Путевые заметки

О, как же она устала - лгать, обещать, вдохновлять, завлекать - за все эти бессчетные века, прошедшие со дня вынесения приговора. Тысяча королевств - что может быть проще - и невозможнее, назначенная Сияющим королём плата казалась несбыточной, нереальной, недостижимой... Первые четыре сотни песчинок, потом она - нет, не смирилась, её гордыня не умерилась с годами, - но поняла, что может, что ей по силам совершить невозможное. И швырнуть наполненную до краёв чашу в лицо (есть ли у этой твари лицо?) Сияющему королю, доказать своё могущество, своё право встать наравне с бессмертными Первого мира. Очередная песчинка яростно сияющей рыжей искрой упала с раскрытой ладони в чашу, и она поняла - в этот самый миг её гончая загнала избранную добычу, клыки вонзились в беззащитное горло взращенной ею дичи, разрывая податливую плоть, роняя на мягкую землю багряные, исходящие паром капли горячей крови. Сколько их было - юных, яростных, алчущих славы, власти и богатств, их лица и имена истёрлись из памяти приговорённой к вечности разрушения, страданий и лжи, их помнила лишь кажущаяся бездонной чаша, иронично названная Прощение, медленно наполняющаяся чужими разбитыми судьбами - символ её проклятия, её поражения. Больше она не проиграет, не склонится пред своими судьями в раболепном поклоне, дрожа от страха перед возмездием. О, нет, она возьмёт причитающееся ей, вырвет свою свободу и своё - своё! - королевство из оков давнего приговора. Она будет свободна, нужно лишь собрать оставшиеся песчинки, без них, она знала это наверняка, к ненавистному властителю Первого мира не подобраться. Её гончая верит ей, её гончая сделает всё по её воле - не из страха, но из любви и сострадания. Глупая, глупая гончая, как она целует руки ей, приходящей в зыбких сумеречных снах, как клянётся бросить мир - и головы её врагов - к её ногам, как поёт о своей - их - любви. О, если бы глупая гончая знала, какое место занимает в планах своей таинственной возлюбленной: несчастной, страдающей, несправедливо осуждённой за желание жить! Глупая, но верная и наивная, даже маленькая неприятность в Зелёных чертогах не отвратила её от беззащитной и такой одинокой страдалицы. Таких за века было немало, искренне желающих помочь и спасти: они с одинаковой истовой страстью жертвовали ей и чужие жизни, и собственные, всходили на плаху и разжигали погребальные костры для вчерашних союзников. Эта - последняя - ничем от них не отличалась; даже собранная во время Цветения кровавая жатва ничему не научила глупую влюблённую гончую, она по-прежнему нежно улыбалась ей и клялась в любви и верности. Глупая, глупая гончая всё ещё верила сказкам, паутиной опутавшим разум, ядом просочившимся в сердце. Чаша ждала последнюю песчинку; Дом на краю времени застыл в предвкушении завершающего акта древней трагедии, срежиссированной не ведающим жалости капризным Древним.