Денис Воронцов, навигатор, 25 лет

      Вениамин Игнатьевич короткую лекцию о вреде переедания после долгого воздержания все же прочитал. Когда зазвал его в медотсек на осмотр и укол. Посоветовал есть часто, — это лучше, чем помногу, чтобы не маяться от несварения.       — Я знаю, — кивнул Денис. — Не беспокойтесь, все хорошо.       — Да? — удивился доктор. — Надеюсь, не по опыту?       Денис решил промолчать, рассказывать не хотелось.       За жизнь с отчимом Денис усвоил, что постоянно хотеть есть и думать только о еде — нормально. Сытость чувством была редким, и обычно за ней следовала жестокая расплата. Потому что наесться вдоволь можно было лишь отбросов или «не своего» — украсть еду, предназначенную для отчима, матери или сестры - и за то, и за другое неизбежно следовала жесточайшая кара. Боль, что от побоев, что от отравления одинаково действовала, внушая, что постоянное чувство голода безопасней. Сытое усыпляющее блаженство было обманчивым и недолгим.       Поэтому даже у Дяди Коли, никогда не жалевшего еды, Денис первое время боялся съесть слишком много.       И все же дважды Денис обожрался.       Оба раза пришлись на первый год его знакомства с Дядей Колей, когда Воронок еще стеснялся приходить к нему в квартиру слишком часто с любой бедой или просто поесть, поспать, погреться, послушать разговоры, почитать информаторий.       Первый раз это случилось в школе. Дениске больше двух дней ничего не перепадало из еды от матери, а в школе одна из одноклассниц на перемене развернула хлеб с котлетой. Та котлета так пахла на весь класс, что Дениса затошнило голодной слюной и едким желудочным соком. Он удрал из школы, почти не соображая и не контролируя себя, прибежал в квартиру своего покровителя. Дома Дяди Коли не было. И Дениска, хныча, всхлипывая и обмирая от стыда и презрения к себе, залез к нему в холодильник. Холодильник был почти пуст, но на полке под морозилкой нашлась большая упаковка жирных сосисок, все насквозь замерзнуть они не успели. Дениска выволок пакет и разорвал его, рыча и помогая себе зубами. Обезумев от желания, мальчишка вгрызался в полузамороженный мясобелковый полуфабрикат, глотая его кусками, почти не жуя, со льдом и клочками упаковки, заталкивая слишком крупные куски в себя руками, спеша набить требующий больше и больше еды живот, уничтожить улики, расправиться с добычей.       Расплата наступила быстро. Пришедший Дядя Коля обнаружил тихо стонущего Воронка, корчащимся на полу комнаты. Холодный ком внутри совершенно не болел, Дениске было просто очень плохо и страшно. Смерзшиеся с кишками сосиски застряли в животе, толком не выташниваясь, не проходя вниз, не давая ни успокоиться в одном положении, ни разогнуться. Из глаз непрерывно текли слезы, из носа - сопли, а рот захлебывался слюной и холодной отрыжкой.       Дядя Коля, ни о чем не расспрашивая, только матерясь сквозь зубы, подцепил его под живот и поволок в туалет, засунул длинные твердые пальцы в горло. Рвота началась, только когда Дядя Коля зацепил и вытянул из горла длинный лоскут застрявшей в пищеводе целлофановой обертки. Следом за ней из Дениски, как из перевернутой банки, хлынули куски неправедных сосисок.       От стыда и раскаяния, отпоенный горячей подслащенной водой и дополнительно отогретый под душем, Денис страдал тогда гораздо сильнее, чем от несварения и остатков целлофана в желудке. Живот, который медленно поглаживал рукой и грел бутылкой с теплой водой Дядя Коля, успокоился намного быстрее совести. Дядя Коля ругался, но не за сосиски, а за глупость и жадность. Называл безмозглым щенком. Обещал начать кормить из мисочки на полу.       Второй раз случился позже, когда долго голода не было. Просто дядиколины гости принесли с собой полную сумку очень вкусной готовой еды: мяса, салатов, жареного в тесте сыра. Дениска не мог остановиться, поедая вкусности, и после того как наелся, и даже уже чувствуя, что вот-вот лопнет, все равно совал в рот очередной жутко аппетитный кусочек. А потом под незлые, но обидные насмешки гостей, лежал на Дяде Коле и медленно, через силу, дышал приоткрытым ртом. Пришлось расстегнуть и приспустить штаны с трусами, чтобы ставший тесным пояс не давил на переполненный живот, чтобы не мешала резинка. А шершавая и жесткая дядиколина рука медленно гладила выпяченное пузо, будто помогая равномерно распределить по нему сожранное, чтобы еда перестала душить и меньше давила изнутри. И хотя в сон клонило, уснуть в ту ночь Дениска смог только под утро, после того, как несколько раз сходил в туалет «по большому». И снова Дядя Коля не ругался, хотя тоже не спал, а придерживал осоловелого страдальца в удобной полусидячей позе, гладил, успокаивая, живот, помогал дойти до унитаза своему, едва переставляющему вялые лапы, «щенку». В очередной раз выхаживал. И опять стыд был в несколько раз сильнее физических неудобств.       Словом, двух случаев неконтролируемого обжорства Дениске хватило за глаза. Но рассказывать все это Вениамину Игнатьевичу не имело смысла. Вряд ли бы он понял.       — Я не переем. Не волнуйтесь.       — Я врач, мне положено, — улыбнулся Вениамин Игнатьевич и вытащил из кармана портативный диагност. Взял Дениса за запястье. — И все-таки правильно, что я не стал вчера сбивать твои тридцать семь и пять. Кажется, мы успешно прошли через кризис. И кашель уже отхаркивающий, и дыхание заметно менее напряженное. Аппетит опять же появился. Хотя тридцать семь и два все еще от нормы далеко. Курс в любом случае доколоть надо. Посмотрим, как будет с температурой и, возможно, завтра начнем ингаляции, а сегодня на ночь получишь микстуру… Больше пей теплой воды, чая. И чаще отхаркивайся.       Все же Вениамин Игнатьевич заботу и интерес к Денису проявлял заметно больше необходимого. Спрашивал, очень ли больно при уколе, не мешает ли действие муколитика спать, не неприятен ли на вкус и запах ингаляционный пар.       Денису становилось неловко. Вспоминался Дядя Коля, который со здоровым Воронком не был ласков и не церемонился. «Телячьи нежности» разводить не давал и не забывал напомнить, что родные Воронку — мать с сестрой, а он — только сосед по подъезду и просто сильно пьяным мимо шел.       Вспомнился Денису тот разговор, когда Вениамин Игнатьевич спросил про родных: сообщал ли им Денис про себя. Денис ответил: «Незачем».       — Вот как? Обидели? — продолжал вопросы Вениамин Игнатьевич, долго возясь со шприцами.       — Нет, — если б Денис не лежал на кушетке голой попой вверх в ожидании укола, он бы вместо ответов ушел работать.       К счастью, видимо почувствовав его напряжение, про семью Вениамин Игнатьевич расспрашивать перестал. Рассказал по себя, как в детстве хулиганил, как изводил через домофон вредную бабку-соседку, прячась от камеры, как однажды пытался получить потомство от кошки и собаки, а те упорно не желали размножаться, как лазил по крышам с друзьями, а один раз даже играл в битки на деньги.       Отпустил не сразу. Прощупал ребра, а потом задрал майку на спине и изучал старый, давно заживший след от пряжки ремня.       Под пристальным взглядом Денис начал краснеть и ежиться.       — Знобит? — тут же спросил Вениамин Игнатьевич. И не поверив отрицательному ответу, снова измерил температуру и заставил пролежать в медотсеке еще целый час.       Разбирая новостные сводки и перепроверяя трассу, Денис испытывал удовольствие и наслаждение. Он наконец-то занимался любимым делом. Попутно - эта привычка если не зародилась, то обострилась на «Черной Звезде» - анализировал и систематизировал людей, оказавшихся рядом. Все же в полете это было проще, чем на земле. Денис знал свое место члена экипажа и с него присматривался к команде и пассажирам.       Лучше всего, по мнению Дениса, дело обстояло с Натальей. Женщина за первую пару суток пребывания на корабле сказала несколько слов, и то это были в основном «извините», «спасибо» и «пожалуйста». Она неукоснительно исполняла капитанские распоряжения и корабельные правила. Например, всегда шла в каюту перед прыжком и во время маневрирования и не выходила оттуда, пока Машу не просили сообщить пассажирам, что полет переходит в штатный режим.       В пультогостиной искин фиксировал это долгим страстным выдохом. Иногда стоном или любовным комментарием.       Дениса, из визуализаций раньше имевшего дело только с Ларой на ПАД, слишком сексуальная Маша немного напрягала. Как и странное «Котик» или уменьшительно-ласкательные суффиксы в речи.       Поэтому, когда Наталья на второе утро полета, увидев Дениса в коридоре с каютами одного, подошла и, краснея, опустив глаза, тихо попросила:       — Пожалуйста, мне очень совестно беспокоить вас таким пустяком, но я просто не знаю к кому еще обратиться. Не могу же я побеспокоить капитана… Дело в том, что… Вы понимаете… Я ничего не имею против… Но нельзя ли в каюте сделать оповещения… не такими… слишком… для мальчиков? Вы меня понимаете? Извините…       Больше всего она в тот момент напоминала Мышку-Гюзель. Денис перед этим наконец-то вдоволь наплескался и нагрелся в душе, а потому был разнежен и умиротворен. Он кивнул и пошел за ней в каюту. И немного растерялся, когда хозяйка помещения, пробормотав: «Пожалуйста. Я не буду вам мешать. Если это несложно… Если сложно, то… я потерплю. Это же недолго?» — убежала, оставив его одного.       Каюта Натальи отличалась от его собственной лишь прикрепленной к стенке над аккуратно заправленной койкой голографией — немолодая женщина и маленькая девочка, обе чем-то похожие на Наталью. Вещи убраны в шкаф, полочки с бортиком для мелочевки пусты. Впрочем, приглядевшись, Денис заметил в одной баночку с кремом и какое-то круглое приспособление с натянутой на обруч тканью и торчащими из нее разноцветными нитками. Несколько моточков таких же ниток аккуратно лежали рядом. Все было так сложено, что почти не цепляло взгляд.       Денис уселся на стул перед рабочей панелью терминала и попробовал сенсорно найти меню.       Тут же появилась почти голая Маша.       — Что ты тут делаешь, котик! Ты ошибся каюткой? Или тебя позвали в гости и тебе нужен ценный совет?       Денис подавился воздухом и закашлялся. А потом долго уговаривал Машу в голосовом режиме обнулить разделы визуализаций в седьмой каюте. Но Маша была непреклонна — рабочий клавиатурный и сенсорный доступ к настройкам оказался возможен только с центрального капитанского пульта. В конце концов, Денис сдался и отправился в машинное за Михалычем, чтобы уговорить его вскрыть панель и перепаять контакты, снижая возможности терминала в каюте и минимизируя взаимодействие с ним искина.       Михалыч выслушал его, пришел в каюту, посмотрел на Машу, почесывая бороду, и буркнул:       — Мшк, ндрь.       — Плохой котик! — заявила пышногрудая и длинноногая блондинка, чья маленькая голограмма парила над столиком. Соблазняюще изогнулась, отбросила с лица длинную челку. И тут же исчезла, оставив после себя плоский и скучный зеленый кружок.       — Тпр тт млчт бдт. Злн — хдт, крсн — прстгнтс. Вс.       Михалыч ушел. Наблюдая за ним в коридоре, Денис пытался понять, как тот умудряется так беззвучно топать своими большими ботинками.       Наталья была очень довольна. Но узнав, что благодарить нужно Михалыча, покраснела и забормотала:       — Конечно, конечно! Но если все было так сложно, то совершенно не стоило. Я бы потерпела. Ничего страшного. Но спасибо вам очень большое!       Марию Сидоровну дела обыденные, вне еды и к ней подготовки, интересовали мало. Уютно устраиваясь около чайника с тарелкой печенья, маленьких конфеток и чашкой, женщина вытаскивала из планшета и вешала перед собой виртокно, чтобы не занимать руки. Сериалы или книги, в зависимости от того был ли в пультогостиной кто-нибудь из начальства или нет, составляли ее главное развлечение и занятие.       В плане человеческого взаимодействия, для Дениса это было неплохо — человек не мешал ему и не создавал помех другим. Разве что она не считала нужным наполнить опустошенный чайник из фильтра, но всегда шумно радовалась, если это делал Денис или кто-то еще, и наливала в свою кружку кипяток первой, чтобы потом поставить чай остывать, или могла отключить чайник, не дождавшись его закипания, если заваривала себе растворимый кофе.       Больше всего проблем было с Владимиром.       Он то ли по природе был человеком резким, обидчивым и желчным, то ли пытался отстоять свой авторитет перед Тедом и капитаном, но способ достижения цели выбрал неудачный.       Ученый пытался указать на недостатки. И ради доказательства своей правоты, казалось, был готов пожертвовать здравым смыслом.       Старый корабль с обычными панельными дверями вместо мембран, с тесными каютами и недостаточной шумоизоляцией Владимиру не понравился сразу, и он не уставал напомнить об этом при любом удобном и неудобном случае.       Утренние разговоры первого полетного дня Денис проспал. Но, когда Тед зарычал: «Вы это уже пятый раз говорите!» — на громкую жалобу Владимира кофеварке: «Из-за этой чертовой короткой койки я совершенно не выспался! Лучше б нормальным пассажирским летели!» — Денис предпочел вмешаться, негромко заметив:       — Странно… Стандартная длина — две тысячи пятьдесят, в туристическом классе лайнера длина стандартного спального места тысяча восемьсот пятьдесят, улучшенного твин — тысяча девятьсот шестьдесят, в эконом классе лайнера длина пассажирской койки одна тысяча шестьсот семьдесят миллиметров. В суперэконом — сидячие места.       — Я знаю! Но мне неудобно! Между прочим, спальное место должно быть на двадцать сантиметров длиннее роста человека! И я не знаю каким местом думал, если вообще думал, проектировщик ваших пассажирских коек! У меня подушка не помещается! Мне, между прочим, необходим комфорт! Я - работник умственного труда! Мне требуется ясная голова! Как, по-вашему, я смогу работать, если я даже лечь нормально не могу! Мне необходимо разработать методику изысканий. А это, знаете ли, совсем не то, что не болтаться в вакууме! Надо же думать!       — Думайте сидя. Лежа — спите, — пожал плечами Денис.       Тед фыркнул, разбрызгивая чай на виртокна, которыми успел обвеситься, выбирая и настраивая себе игру.       Второй многократно повторенной претензией стал тесный и совмещенный санузел и - о ужас - всего один на девять человек.       Высказавшись на счет этого неудобства еще в день, точнее вечер, вылета с Нового Бобруйска, на следующий день Владимир, как показалось Денису, нарочно принялся караулить заветную дверь. И когда после обеда около туалета, занятого Полиной, одновременно столкнулись Мария Сидоровна, пришедший отмыть руки Михалыч и Вениамин Игнатьевич, начал прочувствованную речь на тему «А вот если б их было хотя бы два!..» Импульсивная и эмоциональная речь из «устья» коридора успешно разносилась по всей пультогостиной.       Предчувствуя назревающий конфликт, Денис подошел к мойке и начал очень медленно мыть кружку, чтобы быть ближе к месту событий и предотвратить возможную эскалацию.       Мария Сидоровна неразборчивым бубнением начальника поддерживала, как показалось Денису, больше в силу подчиненного положения, Вениамин Игнатьевич — из вежливости, Михалыч, потому что оказался окружен у стены и не решался пойти на силовой прорыв.       Тед уже обзавелся наушниками и, подергивая головой, наслаждался погружением в низкочастотные ритмы (Максима про такие говорила: «Крутой кач») и был счастливо далек от происходящего.       А вот капитан, который слышал Владимира, но находился слишком далеко, чтобы вежливо встрять в разговор и парировать нападки пассажира, барабанил пальцами по пульту уже нервно и громко. Да и Вениамин Игнатьевич, третий раз объясняя современные способы борьбы с массовой диареей, начал говорить более высоким голосом.       Денис решил, что пришло время переключать начальника экспедиции на себя. И на очередное: «А вот что делать, если терпеть невозможно?!» — негромко, но достаточно слышно сказал:       — В тяжелом скафандре автономная система жизнеобеспечения, наденьте, справьте нужды, а потом опустошите блок утилизации отходов жизнедеятельности. И все.       — Я вас, юноша, не спрашивал! — предсказуемо вспыхнул ученый, разворачиваясь и наступая на «юношу» от туалета к центру пультогостиной.       Михалыч, получив возможность исчезнуть в коридоре, ей воспользовался. Из туалета выскочила Полина, видимо побоявшаяся разъяренной толпы в лице начальника. Мария Сидоровна с Вениамином Игнатьевичем начали препираться, проявляя вежливость и выясняя, кому больше надо.       Лекцию о вежливости, нравах на борту и положенном уважении к старшим Денис слушал, вспоминая опыт Уайтеровских нотаций. По сравнению с ним, Владимир был просто образец корректности, такта и дипломатичности по отношению к людям. Капитан, пнув коленом колонну, ушел в коридор мимо злосчастного санузла в каюту.       — Извините, что перебиваю, но там — свободно. Вы же хотели в уборную? — прервал Владимира Денис, услышав щелчки замков на двери санузла, а потом медотсека. Мария Сидоровна уже давно обосновалась на стуле у обеденного стола.       — Уже расхотел! — буркнул ученый, поворачиваясь спиной к навигатору.       — Что там у вас было? — громко спросил Тед, когда Денис устроился за своим пультом с банкой сгущенки, пачкой чипсов и кружкой чая. — Я в наушниках его галдеж услышал.       — Сортир не поделили.       Как напарник и как человек Тед Денису нравился. И больше, чем все предыдущие. Он вел корабль с завораживающей лихостью Манкса, веселой простотой и открытостью напоминал Макара, Джима и Гэрри. Но был гораздо спокойней и разумней первого и последнего и не обладал обидчивостью Джима.       Он не требовал обязательно поиграть с ним и непременно ответить на вопрос или смеяться шутке, как это обычно делал Гэрри. Тот, войдя в раж, мог вообще попытаться заставить улыбаться, растягивая рот за щеки. И убедить его перестать так делать, не применяя силы, было сложно. Аргумент: «Мы же друзья!» — Гэрри считал достаточным, чтобы считать лицо напарника «своей территорией». А нежелание напарника немедленно веселиться — досадным недоразумением, требующим срочного устранения всеми силами и способами.       Теду было достаточно, что его слушают. Слушаться было необязательно.       Но большинство его идей были не лишены смысла и пользы. Например, к исходу первых суток полета, когда ужин уже закончился, прыжок совершен, до станции было еще далеко, а спать рано, Тед, наигравшийся в гонки и на скорость, и на маневренность, начал расспрашивать Дениса откуда тот достал комбинезон с маркировкой корабля на рукаве и спине. Денис рассказал про утреннее распоряжение, переданное Машей. И Тед загорелся идеей наверстать упущенное перед вылетом, а именно, проинвентаризировать полезные запасы имущества, доставшиеся вместе с кораблем.       Начать он предложил со шкафчиков в пультогостиной и сейфа с электроникой.       Занятия хватило как раз до стыковки к станции, хотя полезным уловом оказалось только восемь коммов старого образца, парных к капитанскому браслету. Три Тед настроил, пока гасились, а Денис закачивал рабочие обновления и проверял сводки, и один тут же отнес Михалычу, чтобы за ним, практически живущим в машинном, не приходилось бегать. Второй достался самому пилоту, а третий, пилотским произволом — Денису. Для Вениамина Игнатьевича и широко раскрывающей глаза и корчащей просящие рожицы Полины пообещали (Тед пообещал, за себя и Дениса) настроить завтра.       Настраивал их Денис после того, как силами Михалыча решил компьютерную проблему Натальи. Тед занимался сравнительным анализом характеристик двух симуляторов космобоя, которые собирался закачать для развлечения во время долгой стоянки.