Про щурков и рефлексию
22 августа 2015 г. в 18:24
Денис устроился в кресле поудобнее и развесил перед собой новостные сводки со звездной картой. Часов через десять предстояло пройти последнюю червоточину перед развилкой и сделать выбор — идти через Фибулу Мелани или на Ликургову Делянку (ЛД-47). Он третий день работал над этой трассой, а она так и осталась условно утвержденной капитаном, двухвариантной и незаконченной.
Точнее, к капитану с трассой он больше не обращался. Подрисовывал на черновике петли аварийных версий, искал запасные маршруты, но лучше этих двух не нашел.
Фибула Мелани ожидаемо не зеленела, но оставалась в регистре, не пропадая с официальной карты, а значит имела инфранет-связь, сектор полицией патрулировался. К тому же, значок «обитаем» сообщал о наличии в захолустном секторе постоянно проживающих. Возможно, какой-нибудь старинный тихоходный дредноут или транспорт неудачливых первопоселенцев перехватили поблизости и бросили дрейфовать вокруг оболочки сброшенной перерождающейся звездой. И не все потомки тех, кто на нем вылетел в допрыжковую или начальную эру освоения сверхдальнего космоса, захотели покинуть космический дом. А может, что-то еще заставило людей постоянно болтаться на краю планетарной туманности. Для Дениса было важным, что зарегистрированное «обитаем» гарантировало присутствие свидетелей на или около гасильной станции.
Тем не менее, прежде чем настаивать на своем, стоило убедиться в надежности варианта. Денис снова перечитывал всю собранную информацию. К несчастью, популярностью гасилка не пользовалась. Лишь на форуме кобайкерского фестиваля «Дикая Охота» регулярно обновляли статистику о проходах через нее. Но шесть суток новостей не было. Собственно, для станции с трафиком три-четыре корабля в месяц такой срок не показатель. А проход через три станции, рекомендованных Коммерческой Галактической Ассоциацией Транспорта и Коммуникаций для их типа кораблей, получался дольше и дороже.
На этом альтернативы приемлемых маршрутов исчерпывались. Все остальное получалось либо нерационально долго, либо нарушало обещание, данное Теду, и тоже не так быстро.
Денис нарочно остался поработать, когда пассажиры и экипаж рассосались по каютам, в надежде что-нибудь придумать. Но бесполезно.
«У вас не может быть безвыходных ситуаций, вы на то и навигаторы, чтобы знать, что маршрут, начатый в любую сторону, приводит к нужной цели, если его верно составить», — Шелдон Язовский частенько прохаживался за спинами курсантов, когда они тренировались на симуляторах. Сейчас память воспроизводила и почти бесшумные шаги — пошоркивания формы Денис порой слышал лучше, чем удар подошвы об пол - и резкий голос, в котором всегда звучала насмешка.
«Что ж вы за навигаторы, если знаете только одну дорогу».
Денис почесал затылок. Дорога у него была не одна, но альтернатив ей придумалось совершенно недостаточно. Похоже, он здорово отупел на «Черной Звезде» — сейчас собственные мозги казались ему неповоротливыми и тусклыми.
«Любые ваши оправдания не смягчают вашей вины в невыполнении поставленной задачи, а усугубляют ее — значит, у вас нашлось время для придумывания причин, но не нашлось желания для изыскания возможности», — Язовский в голове трансформировался в Станислава Федотовича, посмотрел строго и укоризненно.
— Котик, ты обещал Венечке пойти баиньки через полчасика, — нежный, тихий и ласковый голос с нескольких направлений заставил нервно вздрогнуть. Денис уже знал от Теда, что превращение визуализации искина в аудиоизацию в центральном помещении произошло волей капитана, но Маша все равно регулярно заставляла его озираться. — Пора убирать игрушки, умываться и чистить зубки. И не забудь выпить микстурку, котик.
— Маша, мне нужно закончить работу, — непроизвольная извиняющаяся интонация абсурдность только усугубила.
— Закончишь завтра! Ты обещал Венечке, — воображение почему-то нарисовало капризно надутые накрашенные губки и тонкий грозящий пальчик.
Денис проигнорировал Машу, глотнул теплого, почти остывшего чаю, уставился на карту. Завтра надо доказать капитану верность выбранного им маршрута. Если идти через туманность, и там получится успешно погаситься, то его маршрут от Нового Бобруйска до Степянки капитан сможет предъявлять заказчикам, как не лишенный риска, но оптимальный по скорости и затратам. Если нет, то это будет просто «нормальная трасса, сойдет».
Не то чтобы Денис жаждал выслужиться перед капитаном. Оправдать доверие Вениамина Игнатьевича и Теда, не подвести, расплатиться работой за проявляемые доктором доброту и внимание, оказаться достойным напарником лихого пилота — было важнее. Но и с капитаном, если не врать себе, хотелось наладить отношения. Хотелось, чтобы тот перестал смотреть с подозрением и раздражением всякий раз, когда наглый рыжий выскочка встревает в разговоры. Чтобы понял, что Денис «пасет» Владимира не из желания поскандалить, а потому что это лучший способ восстановить нормальную атмосферу на корабле — заменить собой объект раздражения, дать биологу пробубниться, высказаться и понудеть, и указать на упущенный из вида мелкий факт. Не желая признавать свою невнимательность, ученый предпочитал прекращать разговор. Пусть Владимир выругивается на навигаторе — для Дениса это совершенно безопасно. А вот другие легко раздражаются, после чего пассажир усиливает словесно-эмоциональный напор и агрессию. Только от Теда капитан спокойно воспринимает и шумный разговор, и сальный анекдот, и шутку в адрес Марии Сидоровны… А на подавшего голос Дениса старается не смотреть, морщится и сердится каждый раз, как замечает.
Впрочем, с капитанами у Дениса всегда было сложно. Гончая… «Привет, волчонок… Ты стал молодым волком…» — прометейка: сделать из живого то, что нужно обладателю воли, не интересуясь желаниями материала. Гурия Яновича и Домбровского интересовала безопасность доверенного на передержку и натаскивание «волчонка». К тому же, никому из них, как член экипажа, Денис был совершенно не нужен, Гончая и Домбровский прекрасно обходились без чужой помощи, а на «Птице» был Ставр. Ладно хоть Анатолий Артемиевич трассы за Денисом не переделывал, а то Гэрри он на сложных для пилотирования участках от штурвала отгонял и вел «Попу» сам. Осторожно, медленно, но уверенно и профессионально. Относительно нормально было на «Фее Эфлары» и на «Ариадне». Но экипажи, что Старого Эда, что мистера Панцулая по возрасту были близки к своим седым капитанам и к «молодому» относились чуть свысока и отчужденно. А хотелось другого. Может, как в ЛУФ — только работать, а не учиться, чтобы доверяли так же, относились так же, но только быть равным и работать… Или как на «Птице Удачи», только, чтобы не летать по одному кольцу ненужным помощником. Даже, как на «ПАД», только без опеки и «детской площадки»…
«Дурак ты, Воронцов! — прокомментировало подсознание почему-то голосом Экса — капитана медлительного атмосферного рудовоза, на котором Денис проходил первую практику. — Сам не знаешь, чего хочешь! И тот капитан ему не ладен и этот. Вот до Уайтера и докатился. Гнать не гонят, значит, сиди, работай и не бухти. Пилоту не завидуй. Ты не Тед и не Вениамин Игнатьевич. Вениамин Игнатьевич Станиславу Федотовичу - старый друг. Тед веселый и подружится с кем угодно. Он и Марии Сидоровне понравился, и Полине. И пилот он отличный. А ты никому не нужный навигатор с разбитого корабля, приносящий несчастья близким людям, и бездомный наркоман, которого ищет предыдущая команда, чтоб убрать свидетеля. Запомни это и не возникай».
Мысли упорно убегали не туда, а аргументы в защиту рискованного маршрута и не собирались обрастать мясом из доказательств. Иной изящный ход тоже не спешил вырисовываться на карте проверенных червоточин.
Маша дышала в динамиках, но казалось, что прямо над ухом, заглядывая из-за спины. Все же шаги и тихий-тихий шепот: «Кыть-кыть-кыть», — Денис услышал. Развернулся в кресле и увидел Полину, которая явно что-то искала на полу между кухней и колонной. Хотел вежливо кашлянуть, сообщая о своем присутствии, но раскашлялся по-настоящему. Девушка вздрогнула, распрямилась.
— Ой, Дэнька! Ты почему не спишь? — она смотрела на Дениса обвиняюще, заставляя чувствовать себя виноватым. Но когда подошла ближе, он понял, что ошибся. Девушка была напряжена, взволнована и растеряна.
— Ты здесь давно? А ты… никого не заметил? Ничего странного?
— Кого? Что-нибудь случилось? — сейчас, каждый раз после того, как из легких выкашливалась противная тягучая слизь, становилось легче дышать. Прокашлявшись, Денис чувствовал себя намного лучше. Но к кружке с чаем потянулся — запить противный сгусток. Сплевывать в салфетку, как советовал доктор, Денис все равно стеснялся.
— Да нет… Ничего… А ты никому не скажешь?
— Что? — собственные мозги опять представились медленным и ржавым устаревшим механизмом, который не удается разогнать и заставить работать в полную силу.
— Понимаешь, я хотела его оставить Каринке, честное слово! Я даже зашла к ней и все написала, что Мося любит, как его купать: чтобы вода была семипроцентной солености и не холоднее семнадцати градусов; что он полутень и темноту любит, а от прямого солнца его беречь надо. Я ей все написала и объяснила. Честное слово! И переноску отдала! Только забыла, что Мосю в чемодан засунула! Он в маршрутке занервничал. А переноска кошачья! В ней тесного гнезда нет, поэтому я его в чемодан посадила, в носки. Там темно, тепло и тесно, как он любит, — Полина всхлипнула и шмыгнула носом. Денис почти чувствовал, как скрипит заржавевший механизм в голове, пытаясь понять девушку. — А потом мы с Каринкой заболтались. Наталья позвонила, сказала, что Владимир уже ругается. Мы же у института собирались. Цитометр еще этот дурацкий. Я просто забыла, что Мося в чемодане. Понимаешь? А потом уже некогда было. Меня бы Владимир убил. Хорошо, что он потом сам в лаборатории дольше всех прособирался. Даже Мария Сидоровна успела. Вот.
Полина сопела громче Маши. И прижималась к обнявшему ее Денису. Утешать девушек он не умел. Ему это и в Училище говорили, и Венди тоже. Но ни одна из девушек так и не сказала, что нужно сделать, кроме того, что позволить уткнуться куда-нибудь в грудь или в плечо, положить руку между лопаток и молчать. Парни в Училище говорили ему тоже самое и про девушек, и про друзей. Хотя поплакаться или пожаловаться на что-нибудь к нему постоянно кто-нибудь подходил. Про то, что девушку нужно приобнять, а парня хотя бы по плечу похлопать — ему однажды Викентич сказал. Денис запомнил. Старый кладовщик, а еще Миша, Максима, Валечка и Дафна с Марусей советовали ему, кроме справочников, учебников и инструкций, прочитать классику художественной литературы, чтобы понимать отношения людей. Денис попробовал. Но не понял: слишком нелогично вели себя герои, слишком нереальными были события. Когда же Денис спрашивал про накладки и нелогичности того, кто давал или советовал книгу, человек расстраивался, называл его бездушным и черствым. Хуже всего было с музыкой и стихами. Запомнить и проанализировать Денис мог все, что угодно, но понять… «Ничего-то ты не знаешь, Снежный Джон!» — как-то сказал ему Миша, после того, как Денис начал расспрашивать, каким образом глаза могут быть синими озерами и одновременно лучиться золотым светом, если это разные длины световой волны. Трехмерный бильярд был гораздо проще поэзии.
— Я у Натальи коробочку для вышивания попросила. Она мне ее отдала. Но она непрочная оказалась — пластокартон в ткани. Мося ее прогрыз. И… я не знаю, где он! Я всю каюту уже обыскала, но он выскочил, давно уже, наверное… Я у себя даже помета не нашла. Только в носках в чемодане. Я думала, может, он на кухне, тут едой пахнет. Ты его не видел? — Полина посмотрела с надеждой снизу вверх. Глаза у нее были сухие, плакать девушка передумала. Денис покачал головой.
— Его вообще-то сложно заметить, он тени держится. Шустрый и маленький. Он такой — серенький и с большими ушами. Шкурка в проплешинках. Ушки лысенькие. И три глазика — два нормальных, красненькие, а один недоразвитый, в центре лба. Только ты его накрой чем-нибудь. Он кусается. Мама его дома всегда кастрюлькой ловила. Или полотенчиком.
— А может, его едой приманить? — Денис вспомнил, как в каюте на «Дюрере» сманивал с блока кондиционера Рыжика, однажды за что-то решившего устроить бойкот хозяйкам и забравшегося под потолок.
— Не знаю. Нет. Он с рук не ест, дикий. Но надо оставить. Вдруг он проголодается. Я блюдечко возьму. Только ему еду наоборот надо на открытое место ставить… Ты никому не скажешь? А то я боюсь. Ругаться же будут. Я только Наталье и тебе про Мосю сказала. Не выдавай меня, пожалуйста! Главное, Владимиру и капитану не говори: они строгие, ругаться будут, — голос у девушки опять стал печальным.
— У вас капитан еще хороший, его слушаться хочется. А наш Владимир… — она грустно вздохнула. — Спасибо тебе. Пойду еще в каюте посмотрю. Может, вернулся…
Полина ушла. Затем возвратилась, достала из холодильника колбасу, нарезала в два блюдечка. Одно поставила между колонной и голопроектором, второе взяла с собой. Пожелала спокойной ночи, ушла окончательно.
Денис снова устроился в своем кресле. Запустил руку в волосы. Почему-то вспомнились предложения Черной Лисы Остер и Вениамина Игнатьевича поговорить. В ответ в голове всплыли слова Коршуна про сопли из-за ерунды. Слова Гончей про силу человеческого характера. Дядя Коля, который никогда не жаловался. Румель, Викентич, Змей, Вагутц… — все эти люди и жизнь прожили дольше Дениса, проблем в ней пережили больше. И не ныли, не плакались, не жаловались. И вообще никогда не показывали всяких «грустей» и «страдашек». А Денис на «Черной Звезде» совершенно расклеился и разнюнился. Больше всего ныли, жаловались на жизнь и судьбу, плакались на памяти Дениса только отчим, Уайтер и… Владимир. Оказаться похожим на них совершенно не хотелось.
Все же Полина назвала главное, что его беспокоило: Станислав Федотович был капитаном, какому хотелось подчиниться. А навигатор в его команде был нужен. И Денис хотел быть нужным навигатором в команде капитана, которого бы он уважал и которому бы доверял. Оставался один вопрос: достоин ли сам Денис такого капитана...