***
Через пять минут Руслан вернулся с подносом, на котором стояли две чашки чая и синяя круглая жестяная коробка. В таких коробках мать раньше хранила свои швейные принадлежности, но первоначального их содержимого мне в жизни пробовать ранее не доводилось. Он сел рядом, поставил поднос на тумбочку, завозился с упаковкой. - Дай открою, - я отнял у него гремящую жестянку и стянул с нее полиэтилен. Открыл и сразу принялся жевать. Впервые за последние несколько дней я вдруг понял, что зверски голоден. Из соседней комнаты все еще доносились звуки рубающей приставки. Мы сидели совсем рядом, почти соприкасаясь плечами. Усачев потянулся к коробке и схватил кренделек. Я сидел, жевал и думал об этом крохотном промежутке, который разделял нас от физического контакта. Я аккуратно попытался преодолеть его, едва заметно двинувшись в сторону. Неудача. Какие-то пара сантиметров казались километрами, для сокращения которых требовалась уйма времени. С осторожностью бабки, вдевающей трясущимися руками нитку в иголку, я снова слегка наклонился влево и почувствовал теплое плечо. Руслан возражать не стал. Хуй знает, для чего мне это было нужно, наверное хотелось испытать собственные ощущения. Ощущения были не самыми хреновыми. Мы сверлили глазами каждый свои колени, прекрасно понимая, что сидим как два мудозвона и тремся друг о друга не самой-то эротической частью наших тел. - Знаешь, Илюх, а ты мне когда-то нравился. Можно сказать, сох по тебе. Рус усмехнулся и тут же зажевал это неловкое признание крендельком. - Мм, - протянул я, пока хреново осознавая, что сейчас происходит. - А теперь что? - А теперь у меня появился шанс стать нормальным человеком. Что он подразумевал под словом "нормальный"? Были ли нормальными все это время наши отношения? Или то, что мы пьяные сосались в раздевалке клуба, в то время как моя девушка мирно ждала меня в зале? А то, что мы сейчас сидим как голубки и жмемся друг к другу - это, блядь, нормально? Я сидел и жевал, а внутри разрывались ядерные боеголовки. Грудную клетку реально жгло, и, если бы не Усачев, я бы подумал что вот-вот скопычусь от какой-нибудь стремной болячки. Нравился я ему. А я ебаный тормоз. Изводился как маленькая девочка, в то время как объект моих пиздостраданий медленно, но верно терял свою голубую окраску. Ну и что мне было делать, если я ее до сих пор не потерял? За четыре-то сраных года. Я твердо решил сделать вид, что проигнорировал его речи. - Будешь печенье? Я взял сахарный квадратик и протянул Руслану. Какая-нибудь глупость сейчас могла бы, пожалуй, спасти мое незавидное положение. Усачев потянулся к моей руке, чтобы взять печенье. - Нет, ты откусывай. - В смысле? - Рус помотал головой. - В прямом. Откусывай. Ртом. - Если это у тебя шутки такие, то мне не смешно. Он начал хмуриться. - Нет, я не шучу. Усачев осторожно, словно ожидая какого-то подвоха, схватил ртом сладость. У меня от этого зрелища почти что встал. Но подвоха не было, и уже смелее он взял губами из моих пальцев вторую половинку. Дожевал, проглотил, запил чаем. Все таки Усачев был неисправимым дурачком. Проссать, что было у него на уме было проще пареной репы. Мы посмотрели друг на друга. В сопливых романтических мелодрамах такие ебанутые ситуации обычно заканчивались слюнообменом. Я пялился на его губищи, которые еще пару секунд назад были в миллиметре от моих пальцев. Он пялился на меня. Я уже воображал себе, как закушу эти губы аки законченный педик, совершенно не представляя, что будет потом. Но Руслан отстранился и отвел взгляд, сделав вид, что ничего не заметил. - Илья, ты чего чай не пьешь? Усачев, скажи честно, ты совсем мудак? Не хочу я твой чертов чай, и от печенья уже блевать охота. Я едва удержался, чтобы не сказать ему какую-нибудь колкость. Внезапно снова захотелось застебать его до потери сознания. - Я не пью чай. - А что пьешь? - Преимущественно дешевое разливное пиво. Я начал не на шутку злиться. - Хочешь, сделаю тебе кофе? Лучше бы ты сделал мне минет.***
Ну вот и настал час икс. В клубе все было как и обычно. Пиво, адовый трэш из колонок, школьники. Народу - более чем достаточно, учитывая то, что последние полгода я практически нихрена кроме стримов не делал. Минут за десять до выступления ко мне подошел звукач и спросил, какую песню мне поставить на выход. Похуй, говорю, ставь хоть Пугачеву. Я до сих пор плохо представлял, что буду говорить, но одно я знал точно: если хоть кто-нибудь в зале спросит, целовался ли я с Русланом Усачевым, подойду и дам в морду. Лично. Его сердце сейчас было явно холоднее, чем айсберг в океане, о котором пела Алла Борисовна, когда я двигал свои булки на сцену. Все полтора часа Руслан стоял у двери , ведущей из-за кулис на сцену, так, что я мог его видеть, а остальные нет. Подпирал своей жопой косяк, улыбался, аплодировал когда нужно и не нужно, чуть ли не подскакивал на месте. Меня это и радовало, и бесило одновременно, так как при виде его счастливой физиономии я совершенно не мог нормально думать. "А в конце я хотел бы публично извиниться перед Русланом Усачевым за то, что называл его геем. Спасибо еще раз всем, кто пришел. До свидания". Не спрашивайте, что и почему, я сам не знаю. Но после этих слов от счастливого усачевского вида не осталось и следа. Даже хлопать перестал и так и замер в проходе с раздвинутыми ладонями. Я ушел со сцены быстро, не оглядываясь, стараясь не смотреть по сторонам. Нет, я не был пьян. Я просто чувствовал, что должен был когда-то совершить этот рыцарский поступок, и мне показалось, что сейчас самый подходящий момент. Большинство все равно подумают, что я это так шутканул. Ведь всем известно, чего стоит слово Мэддисона. - Слышь, блять, Илья! Это ты сейчас Усачеву пятки подлизал, я не понял? В закулисном помещении меня попытался остановить Хованский, от удивления начавший шепелявить еще больше. - Нет, я попросил у него прощения. - Ну и нахуя ты это сделал? Че ты как телка? - Потому что собираюсь взять его в жены и увезти с собой в Голландию, чтобы законно заниматься страстной гомосексуальной любовью. Отъебись. Я, почти что не останавливаясь, рванул куда-то дальше. Возникло острое желание вылить себе на голову ведро с ледяной водой. Пока искал сортир, увидел, как за мной увязался Руслан. Я поспешил скрыться за заветной дверцей, в надежде что это отобьет у него желание до меня доебаться. Я не собирался никому объяснять, что и зачем только что произошло. Произошло и все. Я оперся на раковину, открыл кран, впервые обрадовавшись, что из обоих текла холодная вода. Из зеркала на меня смотрело почти что свекольного оттенка лицо с налипшими на лоб волосами. Дышалось как-то тяжело. Скрип двери оповестил о том, что меня все же собрались доконать. - Илья, тебе плохо? - голос Руслана звучал обеспокоенным. - У меня с собой лекарства есть. Единственным лекарством от того, что со мной творилось, была водка. Я погрузил лицо под холодную струю. Настолько холодную, что щеки начало щипать. - Нет, все отлично. Спасибо, что поддерживал на выступлении. Рус не понял, говорил я откровенно или с сарказмом. Я и сам толком не понимал. - Только вот ты зря все это сказал. Я смахнул со лба излишек воды и развернулся. Капли бежали по волосам, по щекам, перебираясь на шею и оставляя мокрые дорожки на футболке. - Схуя ли зря? - Я давно тебя уже простил. Илья, ты весь мокрый. Усачев приблизился к раковине и отмотал полметра бумажного полотенца. Начал аккуратно промакивать мне лоб, волосы, одежду, стирать воду с щек. Я смотрел на него непонимающим взглядом. Либо я был сейчас законченным дебилом и вообще ничерта не смыслил в жизни, либо Руслан мне вчера все-таки напиздел. В какой-то мере я в этом и не сомневался. Впервые его лицо было так близко с тех пор, как я страстно желал поиметь его в раздевалке ночного клуба. Очень увлеченно, глядя куда-то поверх меня, Усачев заканчивал процедуру с моими волосами. Ему это было не сложно, так как он все еще был немного выше меня. Я не сопротивлялся. - Руслан. Он оторвался от своего занятия и посмотрел на меня. Все еще текущая из крана вода приглушала мой голос. - Чего? - Я тебя люблю. Скорее всего, это было немного грубо, может быть даже больно, потому что спустя несколько часов Рус жаловался, что рука все еще ноет. Я схватил его за запястье, все еще прижимающее к моей голове эту чертову салфетку, и притянул к себе. Мягко, но уверенно я целовал эту широкую улыбку, появившуюся секунду назад на усачевском лице, а он мне отвечал. Пальцы разбирали аккуратно уложенные волосы и, наверное, безвозвратно испортили прическу. Нам было насрать. Мы стояли рядом с надрывающейся раковиной и занимались друг другом. Поглаживающие прикосновения к моей шее и спине вызывали почти что эйфорические ощущения, заставляя покрываться тело мурашками. Кажется, Руслан хотел что-то сказать, но я не позволил ему, удержав возле себя за талию, не в силах от него оторваться. Словно этот чертов неправильный поцелуй был важнее, чем сделать очередной глоток воздуха. Скорее всего, сейчас именно так и было. Наконец, Усачеву удалось разлепить наши рты и он сбивчиво произнес: - Илюх, пошли домой. - Пошли. Мы шли пешком, шли быстро. Иногда почти что переходя на бег. Задавать лишние вопросы никому из нас в голову сейчас не приходило. На протяжение всего нашего пешего путешествия, все внутренности то и дело скручивало производимым в бешеном количестве адреналином. О байке, которой я должен был объяснить Ховану наше с Усачевым поспешное исчезновение из клуба, я решил подумать позже. В конце концов, история о просроченной шаверме меня еще ни разу не подводила. Едва зайдя в подъезд, пардон, в парадную, я не выдержал и снова завладел его языком, несмотря на множественные попытки меня отпихнуть. Старая разбитая лампа приятно освещала его лицо. - Илья, пожалуйста, не здесь. Рус пытался говорить в перерывах между столкновениями с моими губами. - То есть в сортире тебе было нормально. - Там не было видеокамер. - Вот это вообще не факт, - мне сразу же вспомнилась история, произошедшая неделю назад в московском клубе. Но сейчас это было не важно. Мы кое-как добрались до квартиры, и, стоило двери за нами закрыться, у меня словно крышу сорвало. Руслан попытался включить свет, но мне вовремя удалось поймать его за руку. - Не нужно.