Fallen

      Вы все еще нервничаете, мой герцог, когда я прихожу в вашу комнату, полную темноты, застывшего времени и книжной пыли. Вы все еще смотрите исподлобья, прикрывая глаза карминовыми прядями. В вас все еще бунтует протест. О, не бойтесь, не бойтесь, мой вечно юный герцог, вы ведь знаете, что я не причиню вам вреда. Разве что, может, самую малость... Но разве вы сами не знали этого, когда в первый раз впустили меня? Вы так хотели объяснений, что совсем забыли, с кем имеете дело. С белым лжецом, для которого правда - лишь еще одна игрушка. Вы так хотели узнать, что скрывается за улыбкой? Так почему теперь нервно кусаете губы? Незачем, мой герцог, незачем. Не так приятно целовать затвердевшую и лишенную крови кожу, похожую на омертвевшие чешуйки.       Тонкий, вечно ледяной палец нажал на нижнюю губу, заставляя белые и мелкие, как у хорька, зубы отпустить кожу. Несильное нажатие на подбородок - и Барма без сопротивления приоткрывает рот, невольно снова сжавшись. Гордый, коварный, жестокий наследник одного из великих домов... боится. Но все же смотрит в глаза напротив, красные, как молодое вино, но холодные, как воды далеких северных морей. Он хотел знать, что за ними скрывается... Но даже сейчас не может с уверенностью сказать, зачем Кевин Регнард приходит в его поместье. За чем?       Мой слишком взрослый мальчик, разве вам не нравится ваше падение? Я попытался показать вам бездны, куда более опасные и жестокие, чем привычная нам открытая пасть, из которой выходят наши с вами Цепи. Неужели вам не было сладко падать вместе со мной, на самое дно, где никто и никогда не видит солнечного света? Ваша кожа все еще сладкая и нежная, будто и не было этой разлуки в добрых тридцать лет... Смотрите, герцог, смотрите в мои глаза, наполняйтесь моим безумием. Вас ждет то же самое, когда вы лишитесь всего, что превращает вас в человека. Вы снова станете зверем. Мои послушным скулящим зверем, который будет жаться и просить о ласке. О, вы на утро снова будете себя ненавидеть, проклинать... Вы будете рвать на себе волосы и снова замазывать синяки и укусы вашими снадобьями. Но, герцог, признайтесь же... Вам нравится падать все глубже и глубже в кроличью нору.       Вы считаете меня дьяволом, но кто же тогда вы сам? Вы считаете, что не заслужили такого обращения. Но кто, как не вы? С кем еще падать в бездну, кроме как не с вами? Вы знали, что демоны не могут войти в дом без приглашения хозяина, вольного или невольного? Вы впустили меня, герцог... Так смотрите в глаза. И падайте...       Чего он хотел, этот беловолосый демон, когда приходил к Руфусу? Раз за разом, понемногу, он словно обживался в собственной комнате хозяина. Каждый раз он заполнял собой всю комнату, и гордому аристократу хотелось забиться в угол и спрятаться, как после первой их встречи здесь, в поместье. С ним всегда было страшно и опасно находиться. Безумие, плескавшееся в глубине черных расширенных зрачков, было слишком знакомо. Несмотря на тридцать лет и сменившееся имя, Регнард оставался все таким же, как и в свои странные девятнадцать лет. И даже привычка кусать за шею до крови, чувствуя, как на зубах поскрипывают жилки, а кожа сопротивляется клыкам, рвется под ними... Это было то же самое. Сколько бы Барма ни врал себе, сколько бы ни отрицал, но все равно падал следом за Кевином. На само дно. И у него так и не было сил сопротивляться.       Чего ты хочешь, мой милый герцог? Хочешь ли ты, чтобы я просто наблюдал за тем, как ты падаешь, мелко вздрагивая от малейшего прикосновения? Хочешь ли ты, чтобы я безропотно поверил твоей лжи и отступил? Хочешь ли ты, чтобы я падал тоже или уже ждал тебя там, в самом низу? Кто знает тебя, кто знает, мой милый маленький герцог. Ты все еще цепляешься за свою человечность, за привычные тебе вещи, за то, чего у тебя никогда не будет. За нормальную, свободную жизнь, в которой нет места мне. Даже сейчас, в одних домашних штанах, ты все еще пытаешься играть в непоколебимого и сурового хозяина, перехватывая мои руки и отворачиваясь от поцелуев, хотя это все равно не помогает. Но я же вижу, мой любимый герцог, вижу, что ты падаешь все глубже и все быстрее: будь у тебя желание меня оттолкнуть, ты бы это сделал, ведь наши силы равны. Будь у тебя чуть меньше гордости в первый раз, ты позвал бы на помощь. Будь у тебя чуть меньше безумия, ты бы сопротивлялся гораздо сильнее. Но даже сейчас с твоих губ не слетает ни слова протеста, хотя дыхание уже сбито от моих поцелуев, оставляющих следы на бледной мягкой коже. Вы, аристократы, такие забавные и странные существа... Никогда не перестаю вам удивляться. А ты, мой карминноволосый герцог, самая удивительная кукла, которая мне попадалась. И даже если ты попробуешь меня оттолкнуть, я скорее сломаю тебя, чем отдам кому-то другому.       Барма не знал, что ему делать. Даже всезнайка не может предугадать всего. Сейчас он мог только сжать простынь на кровати пальцами и хватать губами раскаленный воздух, не сопротивляясь. Он знал, что Кевину нравится, когда он отворачивает голову, утыкаясь носом в пышные растрепанные пряди, рассыпавшиеся по кровати, и морщится от слишком резкого проникновения. Он знает это, потому что чувствует улыбку на губах Шляпника, когда тот поцелуями-укусами раскрашивает плечи и ключицы. Регнард постоянно что-то шепчет, когда наклоняется к нему, заставляя согнуться еще сильнее и почувствовать в собственном теле чужой член, но герцог никогда его не слушает. Слишком сильно бьется кровь в висках, слишком все расплывается. Все, что видит Руфус, когда падает, - темноту, неясные тени и все такие же четкие и яркие красные глаза, в которых утонуло бесконечное безумие. Его личную кроличью нору. Но, в конце концов, он сам выбрал свою погибель.       Ты считаешь, что никому нет дела до того, что происходит здесь. Ты знаешь, что был бы грандиозный скандал, если бы кто-то застал нас сейчас. Тебя, с ногами, закинутыми на мои плечи, обнаженного, покрытого укусами и засосами, подающегося бедрами мне навстречу. И меня, навалившегося сверху, держащего твои бедра пальцами и заставляющего тебя отдаваться мне. Вот была бы умора, узнай они, что опасного и красивого, но ледяного герцога взял слуга. Слуга-убийца с самым кровавым прошлым, после Безариуса и Баскервилей, разумеется. Но ты не волнуйся, мой герцог, я никому не выдам нашу маленькую тайну. Мне слишком нравится наша игра, чтобы вмешивать в нее третьи лица. Просто смотри в мои глаза. Падай, герцог, все глубже... Я хочу видеть твое падение, ощущать его каждой клеточкой. Я хочу жить им, пить его, словно дорогое вино, пьянеть от одного запаха твоего безумия. Я хочу, чтобы ты перестал лгать себе и наконец-то отдался во власть своих эмоций и желаний. Я хочу видеть, как ты пытаешься снова купить свою свободу ценой целого мира. Пытаешься удержаться в этом мире, не терять себя. Не бойся, мой герцог, не бойся. Чувствуешь? Ты не один. Кричи, кусайся, причиняй боль. Не держи своего зверя.       Барма знал, как он сейчас выглядит. Знал, что сейчас происходит, что это происходит с его согласия. Сделка, которую он принял, сам того не желая, но от которой никогда не откажется. Падать, все глубже, в кроличью нору. Даже когда уже нет сил, когда сердце разрывается и останавливается буквально на мгновение, когда замираешь в попытке ухватить мгновение и сохранить его в памяти навечно. Но оно ускользает, будто никогда его и не было, и только тяжелое дыхание да истома в теле остаются, напоминая, что сделка снова была совершена, а падение, которого так желал Регнард, достигло своего дна, отпуская снова к свету. Кроличья нора глубока, но не бездонна, пусть бы каждый раз момент столкновения наступает так неожиданно, что не успеваешь сделать хоть глоток воздуха. Мысли вышибает, словно рассыпаешься на кусочки... Хочется закрыть глаза и больше не видеть ничего, погрузиться в темноту и сладкий сон.       Никто не говорил, что падать будет легко, что однажды вы, мой милый герцог, не разобьетесь так, что никогда не сможете собрать себя вновь воедино. Ваше тяжелое дыхание, жар и дрожь подтверждают, что вы вновь разбились. Посмотрите на себя со стороны, кем вы являетесь, мой милый герцог, мое падшее сокровище. Не вините меня за все, что вам пришлось пройти. В конце концов, это все было частью вашего падения, моего коварного плана и вашей доверчивости. Никто не принуждал вас открывать дверь, никто не отбирал насильно вашу свободу. Я говорил вам про это. И никто не принуждал вас падать. Вы стали звездой в моем темном мире, которая теперь в моих руках. И запомните, мой герцог, я буду ждать вас там, на самом дне моего мира. И поверьте, я вас поймаю, мой странный падший герцог.       Стоя перед Гленом, за полшага до смерти от рук сошедшего с ума мальчишки, Барма раскинул руки и спиной вперед упал в черную пасть Бездны. Он поверил. В конце концов...