Тройной Ключ

Эйреней Филарет играл на скрипке, стоя у окна. Закрыв глаза, он довольно улыбался. Скрипка — королева всех музыкальных инструментов. Такого богатства звука нет больше ни у кого. Она — сама душа, сама суть музыки. Скрипку, на которой он играл, конечно же создал Антонио* — он был скрипичным богом, творцом подлинной красоты. В последнее время Филарет почти не играл, но сегодняшний день был особым. Его час настал. Двести пятьдесят лет он ждал этого, и даже не надеялся на такой подарок судьбы. Пресветлый Гесер сам к нему пришел, можно сказать, приполз. Воображение тут же подкинуло заманчивый образ — Пресветлый на коленях… Гасион плотоядно улыбнулся. Долгое время его не могли поймать, он, словно призрак растворялся прямо под носом у Инквизиции и Дозоров. Имея на руках такой артефакт, как Глаз Сайрика* Эйреней мог бесконечно скрываться и путать следы и линии вероятностей, становясь практически неуязвимым для преследования. Он был у всех на виду — и нигде конкретно, стал притчей и самой большой загадкой для людей, и неуловимым для Иных. Многие люди знали графа Сен-Жермена, но никто не знал о нем ничего. Одни говорили, что он сын португальского короля. Другие — португальского бедного еврея, третьи — что он румынский принц. Он окружил себя непроницаемою тайной, одновременно безостановочно рассказывая о себе. Эта игра его забавляла, не давая скучать. Появляясь в Париже в разные десятилетия, он всегда выглядел человеком одного и того же возраста. Люди считали его необыкновенно красивым. Аристократичным. Вот, что писали о нем современники: «Его огромная эрудиция и лингвистические способности не подлежат сомнению: он говорил на английском, итальянском, французском, испанском, португальском, немецком, русском, шведском, датском и многих славянских и восточных языках с такой же легкостью, как и любой уроженец этих стран. Он был лет сорока пяти, лицо смуглое, одухотворенное, отмеченное признаками высокого интеллекта. Черты правильные, хотя и резковатые, глаза проницательные, волосы черные, осанка величественная. Одевался граф Сен-Жермен просто, но со вкусом. Единственное, что он позволял себе, это ослепительные бриллианты на руках, табакерке, часах и на пряжках туфель». Париж сходил по нему с ума. Он вел роскошный образ жизни, ездил на званые обеды, на которых ничего не ел, но болтал без умолку. Тон его был чересчур язвительным и безапелляционным, но он всегда блестяще знал то, о чем говорит. Таким тоном он говорил о событиях двухсот-трехсотлетней давности. Поговаривали, что ему триста лет и что он продлил себе жизнь с помощью эликсира вечной молодости. На все просьбы раскрыть секрет его долголетия, он давал находчивые ответы: отрицая, что может вернуть молодость старикам, он ненароком бросал, что знает, как «остановить старение тела». Дамам дарил косметику, способную оберечь их красоту от увядания. Часто говорил, что умеет из маленького бриллианта сделать большой, в подтверждение чему показывал свою коллекцию бриллиантов редких размеров. Он любил делать экстравагантные подарки, в основном драгоценности, всем своим друзьям и членам королевских семей. Играл на всех музыкальных инструментах, но самым любимым была скрипка. Мог проводить в глубоком трансе от тридцати семи до почти пятидесяти часов, и после этого — ответить на любой вопрос, касающийся прошлого, настоящего и будущего, и ни разу не ошибался! Обладал феноменальной памятью и с одного прочтения запоминал целые страницы текста. Мог писать обеими руками одновременно: одной — стихотворение, а другой — важный дипломатический документ. Мог читать запечатанные в конверте письма. Превращать металлы в золото, выращивать редкой красоты алмазы. Он сам был как алмаз. Единственный Иной, который откровенно говорил о своем реальном могуществе людям, черпая Силу из их обожания, поклонения, зависти. Море Силы. Короли и владыки человеческого мира ели из его рук, он имел столько любовников, и любовниц, сколько хотел. Ему никто не мог отказать. И пресыщенность стала его первой ошибкой. На одном из многочисленных балов он встретил Его. Холодноватый, замкнутый дикарь в элегантной и импозантной оболочке — Эйреней не мог не заметить его. В то время, как все вокруг окружили его подобострастием, этот странный персонаж с восточным лицом и раскосыми, пронзительными глазами язвил и насмехался, словно не верил ни единому слову сиятельного графа. Он просканировал ауру выскочки, и понял, что перед ним не инициированный Иной, к тому же с не определившейся полярностью, но с большим потенциалом. Возможно эта скрытая Сила позволяла ему остаться равнодушным. В Гасионе проснулся инстинкт охотника. Поработить, овладеть, присвоить себе. Он мог, конечно, приворожить его, но тогда это была бы слишком легкая победа. И снова пресность восторженных глаз и скука рутинного процесса. Нет, этот дикарь сам должен к нему прийти. И Эйреней начал завоевание. Ардан Сайдаг** полностью соответствовал своему имени. Сильная личность, в которой чувствовалась какая-то тайна, будоражащая Гасиона. Древняя кровь его предков — темная жестокость, сдержанная чувственность, восточная мудрость — страшное сочетание. Фатальное. Эта захватывающая игра длилась полгода. Словно древний танец — шаг вперед, шаг назад, обход по кругу… Ардана нельзя было купить, он имел все, что ему было необходимо, он не был жаден, тщеславен, но при этом — горд и благороден. На этом и сыграл Эйреней. Он подобрал к нему ключик, поймал его, создав ситуацию, в результате которой Сайдаг пришел к нему. Это был поверженный царь, благородный воин, вынужденный самим собой обратиться к сопернику. Жаждущий обратиться. Он пришел к нему в дом — негодующий, запутанный гордец, чтобы просить о любви. Эйреней не любил его. Он его хотел, желал до дрожи, и в тот момент, когда непокорный дикарь пришел, он утратил контроль. Из охотника он превратился в жертву. Сука — чувственность… Вторая ошибка — и последняя. Сексуальный угар… Ардан словно зачаровал его. И все практически произошло. Практически. Затем Сайдаг отвлек его, и в следующую секунду на Гасиона обрушился ад. Нежный любовник захватил его артефакт, который он хранил в невидимом для обычного человека магическом кармане, встроенном в кровать. Филарет всегда держал его при себе, на случай, если заявятся нежданные гости — он схватит его, и снова растает в пространстве реальности и Сумрака. Но растворился именно он — этот mon chien sale***, а вместо него появились Инквизиторы. А перед тем, как скрыться, Ардан раскрылся. Спал колоссальный щит, на совесть созданный им и Инквизиторами. И Эйреней узрел Великого Светлого. Невероятно сильного и древнего. Он не встречался с ним, но был наслышан. Пресветлый Гесер, восточный герой, воспетый даже в героическом эпосе. En tabarnac intrigant****. Когда его схватили, Гесер подошел к нему, и глядя ему в лицо, прошипел, что если Эйреней когда-нибудь появится на его пути, то он сотрет его в порошок. Гасион был очень зол. Взбешен собственной глупостью — его поймали на живца, как ребенка. Но в глубине души горело удовлетворение, маленькая победа — отчего ты, Гесер, так возмущен и зол? Может тебе понравилась даже та малость, что у нас была? Боишься собственных желаний? И про себя Гасион решил, что непременно это выяснит… если выживет. Надкушенный бутерброд даже спустя века, если и станет жестким сухарем — он сумеет превратить его в лакомство…