Брешь, но на исследования этого явления времени не было – все ведь винили в произошедшем именно магов.       Дверь в покои скрипнула. Алексиус вошёл первым, и Фиона просеменила следом, думая в который раз, правильно ли она поступила, решив за всех. В комнате, освещаемой лишь факелом магистра да неверным светом из окна, едко пахло травами. Но, кроме того, в воздухе стоял смутно знакомый болезненный запах.       Магистр поставил факел в кованную скобу и одним движением руки зажёг ещё несколько, наполняя комнату мягким светом.       - Феликс, как ты себя чувствуешь? – голос Алексиуса стал заметно мягче, когда он обратился к лежавшему на постели юноше.       - Всё нормально, па… - он не успел договорить, тяжело закашлявшись.       Ничего с ним не было нормально. Такой булькающий кашель не назовёшь здоровым. Парнишка был бледен, глаза ввалились, кое-где проступавшие вены были окрашены в тёмный цвет, совершенно не свойственный человеческим. Фиона уже видела такое.       - Приготовьте порошки, - бросил магистр через плечо. Женщина поспешила выполнить, но всё же спросила:       - Это скверна, верно?       Мужчина замешкался, но сын ответил за него.       - Да. Я…       - Тише, Феликс, не напрягайся. Нужно дождаться, пока лекартсва подействуют, - магистр суетился в заботе о сыне, словно наседка, едва позволяя тому пошевелиться лишний раз. За порошками последовала очередь чар – Алексиус и Фиона вместе сплетали заклинание, позволяя магии течь от одного к другому, и, в конце концов, опустив полог энергии на юношу. С тем, как колдовство протекало по больному телу, кожа Феликса приобретала здоровый вид, и даже сосуды, потемневшие от скверны, медленно бледнели.       - Мы давно боремся с этим недугом, - Герион небрежно вытер выступившую на лбу испарину, переводя взгляд на Фиону. – Когда мы вернёмся в Минратос, возможно, мне пригодится помощь наиболее одарённых ваших подопечных в исследованиях. Это могло бы спасти многие жизни.       Очевидно было, что магистр лгал. Всё, что его заботило – его сын, и чародейка не в силах была осуждать его за это.       Она должна быть полезной, не так ли? Ради тех, кого она повела за собой. Ради тех, кого защищает.       - На что вы готовы пойти ради исцеления?       Алексиус усмехнулся. Недобрый блеск в его глазах уже служил ответом.       - Только родитель поймёт, Фиона, на что может пойти человек ради своего ребёнка.       - Я знаю, - она спокойно приняла его взгляд, но не смогла спрятать проскользнувшую в ней грусть.       - Не подозревал, что у вас есть дети, - Герион присел на край кровати, положив руку поверх сыновьей. Феликс дышал поверхностно, но ровно. Убаюканный магией, он выглядел таким мирным и безмятежным.       Фиона подняла глаза. На стене висела картина, одна из тех, что остались от эрла. Вся чета Герринов – и молодой король, которого они принимали у себя.       - У южных магов, к сожалению, нечасто выпадает возможность по-настоящему быть родителем, - она отвернулась от полотна. – Моя кровь… довольно устойчива к скверне. Возможно, если ввести её вашему сыну, это поможет замедлить процесс.       Стареющий мужчина в церемониальном доспехе проходился вдоль ряда храмовников-офицеров, меряя комнату тяжёлыми лязгающими шагами. Костюм сейчас сидел как влитой, и едва ли кто-то из подчинённых мог бы заметить несовершенство в мимике, тоне, речи.       Красный лириум только начал входить в их «рацион», но изменения уже чувствовались. Внутри их тел поселился колючий жар, медленно отвоёвывающий себе место в их венах и разуме. Внимательные глаза в прорезях шлемов ещё не горели углями, но уже смотрели с растущей жаждой и отблескивали багряным, когда храмовники следили за своим предводителем. И ярость уже начинала кипеть в их крови – на тренировках офицеры сражались друг с другом не менее ожесточённо, чем с магами во время войны, рискуя отсечь друг другу конечности, и капитан Денам недавно подавил возникшую было драку в кельях. Да, скоро, уже скоро он сможет обтесать эту мощь, приручить и направить против врагов Старшего.       - Некоторым из нас стало… тесно в доспехах, - продолжал докладывать осквернённый рыцарь. – Тела братьев, которые раньше проявляли особую восприимчивость к лириуму, начали меняться после красного.       - Найдите им достойное прибежище в подвалах, - ответил мужчина голосом Люциуса Корина, сцепив за спиной руки. – Пусть зреют там в спокойствии и подальше от чужих глаз. Удвойте им дозу. Когда придёт время, они прекрасно послужат Ордену в борьбе с еретиками.       - Есть, лорд-Искатель, - в словах Денама мелькнула хищная усмешка.       - Также пришло время ввести красный лириум для следующей волны рыцарей, - он подошёл к столу, вокруг которого едва ощущаемо дрожали эманации Тени, и взял исписанный лист бумаги, впрочем, тут же передав его собеседнику. – Вот список тех, кто достоин примкнуть к нам следующими.       - А если они откажутся?       - Я полагаюсь на вас. Думаю, мне не нужно вас учить, как восстанавливать дисциплину в рядах подчинённых, рыцарь-капитан, - Люциус остановился, пронзительно взглянув на храмовника исподлобья.       - Я понял вас, лорд-Искатель, - тот слегка опустил голову, заставив кроваво-красные перья на шлеме блестеть в свете свечей.       - В остальном указания остаются прежними. Офицеры и подчинённые встречаются только на тренировках и во время операций. Ваши люди должны видеть новую силу и уважать вас, но мы уже знаем, к чему приводит панибратство в рядах Ордена, - мужчина скривил рот. Чувство, отсутствовавшее напрочь у смертных, зашевелилось на границе сознания, в смертном теле отразившись лёгким холодком вдоль позвоночника. – Это всё. Можете быть свободными.       Синхронно все, как один, ударили сапогом о сапог, и покинули комнату командира. Люциус запер за ними дверь, остановив взгляд на закованных в перчатки руках, но прежнее чувство ликования гасло, становилось слабее. Постепенно быть Люциусом Корином становилось уже недостаточно. Постепенно его тронутое щетиной и морщинами лицо, когда мужчина смотрел в зеркало, начинало казаться скучным, тон голоса – надоедливым. Голод снова просыпался. Жажда нового. Жажда чужого. Он никогда не умел довольствоваться тем, что есть, но это, в конце концов, было в его природе. Зависти никогда не бывает достаточно достигнутого.       Он развернулся и качнул пальцами, раскрывая непрочно сшитую вуаль Завесы, чтобы впустить свою гостью. Морок спал, открыв истинный облик комнаты. Стоял густой запах сырости, будто из самого глубокого подвала. Глаза из человеческой крови смотрели со стен на бумаги, разбросанные по столу и грязному полу, и на красивую молодую эльфийку, которая сидела на том же широком столе и приобнимала бюст императрицы Селины с прибитым к лицу той указом.       - Если это героиня Ферелдена, то ты лишний раз доказываешь, как плохи такие, как ты, в принятии чужого облика, - Люциус Корин оскалился, демонстрируя гостье желтоватые мелкие зубы.       - Мне и не нужно копировать её облик – лишь то, какой её помнили и желали, - Нерия Сурана игриво покачала ножкой, положив изящную руку к себе на колено. – Я такая, какой она была давным-давно – или такая, какой они хотели, чтобы она была.       - Расскажи мне, что ты узнала, - Зависть подошёл к ней вплотную, и смотрел теперь сверху вниз на жалкое подобие. В его собственной работе всё было идеально – каждый волосок, каждое пигментное пятно, каждый элемент сеточки шрамов на месте. А здесь же – такая небрежная работа! Как кто-то на это ведётся!       - Сестра Лелиана всё ещё сопротивляется моему шёпоту, - эльфийка сморщила нос. – Её воля и вера крепки, да и разум полон не самых приятных воспоминаний – только они, в то же время, и подтачивают её решимость. И, как базальтовые скалы истончаются под напором волн, так и её разум слабеет от моих еженощных визитов. Пожалуй, это довольно поэтично. Ей всегда нравились такие истории, - Сурана мелодично засмеялась.       - Избавь меня от этих излишков, - пальцы Зависти сжались на столешнице.       - Генерал Каллен жив и здравствует, - изумрудные глаза тут же прояснились.       - Я знал, что эта Флорианна провалит даже столь лёгкую задачу, - Люциус снова скривил рот.       - О, это не совсем её вина. Вероятно, он пал бы, если бы не помощь целителя. И если бы его совсем ослабший дух не поддержал один из нас. Справедливость, - имя она выплюнула презрительно. – Он спутал все карты, но он же сделал генерала восприимчивым к Тени. Ах, Каллен, Каллен… - тонкий пальчик выписывал невидимые узоры на прикрытом мантией бедре. – Жаль, что я могла навестить его лишь во сне. Я так соскучилась по тому, как он смотрит на этот облик, как отчаянно пытается сопротивляться и убеждать себя в моей нереальности, - она выгнулась, открыла голую шею, красуясь, и захохотала, меняя личину на новый небрежный слепок. – Думаю, однако, что скоро этот образ станет более действенным.       Волна гнева поднялась, заслоняя взор, и Зависть с шипением бросился вперёд раньше, чем успел себя остановить.       - НЕ СМЕЙ! ЭТО МОЁ! – он схватил бледную тень Вестницы за узкие плечи и встряхнул, слизывая крохи её образа – оставляя Желание без маски.       Она не заслужила это, дура, хлопающая золотыми с чёрным глазами в непонимании. Когда он встретил Лавеллан впервые, она была никем, пылью под ногами лорда-Искателя, но влияние Инквизиции быстро растёт, и теперь Зависть видит, как многим может стать та, что ведёт других за собой. Голод и жажда скрутились в тугой ком, проясняясь. Теперь демон знал, чего хочет – он хотел быть ЕЮ.       - Отдай мне всё, что тебе удалось узнать, - зашипел Зависть, утыкаясь лбом Искателя в жёсткие рога своей союзницы. Тёмное пламя на её голове лизало кожу. Когти коснулись его щеки, и они слились – впрочем, мощный поток энергии сразу сместился в его сторону, к его алчущей силе.       Горькое и пряное, на ощупь как бархат. Обрывки мыслей о ней, обрывки слов о ней, обрывки её действий – яркие звёзды в тёмной неопределённости. Только всё слишком несосредоточенно, слишком размыто, слишком мало… Но им всё ещё нужна помощь храмовников. Она сама придёт в его руки – и к этому моменту Зависть будет готов.       Он отпрянул, оставив Желанию немного своей силы взамен на эти жалкие осколки.       - Продолжай работу, - восстанавливая дыхание, бросил он ей. Демон провела руками по соблазнительному телу, едва прикрытому, томно глядя на мужчину, хоть и не интересовалась его бесцветной сущностью ни единым уголком своего духа. Она сладко потянулась и исчезла со стола, точно её и не было. Зависть вновь навёл морок на своё логово.       Он сел на высокий стул и откинулся на кресло.       - Брешь – вот наш настоящий враг. И чтобы справиться с ней, нам нужно объединиться, - он прищурился, и бас немолодого мужчины плавно сменился на звонкий девичий голосок. Маска дрогнула, и Зависть замотал головой – нет, ещё слишком рано. У лорда-Искателя Люциуса ещё есть дела.