***
Старуха оказалась родной бабушкой бойца Эрзы. Разводной ключ и амбал служили в страже и явно имели на него зуб. Остальные трое служили при первом капитане и явно тоже имели на него зуб. Не то чтобы Сё было до этого дело, но раз его повязали и начали разбираться прямо на месте, он заодно подслушал. Стражники приняли нападение на старуху близко к сердцу и оставили с ним только одного парня. Он был знаком с механизмом этих наручников, мог бы взломать и убежать — да и с ними тоже, они не особо его стесняли. Тяжелее всего было бы убежать от собак — до высоких домов ещё бежать и бежать, потому он высматривал, был ли у кого из солдат свисток. Только он понял, что свистка не было, и заприметил удачно развалившийся домик за заброшенным палисадником, по которому можно было бы легко забраться на крыши, его плеча коснулась старуха. — Отпустите его, он мне помог. — Госпожа Курикара, он тут самый отмороженный! — возмутился стражник и наставил на него алебарду. Боялся. Правильно делал. — Его в колодки надо! Он их всех пятерых прирезал! — Не прирезал же, — хриплым голосом, в котором звенела одышка потрясения, сказала она и положила ладонь на навершие. Насильники правда были живы. Пока что — кровотечение или болевой шок заберут их всё вероятнее, чем дольше им отказывают в медпомощи. С учётом отношения стражи к бывшим коллегам и возне с Одаяки, вероятность была мала. — Он меня проводит, не пугайтесь. — Госпожа! — не унимался солдат. — Рун, мальчик мой, — солдат дрогнул. Опустил алебарду. — Госпожа, меня же старшина придушит… — Не придушит. Он меня спас. Всё хорошо, сына. Рун сплюнул. Расстегнул Сё руки. Не успел Одаяки избавиться от одних оков, как в него сцепилась старуха — с неожиданной для её сухого тощего тела силой. Она сжала его выше локтя и вцепилась в ладонь, и Сё понял, что она едва не падала. Не то чтобы ему было дело, но Бухус бы помог. Сё согнул руку, дал старухе опору и позволил ей вести. Лай разбуженной сторожевой скотины ещё не утих, когда старуха попросила его остановиться отдышаться. Шла она на удивление быстро — Одаяки не знал, задыхалась она от темпа или пережитого страха. — Обычные солдаты так не двигаются, — меж вздохами сказала она. От неё пахло какими-то травами и валерианкой. Сё с раздражением выдохнул и протянул ей флягу с водой. Выпив, она успокоилась быстрее. — И мой внук не так богат, чтобы нанимать мне охрану. Ты Легионер, не так ли? Сын Одаяки? Или Харта? — Откуда вы знаете? — Сё отскочил от неё на два шага, тело само собой схватилось за нож. Генерал учил, что о человеке больше всего знают друзья или враги. У Сё было не было друзей, кроме Легиона. Старуху рассмешила его реакция. — Арес Найтуолкер недолго за мной ухаживал, пока я не встретила мужа. А мой муж ремонтировал ему доспехи. А потом выковал его внучке копьё. Славное было копьё. Сё смутно помнил Ареса Найтуолкера — прикованного к коляске белоголового старика, в морщинах которого едва можно было разглядеть лицо и хоть какое-то сходство с генералом или Эрзой. Он был живее в рассказах Бухуса и на фотографиях, которые хранились у дяди Грома. Сейчас Сё задумался о том, что на фотографиях, где Арес был молод, он имел множество схожего в жестике и мимике с Эрзой. «Что ж, — подумал Сё, — видимо, склонность к этой семейке у них тоже схожее». — Есть что-то общее в том, как ты двигался. Впрочем, я не помню, чтобы Арес, Одаяки или Харт были жестоки. Зачем ты хотел их убить, внучек? Сё пожал плечами. — Они хотели убить вас, — ответил он, потому что надо было. — И что с того? И пусть хотят, ты же не они. Ты ведь и без этого сильнее них, зачем тебе такой груз на душу, внучек? Он не помнил, как убил в первый раз, и не думал, что это важно. Его работа состояла в том, чтобы убивать того, на кого покажет генерал. Его жизнь состояла в том, чтобы убить тех, кто грозил убить Зига, Бухуса, Рубилакса, Эрзу или его самого. Между семьёй и врагом он выберет семью и убедится, что враг не поднимет руку. Между беспомощной старухой, не способной даже закричать, и пятью трусами, зажавшими её в тёмном переулке, он выберет старуху и убедится в том, что уроды больше не поднимут ни на кого руку. Это давно пережёванные мысли, рождённые из разговоров с Бухусом и наблюдением за ним же, и пришедшие после драки. Во время же схватки Одаяки дрался. Со знанием, куда ударить, чтобы обездвижить и добить. Сё пожал плечами. Старуха выдохнула и отмахнулась сменив тему. — Меня зовут Гранди Курикара. — Сё Одаяки. — Спасибо за спасение, Сё. Проводи меня до дома, пожалуйста. Осталось совсем немного. А дома спрашивай меня, о чём пожелаешь. Ты ведь не прогуляться пришёл? Сё кивнул. Подал ей локоть. Пока они шли, она рассказывала, что помнила об Аресе Найтуолкере. Не то чтобы это было полезно для задания, но Сё слушал.***
Мистган не знал, как относится к факту, что ничто не остановило Рубилакса Найтуолкера по дороге в капитанский участок. С одной стороны, это ожидаемо: речь шла о некогда официально сильнейшем бойце Эдоласа. С другой стороны, даже сильнейшие бойцы смертны, а Рубилакс Найтуолкер носил руку в подвязке, и всё равно ворвался в кабинет Мэста. Выглядел он пугающе, Франсер не спорил, — тёмный, хмурый, выше прочих солдат и при рычащем собрире, похожем на ходячий труп. Он не отозвался ни на один оклилк, оттолкнул от себя попавших под здоровую руку и так грозно стукнул по двери, что засов затрясся и жалобно скрипнул. Бухус узнал его ещё по шагам и встал, вопросительно посмотрев на Короля. Мистган кивнул и тоже встал, пока Вакх снимал засов. — Мне нужно копьё, — с порога заявил Рубилакс, и от голоса в комнате словно стало холоднее. Мэст растерялся, нашёл шестопёр на поясе раньше слов, но Мистган прервал его. — Что-то случилось, генерал? — Мне нужно копьё, — повторил Рубилакс, но его взгляд явно говорил: «Ты оглох, баран?» — Зиг видел кого-то из Преяров на востоке. Симон, и без того хмурый, насупился, как бык перед ударом, и вскочил, протянув генералу копьё Найтуолкер. — Вам виднее генерал, но мои ребята доложат, если сынок вернулся. А папаша просто так не выходит. — Сколько у тебя ребят и сколько у Котсе земли, — Рубилакс фыркнул и схватил копьё дочери. Мистган понял, почему генерал казался страшнее обычного: его движения отличались резкостью и спешкой. Он суетился — волновался. Бухус подавно это увидел и уже шагнул за дверь. — Сиди, — генерал закрыл проход древком и пихнул Вакха к стулу. — Ты капитан. Бухус, пусть несколько ошеломлённый, выдохнул и кивнул, поняв приказ: «Ты за старшего, следи за порядком и всё мне доложи». Симон беспокойно ёрзал на месте и дёргал ногой. — Возьмите с собой Курикару, генерал, — приказал Король, когда Найтуолкер уже был готов закрыть за собой. — Старшина Курикара, поручаю Вам арестовать Преяра по подозрению в госизмене. — Понял, — Симон кивнул и поймал наручники, брошенные Мэстом. — Занк, Куро, двигаем. — Ещё кое-что. Генерал сплюнул, но остановился. Симон, уже сорвавшийся с места, резко развернулся. — Захватите из травмпункта обезболивающие, если есть. Найтуолкер перестаралась на прошлой миссии, потянула пару мышц. Симон кивнул, но на выходе заворчал под нос. Наверняка, пару ласковых о Короле как лидере. А может, и об упрямстве бывшей начальницы. С одной стороны, то, как Рубилакса Найтуолкера не остановил никто из стражников, было ожидаемо. С другой стороны, если целый участок вооружённых мужчин не смог хотя бы замедлить раненого старика, то каковы были шансы стремительного обезвреживания Зеро Преяра? — Что же, я вижу семейное сходство, — выдохнул Гажил, когда тишина неожиданно затянулась. — Очень… внушительный оскал, — он обвёл своё лицо и неловко прочистил горло. Бухус хмыкнул, а Мэст потёр переносицу и заворчал: «Да захлопни ты уже варежку…» Мистган громко прочистил горло и вернулся на место, повернулся к разложенной на столе карте города. Карте, конечно, оформленной по правилам Эдоласа, потому изображавшей юг сверху. Сев напротив Мэста и настояв на том, чтобы карта была разложена для его перспективы, Франсер облегчил себе жизнь. — На чём мы остановились? — На аристократии, — Мэст сел на место и потёр сухие глаза. — Ну, на наиболее зависимых от Зеро домах. Я бы выделил семь самых активных семеек. Остальные, как показывает практика, не такие богатые и просто подсасывают разлитую кровь. Ну, если вы понимаете, о чём я. — Да, мне удалось украсть несколько депеш из трёх домов, — Гажил раскрыл журнал и вынул столько листов, что они составили бы тонкую тетрадь. — Так ты реально из толчка к людям лез?! — Мэст всплеснул руками. — Это была яма для погоста и всего один раз! — Гажил прочистил горло в кулак и продолжил: — В основном, это заказы Зеро на разного рода ресурсы. Иной раз — просьбы самих аристократов… — он вздохнул, и даже Мэст задержал дыхание, — в поставке людей. Ну, не то чтобы рабов — нет-нет, но наёмных бойцов из Иарсу. Гажил выудил из стопки отдельно сшитые в уголке листы. Бухус с немого позволения взял стопку и сосредоточенно залистал. — Из… кхм! Из Совета Четырёх что ли? — сдавленно прошептал Мэст, нависнув над столом, чтобы приблизиться к Гажилу. Мистган, вынужденный в спешке учить политику Эдоласа и вспоминать, кто как живёт, быстрее всего запомнил уклад Иарсу. В основном потому что Джерар до сих пор до конца его не понимал и потому что характер иарсувцев ярко выделялся среди характеров остальных народов. Иарсу, как и Олир, тяжело было назвать единой провинцией, скорее скопом независимых друг от друга общин, в один день решившим устроить совет. Этому способствовало обстоятельство, что за историю Эдоласа хоть какую-то территорию Иарсу не захватывал только ленивый, потому что «ленивым» было само Иарсу. Мирные по отношению друг к другу, жители разных общин спокойно собирали урожай четыре раза в год, добывали глину, рыбачили, охотились и не понимали, зачем вообще надо было лишний раз бить кого-то по лицу. Это сыграло с ними злую шутку в виде веков рабства и заставило выработать недоверие к чужакам и несгибаемое упрямство характера и сформировало Совет Четырёх. Совет Четырёх было первой в Эдоласе попыткой организации государства, где землями правили не короли, а собрание из выбранных кандидатов. Совет Четырёх способствовал скреплению общин Ирасу и позволил освободить значительную часть земель, но вскоре переформировался в политико-религиозную организацию. Насколько понял Джерар, это было ожидаемо, поскольку религия Иарсу больше похожа на философию, чем веру во что-то высшее. Для современного Ирасу Совет Четырёх был крупнейшим и известнейшим источником внешнего дохода: он поставлял элитных убийц, воров, солдат и… разумеется, проституток и проститутов. Последние были особенно дорогими. Однако помимо Совета Четырёх в Иарсу существовали другие гильдии, как разнонаёмных рабочих, так и дешёвые аналоги четырёх главных — гильдии Крови, Тени, Славы и Блаженства. Зеро мог позволить себе элитного бойца из гильдии Славы, нескольких убийц из Крови, шпионов из Тени и, разумеется, девушек из Блаженства. Зеро мог позволить себе людей, которым промыли мозги не хуже, чем Легионерам прошлого. Зеро мог позволить себе непоколебимых слуг с неповторимыми навыками. Если он мог позволить себе дарить подобные «ресурсы» союзникам, то его шансы на поддержку возрастали стократ. — Не похоже, — хмыкнул Бухус, перелистывая договоры. — Об очень маленьком одолжении он просит для бойцов из Совета Четырёх. Возможно, однако, что Преяр покупает кадры в обучении. — Так можно? — спросил Мэст. — Да, ещё как, — Бухус продолжал читать. Мистган никогда раньше не видел его глаза так чётко: поражённые оскверняющей магией в наказание, белки Вакха навсегда остались кроваво-красными. — Так в большинстве случаев и поступают: покупают учеников, которые пусть обладают лишь частью знаний и уступают выпускникам в верности, стоят дюже дешевле. Не могу заявить с уверенностью, но мне всё же кажется, что это наёмные из простых гильдий. Если в Гнезде остались документы о покупке госпожи Тариталь, я смогу высчитать по ней стоимость ученика из Совета с учётом изменения цен. Джерар не понимал до конца, почему в файле Коко в графе родителей у матери стояло два имени: «Ева Тариталь (Тис-“Недоучка»)». Он не хотел донимать личными расспросами Коко или Локи, да и знание не было критичным, но, исходя из определения-приложения, Ева Тариталь в детстве должна была стать выпускницей одной из гильдий. Должно быть, Леонардо Хоук выкупил её, когда она была ученицей, чтобы Ева охраняла его дочь. Будучи благодарной за спасение, Ева осталась бы верной Кае Хоук даже без завершения обучения. У Джерара мурашки прошли по коже. — Предположим худший расклад и будем считать, что Зеро разбрасывается учениками Совета Четырёх, — Мистган потёр шею и хрустнул ей. — Кого он продал? — Не написано подробно, Ваше Величество. Но исходя из размера обмена, могу предположить, что большинство из Крови и Тени. — Вы уверены? — Гажил вздёрнул брови. — Там много женщин, капитан Вакх. — Гильдия Крови учит не только убийц, господин БлэкВулф, но и лучших хирургов и терапевтов. Чтобы быстро убить человека, нужно знать, что позволяет ему жить. Молчу о том, что женщин в Крови больше, чем мужчин. Ненамного, два к трём, но всё же больше. — А ворюги что? Углы хаты закрывают? — фыркнул Мэст. — Не поверите, капитан, но да, — Бухус хохотнул. — А также проектируют замки, ловушки, тайные ходы. Такие, что помешали бы им самим ограбить дом. Насчёт учеников Славы сомневаюсь: их отдают с наименьшей охотой, поскольку гильдия гордится верностью своих выпускников. А коль чудом дипломатии отпускают, то втридорога. — Что до блаженных? Ну, до рабынь то есть. — Здесь мы сможем прижать Преяра и его союзников к ногтю, — губы Бухуса вновь сложились во флегматичную полуулыбку, и Мистган наконец понял, почему она выглядела для него так печально. Это улыбка посредника, отлично знающего корень жестокости и грубости, но достаточно сильного и благородного, чтобы не позволить остальным познать этот корень. — Гильдия Блаженства является самой почитаемой в Иарсу. Её членов нельзя купить, только нанять или взять в жёны или в мужья. К сожалению, туда берут одну из тысячи и одного из двух тысяч, и многие провалившиеся попадают в сети низших гильдий. Они продавать не гнушаются, что за пределами Иарсу считается незарегистрированной проституцией. Этот факт поможет опозорить особенно упрямых и даже взять их под арест. «Вот мне и повод, кроме спекуляций о Зеро», — Мистган благодарно кивнул Бухусу. Они справятся. Обязаны. — Так что с самим Преяром сделаем? Сначала отрубим знатюков? — Нет, — Мистган встал и заходил по кабинету. Он помассировал напряжённую шею, дважды хрустнул ею и выдохнул. — Отрубим змее хвост, и она укусит. Но если отрубим голову, то тело будет только брыкаться. Их верность Зеро строится на финансовом благополучии и возможности перекинуть ответственность на Зеро. Лишим их и первого, и второго. Депеш достаточно, чтобы обвинить их в содействии Преярам и работорговле до подробного расследования. На этом основании отменим их право на куплю-продажу и посадим на домашний арест во время разбирательства, — Мистган подошёл к карте на столе и нахмурился. — Гажил, в каких домах ты нашёл депеши? И где живёт эта ваша семёрка, капитан Миозот? Мэст достал кусок угля и по контуру обвёл дома знатных семей. Разумеется, такие люди не имели по одному дому в городе, потому жирных контуров на карте было больше семи. Гажил достал металлическую ручку и, не требуя чернил, отметил здания, в которые проник. Как Король и ожидал, они совпали с контуром Мэста. Чертежи помещались на севере города в треугольнике между двумя реками, сходившимися в притоке под Гнездом — замком Хоуков, и городской стеной. Этот район находился на плоскогорье, с городской стены над ним виднелся весь Котсе. План сформировался сам собой. — Вне зависимости от того, кого из Преяров заметил Зигрейн, мы перекроем этот северный квартал, — он обвёл разрисованное место на карте. — Господин Миозот, насколько глубоки и широки эти реки? — Они не особо широки, Ваше Величество, может, на старый корабельный выстрел, ну, или полтора, но судоходные, глубокие — двенадцать метров минимум. По середине ещё больше. Это высота примерно пяти-шестиэтажного здания. Хорошо. — Отлично. Соберите людей, в которых вы уверены, капитан, и расставьте их по мостам. Поставьте баррикады. Никто не должен выйти, никто не должен войти. Соберите лучников и отдайте их Зигрейну Харту — поставьте на смотровых вышках, крышах, на стене. Ни одно письмо не должно проскользнуть мимо. Нам также понадобятся люди на воротах у воды на случай, если кто-то попытается выплыть и передать весть таким образом. Необходимо закрыть весь город, да, но я хочу обратить особое внимание на изоляцию богатого севера. Ни одна душа не должна остаться незамеченной. Я понятно выражаюсь? — Король строго посмотрел на Мэста, и капитан серьёзно, с чувством кивнул. — Так точно, Ваше Величество! Я уже знаю, кого точно поставлю на важнейшие места. — Хорошо. Не трепитесь попусту, чем меньше людей знает причину, тем лучше. Дальнейший план зависит от того, кого приведут Симон и генерал. Если это Зеро, то его надо запереть в этом же кабинете под присмотром Легиона и заткнуть всеми силами. Тогда у нас будет время вызвать солдат из Сенсо. Если же они приведут Миднайта, то касательно ареста план тот же, только мы не сможем ждать подмогу. Если вернулся он, с ним вернулись его союзники, которые не станут сидеть ровно, пока мы маринуем Миднайта, и сразу обратятся к Зеро. Ударим, не дав им времени понять, что случилось. — Справки ради, Ваше Величество, — начал Мэст. — За Миднайтом крепка репутация кутилы. Для него покинуть Гнездо на пару дней — обычное дело. — Не в этот раз, — отрезал Король. Миозот не стал спорить и поднял руки. — Если мы допускаем худшее — что у Зеро свои люди в страже, то он уже знает обо мне, ожидает козней и спохватится сына. — Если позволите, Ваше Величество, — Гажил прокашлялся. Франсер кивнул. — Личные наёмники Зеро и его люди трижды сменяют караул: ночью до утра и с вечера до ночи дежурят его люди, днём — наёмники. Как показали наблюдения, наёмники часто пьют с дневной сменой, потому если не опаздывают, то страдают от похмелья. Если накрывать Гнездо, то в пересменку, когда две смены пьяны, или когда одна сонная, а вторая с головной болью. — Во сколько наступает этот «вечер»? — Смена в пять пятнадцать, но пить они начинают с трёх. Окончательно ловят белок они к половине седьмого. — Успейте к этому времени, капитан Миозот, и Ваша забота о городе наконец окупится. Мэст растерялся от прямого каменного взгляда Франсера, поморгал, но хохотнул, плюнул на ладони в беспалых перчатках, растерев, и ухмыльнулся, зияя пустотой вместо пары зубов. — Как пить дать, Ваше Величество. Эта пиявка достаточно насосала. Они начали подробнее обсуждать расположение баррикад, лучников и ловцов и Мэст силился вспомнить людей, которым безоговорочно доверял. Когда они забыли о времени за работой, в дверь постучали. Бухус впустил Симона и его людей. За шкирку и заламывая скованные руки, он вёл нагло ухмылявшегося через кляп брюнета. Он имел мало общих черт с отцом, кроме цвета глаз, но Мистган сразу узнал в нём Миднайта Преяра. Не успел Джерар разглядеть, что рука Миднайта истекала кровью, Симону донесли записку о том, что Миднайт Преяр зашёл в город ещё до полуночи, раньше Короля и Легиона. Куро проводил гонца, пока Симон швырнул Миднайта на пол и сорвал с него кляп. — Ох, как лестно знать, что меня ждали, — хохотнул он, смотря на Короля исподлобья, и облизнул верхнюю окровавленную губу.***
Если Зеро Преяр провоцировал открыто, прямо, когда каждый в комнате знал, что его слова грубы, но спускали ему игнорирование такта из-за статуса, то в его сыне было больше гадливости. Джерар старался держаться нейтралитета, быть готовым выслушать в том числе и его, ведь если краткое влияние Зеро-учителя на Найтуолкер причинило столько боли, то что сделала с человеком целая жизнь при таком отце? Но с каждой минутой, проведённой с Миднайтом в одном помещении, Франсер убедился, что сохранять хладнокровие столь же тяжело, как держать голову над водой в шторм. Мистган бывал за бортом корабля, объятый беспокойным морем, почерневшим от взволнованного волнами дна. Он знал это чувство. Была тому виной предубеждение, состояние Найтуолкер, неприязнь к его отцу или вновь заломавшая до дрожи бессонница, но Джерару каждое движение, каждое выражение, каждое слово Миднайта казалось до крайности гадким. Миднайт, несмотря на перебинтованную руку и наручники, сидел вальяжно развалившись, широко расставив ноги и ленно, будто делая одолжение и наблюдая за цирковым представлением, вздёргивал подбородок и улыбался. Из его носа периодически текла кровь, щека уже темнела, а на лбу вскочила шишка, но Миднайт будто не замечал уродств и продолжал строить из себя рокового красавца. — Неужели наручники столь необходимы? — он приподнял руки, до этого расслабленно лежавшие на бёдрах и звякнул цепью. Левая кисть выглядела значительнее краснее правой и заметно отекла, бинты на предплечье, куда не иначе как вцепился Баал («Хороший пёс», — не подавил мысль Джерар), уже темнели. — Вы не подумайте, что жалуюсь, но вас тут семеро мужчин. Будь я глупее, подумал бы, что вы меня боитесь, — он ухмыльнулся и пожал плечами. — Неужели Эрза настолько сильно меня расхвалила? Он не успел договорить — Симон с размаху двинул ему по лицу. Стул с грохотом упал вместе с Миднайтом, который даже не попытался увернуться. Он умел падать, Джерар увидел это по выдоху при ударе об землю и прижатому к груди подбородку. Лицо Симона было даже не багровым — к нему от злобы прилило столько крови, что оно стало тёмным, почти фиолетовым. Джерар не помнил, видел ли он кого-то настолько взбешённого, но что-то в желудке скрутилось и перевернулось, как от дурного воспоминания. — Ты, свинья выебанная, закрой рот, пока не спросят! — Симон сжал его за грудки, окропил слюной лицо. Кулак Курикары, тоже тёмный, был размером с это лицо. — Достаточно, герр Курикара, спасибо, — прервал Король, пока Симон не ударил опять. Старшина долго не ослаблял хватку, смотрев в глаза Миднайта. Миднайт ухмылялся красными зубами, провоцировал стражника, как шкодливый соседский засранец-сынок, в лицо отрицающий свои пакости. Симон дышал так тяжело, что этот звук отскакивал от стен и отчётливо стоял в ушах. Муть в желудке не прекращалась, и Джерар уже был готов повторить приказ, особенно когда видел, как Курикара заносит кулак, но Симон вцепился в волосы Преяра, затем в спинку стула и поднял их, как куклу. «Симон ещё сдерживается, — вдруг понял Мистган. — Он остановил Пятнышко, хотя наверняка не без последствий. С такой силой — один незащищённый удар в висок и человек труп». Курикара его забьёт, если не успокоится. Не то чтобы кто-то переживал, отозвалась часть сознания, но Миднайт мог рассказать что-то полезное. — Знаешь, Симон, ты отвратительно бьёшь, — не успел Преяр утереть подбородок о плечо, как Симон взревел и за грудки поднял его над землёй. — Симон! — вскричал Мэст и рванул к нему с Курохэби и Занкроу. — ТЫ, ВЫБЛЯДОК, ИЗДЕВАЕШЬСЯ?! ТЫ У МЕНЯ ГОВНО СОЖРЁШЬ, ПОНЯЛ! Миднайт, не позволяя голове болтаться, ухмылялся, брызжа кровавой слюной. — У тебя кулак размером с моё лицо, баран, и сила удара развеивается. Хочешь бить сильнее, делай это ребром ладони или пальцем, а не замахивайся, как неуклюжий пьянчуга. Симон правда ударил по-мужицки: с большим размахом, но не от бедра, а от плеча. Мистгану не нравилось, что Миднайт это заметил. — Я тебе устрою сильнее! — Герр Курикара. Симон тряхнул Миднайта с такой силой, что у того хрустнула бы шея, будь она расслаблена. Старшина замер, бросив на Короля сердитый полувзгляд из-за плеча. Белки глаз светились на контрасте с кожей, на губах засыхала пена. Всё лицо, куда более прекрасное и нежное при разговоре с Найтуолкер, сейчас перекосило уродливыми линиями и чёрными тенями в них. Строгий голос Короля хотя бы пробился сквозь пелену бешенства. — Посадите заключённого на место, пожалуйста, — Франсер звучал ровно, не отводил взгляда от Симона. За воротами из-за забрала на него смотрел уставший человек, который никогда не нападает, но контратакует насмерть. Сейчас, в полумраке кабинета, на него смотрел зверь в человечьей коже, готовый и желавший рвать и метать. Джерару не нравилось, каким знакомым казался этот взгляд. Не нравилось, как застучало сердце и опалило холодом желудок. «Тебя трясёт от бессонницы, — успокаивал он сам себя. — Тело слишком устало, вот и не может себя греть». Курикара подчинился приказу. Сердце отпустило. — Спасибо. Ещё одно нападение без приказа удалит Вас с допроса — ради Вашего же здоровья. Симон вытолкнул воздух через нос, как разъярённый бык, но кивнул и отошёл в сторону. Миднайт уже раскрыл кровоточащие губы, но Король жестом прервал его и, смотря прямо, исподлобья, спокойно и собранно сказал: — Герр Преяр, ещё одна выходка вне ответа на вопрос, и я кинжалом пригвозжу Вашу стопу к полу. Это ясно? Кабинет зазвенел от тишины. Слышалось тресканье фитиля в лампе. Миднайт удивлённо вздёрнул брови, но затем улыбнулся и нагнулся вперёд, уткнув локти в колени. Улыбнувшись, он показал окровавленный рот и сверкавшие среди багровых дёсен зубы. — Предельно. Франсер проигнорировал отсутствие обращение. В конце концов, он сам принизил звание Миднайта в своём. — Наручники останутся. Если пальцы на левой руке начнут синеть, вам ослабят браслет. Это ясно? Миднайт откинулся на спинку стула и закинул голень на колено. — Предельно, — оскалился он, не отводя взгляда. — Где Вы вечером встретили Эрзу Найтуолкер? Вопрос если не застал Миднайта врасплох, то сделал это с другими присутствующими. Все обернулись на него, кроме Бухуса. Симон подозрительно смотрел на него исподлобья, всё ещё объятый яростью, Мэст, фыркнув, почесал бороду, а Гажил вздёрнул брови. Миднайт прыснул, засмеялся горлом. — На юго-востоке есть квартал, что ниже уровня моря. Его ещё называют Ямой, если Вы не знаете или уже забыли. Там я с ней и встретился. Она нянчилась с переборщившим торчком. Очень прелестно с её стороны, пусть и бессмысленно. — О чём вы с ней говорили? — О всяком, — Миднайт пожал плечами, будто находился не на допросе, а в беседке на чаепитии. — Почти за два года много воды утекло, соскучились друг по другу. Вот мы и нырнули, можно сказать, — он ухмыльнулся так похоже на Зеро, что Джерар сжал край стола, чтобы не ударить его и не сморщиться в отвращении. — И что нового вы узнали об Эрзе Найтуолкер за этот разговор? — задал Король более узкий вопрос. — Что Вы её не насилуете, — прозвучал мгновенный ответ, взвивший Симона. В этот раз его удержал Бухус — болезненно, если судить по моментальной смене выражения лица Курикары. Капитан Легиона держал голову под таким углом, что нельзя было сказать, на кого он смотрел. Но он точно наблюдал. — Впрочем, от благородства или трусости, я не выяснил, — он сверкнул окровавленными клыками, провёл по одному языком, поглощая реакцию комнаты. Реакцию Джерара. Король остался безразличен и невозмутим. — В остальном, она всё та же Эрза, которую я… очень хорошо знаю, — он тихо засмеялся. Король не дал ему реакцию. Миднайт издал новый смешок, но Мистган увидел, как до этого нервно дёрнулся его рот. Вот оно что. Франсер не сомневался, что Найтуолкер бы рассказала ему содержание их разговора, но ему необходимо было знать его глубину, чтобы оценить размер и характер ущерба, который нанёс Преяр. Судя по его словам, уколол он весьма глубоко, пусть Король не знал, как точно: замаскированным под заботу оскорблением, сомнением в здравомыслии Найтуолкер (раз она не сопротивляется такому тирану, как он) или прямым домогательством. Вторая часть фразы была либо бравадой, либо Миднайт читал Найтуолкер куда хуже, чем думал. Не то чтобы Эрза нуждалась в опеке Франсера, но каждый должен получить соразмерно своим поступкам. Король за этим проследит. — Раз вы так хорошо её знаете, то без проблем скажете, что нового она узнала о вас. — Я польщён, сэр, но я не столь активная личность, как обо мне думают: я всё так же работаю на отца, спускаю его деньги на ветер и периодически выезжаю из города. Гнездо велико, да двух Преяров оно не выносит. — Вас заметили на западе. Поездка по своей воле или по поручению отца? — И то, и другое. У меня там пара приятелей со времён войны, а у отца интересы на лекарства… Вопрос шёл за вопросом, и Король не сомневался, что эффективнее было бы расспросить Найтуолкер. Допрос был не столько о сборе информации, сколько о готовности Миднайта сотрудничать. Он вертелся ужом на сковородке и отвечал сиропом — то есть двумя процентами информации в растворе болтовни. В Имбаре он покупал лекарства и встречался с приятелями, в Ярвир возвращался якобы по морю, новости о катакомбах близ Гаммера не слышал, на заявление, что напавший маг знал его, ответил, что Преяров знали многие. — …а ещё больше людей знают слухи, особенно о женщинах у власти — о тех, которые стоят у власти публично, по крайней мере. Эрза красивая со всех сторон, о ней физически невозможно молчать — злые языки перетрахали её с кем не лень. Даже с Вашим отцом, что… фу. Симон вскочил с места, но вновь был осажен Бухусом. Гажил поморщился, как от чего-то горького, и бросил на Миднайта хмурый взгляд. Мэст хмыкнул. Курохэби заснул, стоя оперевшись о стену, а Занкроу не поднимал глаз, нервно перебирая пальцами. Король не реагировал. Только смотрел в наглые, гадкие глаза Миднайта. — Доступ к магии у него тоже оказался исключительно по слухам, хотите сказать? — Нет, не хочу. Но если Вы собираетесь говорить о доступе к магии, то среди нас двоих в данный момент он есть у Вас: ведь Алый Генерал подчиняется Вам. Ганран не единственный в своём роде. Король не выдал своего замешательства. — Вероятность доступа к магии по отношению к обладанию духовным оружием вне семьи Найтуолкер говорит не в пользу Вашей теории, Миднайт, — прокомментировал Вакх. Миднайт посмотрел на него и уже открыл рот, как Король прервал его: — Капитан не задал Вам вопрос. Вашей ноге тесно в сапоге? Преяр изумлённо вздёрнул брови, откинувшись на спинку стула. — Никак нет, — фыркнул он, будто его обматерил ребёнок, а не прижал к ногтю Король Эдоласа. Допрос продолжался. Миднайт притворялся, что не интересуется работой отца. Гажил возразил, что ранее Преяр заявил, будто работает на отца, потому не мог не знать, чем он занят. Миднайт вывернулся анекдотом о солдате, который не обязан знать тактику и стратегию, чтобы следовать приказам. На прочие расспросы о происходящем в городе отвечал, что его давно не было и многое могло измениться. Наконец настало время судить Миднайта за его собственные преступления. Мистган уступил место Гажилу, собравшим всё от слухов до показаний свидетелей. — По заявлениям работниц местного элитного публичного дома, Вы уже больше года не пользуетесь их услугами. Признаётесь ли Вы в этом, Миднайт Преяр? — Это так, журналист. Впрочем, не знаю, чем столь личная информация может вас заинтересовать. Посоветовать вам кого-то? Женственные, мужественные? Грузные или аккуратные? Может, вовсе мужчины? Гажил пропустил провокацию мимо ушей и даже не покраснел, что-то чиркнув в блокноте своей чудо-ручкой. — Жители сообщили, что примерно год назад вы наняли новый персонал в Гнездо. Это так? Симон цыкнул, явно наступил себе на горло. Он явно понял, к чему клонил Гажил. Мистган нахмурился. Гажил был обязан докладывать о фактах и показаниях жителей, но многие слухи записывать опасался, чтобы не отвлекать Короля от важных и достоверных сведений. В самом начале экспедиции в Ярвир БлэкВулф написал, будто Преяры насиловали женский персонал, но не смог найти более подробных сведений. — Гнездо, пусть не самый крупный замок, но требует много сил на содержание. Слуги часто уходят, но приходят новые. — Но одна служанка задержалась на месте работы, так? — Видимо, её всё устраивает. — ПИЗДЕЖ! — рявкнул Симон и вскочил, не обратив внимания на сжавшего его предплечье Бухуса. Курохеби вздрогнул, проснувшись, а Занкроу закрыл уши, уткнув лоб в колени. — ТЫ ЕЁ НАСИЛУЕШЬ, СУКА! НАСИЛУЕШЬ! НИХУЯ ЕЁ НЕ УСТРАИВАЕТ! Бухус усадил Курикару на стул, Король вышел в центр комнаты перед Миднайтом. Он дерзко смотрел Франсеру в глаза, словно ему было нечего стыдиться. — Это правда, что вы насилуете женский персонал? — каменным тоном спросил Король, смотря на Миднайта свысока. — Нет, величество. Глупо давать повод тем, кто стелет мне постель и готовит мне еду. — Я тебе ебало так раскрошу, что мозг вытечет, понял?! Ты, сука, её изнасиловал, а потом зарезал! Король не выдал замешательства. Повернулся к Гажилу: — Продолжайте расспрос. Герр Курикара, вы терпели годами, протяните ещё день. Курикара сплюнул и трясущимися руками достал сигарету, подпалил её, судорожно затянулся. Он шептал ругательства под нос, всхрапывал с такой злобой, от которой человек был готов заплакать. Он явно знал пострадавшую девушку. — Что же, тогда я сразу перейду к главному вопросу, — Гажил прокашлялся, перевернул лист исписаннного блокнота. — Признаётесь ли вы, Миднайт Преяр, в том, что изнасиловав Сорано Кен’Ха — работницу вашего отца, вы нанесли ей тяжёлую травму? — Отчасти да, отчасти нет, — Миднайт гаденько ухмыльнулся и пожал плечами. — Вернее, я признаю, что действительно травмировал её. Если быть точным, то я стал причиной довольно сильного ушиба скуловой кости и пяти резаных ран на руке разной глубины. Ещё оставил гематомы на затылке, когда повалил её, и оставил следы на шее; впрочем, не могу сказать, что душил сильно — у Сорано очень нежная кожа, синеет от чего угодно. Я несколько увлёкся во время игр с ножами — Эрза знает, как это со мной бывает… Симон не успел встать — Король схватил Миднайта за раненую руку и надавил пальцем на темнейшее место бинта, прямо прокол от клыка. Преяр зашипел, сцепил зубы, хрипло засмеялся, зацыкал. — У меня мало времени, Преяр, — произнёс Король, схватив Миднайта за волосы и задрав его голову, чтобы взглянуть в глаза. Сильнее вдавил палец в рану, ощутил, как он намокает. — Не отвлекайтесь. Я понял, что вы действительно чуть её не убили. Что из обвинений вы признаёте и что отрицаете: лаконично и чётко. Миднайт принял его взгляд. Франсер видел, как его зрачки подрагивали от боли, но Преяр собрался, выдохнул и сказал: — Я её не насиловал, величество. — Ножевые раны, гематомы и побои это насилие, Преяр, — Франсер поёрзал пальцем в ране, выдавил из Миднайта сдавленный выдох, ощутил, как вязкая кровь забивается под ноготь. «Нормальный человек уже закричал и забился бы, если не потерял сознание», — понял Мистган. «Значит, надо давить сильнее», — заключил Король. — Да, признаю. Я не насиловал её сексуально: она на это подписалась. Мистган нахмурился. Отпустил его волосы, отпустил руку. Отошёл. Миднайт дёрнул раненой рукой, гортанно застонав и звякнув цепями, и хрустнул шеей. — Разъясните. — Ваш шпион вас обманул, величество, — Миднайт смахнул чёлку, испачканную кровью и потом, и откинулся на стул, закинул ногу на ногу, как отец. — Сорано не работает на моего отца: она работает на меня и только на меня. Убирает только мои и только мои покои, ухаживает за моими вещами и, за весьма хорошую, стоит сказать, дополнительную плату, ухаживает и за моими плотскими потребностями. Джерара передёрнуло. Он ненавидел, когда о сексе говорили как о «потребности». — Подрочить не додумался, сукин ты сын? — сплюнул Симон и зажёг новую сигарету. — Моя рука не умеет стонать и кончать и ухватить её не за что, дорогой мой Симон. Впрочем, не твоя вина, что ты не знаешь. Курикара зарычал, но послушал Бухуса, что-то шепнувшего ему на ухо, и не встал. — До того, как меня перебили, — невозмутимо продолжил Миднайт, вздёрнув подбородок. Словно смотрел на Джерара сверху вниз, пусть сидел на стуле, скованный и избитый. — Я пытался сказать, что она заключила со мной контракт — с правом на расторжение в любой момент времени, стоит добавить. За то, что она со мной спит, я плачу лично ей восемьдесят серебряных в месяц и столько же отправляю её сестрёнке в Меззанотте. Её осматривает дворцовый лекарь, я сам регулярно проверяюсь, у неё есть больничные — причём оплачиваемые. Да, это правда, что я её травмировал — как только я опомнился, сам донёс её до врача и проследил, чтобы ей тут же помогли. С того дня я к ней не прикасался. Контракт лежит у меня, левая сторона стола, третий ящик сверху, второй лист снизу. Копию контракта можете найти у неё — где, не скажу, к ней в комнату — отдельную, пять на шесть метров не считая ванной — не захожу. Рука словно не беспокоила Миднайта. Были тому причиной высокий болевой порог или наслаждение от мнимой победы, неизвестно. Король сцепил челюсти — даже в полумраке было видно, как проступили желваки. Хотелось ударить Миднайта прямиком в приподнятый уголок губ, так, чтобы губы, щека, даже язык насадились на его зубы, чтобы проткнулись насквозь, порвались. Хотелось заставить его откусить собственный язык и наступить на горло. Сломать шею. — Вы не можете запереть женщину в сексуальном рабстве и финансовой зависимости и назвать это работой по контракту. — Зато Вы можете запереть женщину в социальном, финансовом и статусном рабстве и назвать это реабилитацией. Или Вы правда считаете, что в сравнении с Вашим папулей сделали нечто действительно благое? «Не слушай, — сказал себе Король. — Это лишь жалкая попытка перекинуть ответственность. Ты знаешь, что ты делаешь». — Нет, — мертвенно ответил Франсер. — Пока нет. Потому я здесь. Заткните его кляпом, наденьте мешок на голову и свяжите по коленям и локтям. Достаточно на сегодня его голоса. Симон, пробурчав «ну наконец-то, блять», тут же подскочил, врезал Миднайту по челюсти, свалив его вместе со стулом, и ушёл за верёвками. Никто не стал поднимать Преяра. Мистган не сказал ни слова. Миднайт сплюнул кровью и устало засмеялся.***
— Нам надо поговорить. Генерал смотрел на неё, но избегал глаз. Скользнув взглядом по её лицу, он шагнул вперёд — к перилам смотровой площадки и положил на холодный камень здоровую руку. За ними была крутая лестница, ведущая к главным дорогам, но она умело пряталась от прямого взгляда, потому с края площадки казалось, будто стоишь перед обрывом. Обрывом была эта странная затея — «поговорить», и Эрза не знала, стоит ли с него прыгать. — Вы ослушались приказа Короля, покинув пост, — справедливо заметила она. Каждому из них был поручен определённый участок города, поиски в котором не следовало бросать до трёх часов ночи. «Но тогда ты бы осталась одна с Миднайтом», — ожидала она упрёк и заготовила ответ: «Да, и я бы оставила в нём пару дыр, не появись ты». Несмотря на ещё висевший запах Симона, её нервы кололо, руки трясло в адреналине, ноги пружинили. Она бы справилась. Как загнанная в угол змея впрыскивает остатки яда в напавшего шакала. — Да, покинул. Ты могла бы догадаться, что у меня проблемы с послушанием короне. Лучше бы он упрекнул — умалил бы её способности как военной, чем пытался шутить, честное слово. Эрза сжала кулаки — таблетки раскрошились в клочке бумаги с мягким хрустом. Она вытряхнула в рот всё содержимое, проглотила без воды. Горечи не было — что-то клокотавшее под грудиной глушило её. Ох, у неё была пара-другая догадок. На спине — выбитая и вырезанная, на животе — выхлещенная и выжженная, на руках — заклеймённая и вырванная с ногтями; все после восстановленные магией, но отпечатанные в мозге. Сделавшие её крепче, сильнее, жёстче, упорнее. Послушнее. Эрза могла бы рассказать об этом — выплюнуть ему в лицо, схватить за ворот, ударить под дых. Она молчала. Он не получит от неё наслаждение заслуженного наказания. Эрза давно немилосердна. — У меня же этих проблем нет, как Вы могли заметить, генерал. Поэтому я ухожу обратно на пост, чего и Вам советую. Она стукнула копьём о полубитую кладку, крутанула им, перехватив, и уже развернулась, сделав широкий шаг. — Эрза. Она остановилась. Не знала, послышалась ли ей боль в мужском голосе. Так звучал дедушка, когда звал её или Бухуса, когда чувствовал приближение сердечного приступа. — Пожалуйста… — он сглотнул, тяжело выдохнул. Немощно ударил по перилам — беспомощно уронил на них ладонь. — Пожалуйста, найди время, если не хочешь сейчас. Я уйду. Но я готов говорить. Я хочу говорить. Бешенство вонзило кол в спину: Эрза развернулась, губы в преддверии оскала, плечи готовы к удару. И всё же зубы не выпустили слов, а ядовитый язык остался прижатым к нёбу. Генерал выглядел жалко и постарел нелепо быстро за четыре года. Седина на висках и макушке, неровно бритая, оцарапанная голова, глубокие морщины под глазами, уроливый глубокий шрам на подбородке, рассечённая бровь, беспомощная разрезанная рука на перевязи. Он смотрел на неё, виновато опустив голову. Его вид не разжалобил её, не смягчил. И всё же челюсти не разжались. «Ну, так говори!» — думала выплюнуть она. Злоба трясла её кости, и Эрза не могла разобрать, откуда эта злоба: осталась после Миднайта или родилась от слов генерала. Эрза не думала, что когда-либо увидит его. Когда всё же задумывалась об этом, то знала, что не станет разговаривать. Они не говорили и до того, как её забрали, так почему должны говорить теперь?! «Ну, так говори, раз хочешь, хоть упейся воздухом!» — думала выплюнуть она, но с онемевших от напряжения и бешенства губ сорвалось совершенно другое — кровоточащее, опалённое, болезненное: — Ты хоть представляешь, каково это было услышать о маме от него? О том, что с ней сделал Хокаэн? Рубилакс не отвернулся. Он печально свёл брови, его рот осунулся, дёрнулся. — Нет, — он сглотнул. — Не представляю. Насколько больно. Рубилакс говорил жёстко и беспрекословно. Каждая пауза забивала гвоздь в крышку его решений. Нынешняя рубленная, отрезанная речь звучала съехавшей пластинкой, сорванным дыханием, уколом боли. Так говорили задыхающиеся старики и готовые заплакать. Эрзу не разжалобил его голос, не смягчил. И всё же она глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Подошла к перилам. Отвернулась от него к ночному городу. Только сейчас она заметила значительно похолодевший ветер, коловший нос, царапавший щёки. Она слышала только сопение Баала и тяжёлое дыхание генерала. Медленно и беззвучно в воздухе заплясало что-то белое. Эрза не сразу поняла, что пошёл снег. — Когда мы заняли столицу Олира, — шёпотом, словно боялся, заговорил Рубилакс, — она публично отреклась от его отцовства. Так раньше не делали. Его все презирали. Это не поможет боли, но он получил своё. — Да, ты прав, — отрезала Найтуолкер. — Действительно не помогло. Я уже знаю о том, как его выперли из Солнечных Покоев Олира, об этом Зеро тоже рассказал. Между ними стена. Не деревянная, не каменная, не стальная. Она прозрачна и тонка, словно кожа, и всё же непроницаема для воздуха и тепла. Рубилакс знает, что она не упадёт за один разговор. Сомневается, что упадёт когда-либо. Между ними стена и три метра. Они не дотянутся друг до дурга даже если оба вытянут руки. У Рубилакса дрожали колени, и потому он держался за каменные перила. Когда он выдохнул, пар сорвался с губ. — Среди детей тебе досталось сильнее всего, — Эрза фыркнула, явно раздражённая и недовольная его словами, но продолжила слушать. — Ты осталась одна. Потому что. Эрза шаркнула по перилам, сжав кулак, и Рубилакс осёкся. Она молчала. — И тебя подвели. Я подвёл, — тяжело выдохнул. Рубилакс не хотел сосредотачивать на себе внимание в этом объяснении, хотел посвятить его только Эрзе, только той, кого неоспоримо и неизлечимо ранил, но сделал только хуже неумением подбирать слова. Он не смел закрыть глаза, упустить Эрзу из виду на миг, увидеть её спину. Не сейчас. Никогда. Больше никогда. Если бы только связать слова. «Мне жаль» немощно, «прости меня» незаслуженно, «дай мне шанс» бессовестно. «Я люблю тебя» правдиво как никогда, ясно как весеннее небо, и всё же неуместно. Не тогда, когда обрёл счастье своей жизни на участь хуже смерти. «Ты не одинока», — сказала ей тогда Скарлет, и Найтуолкер заплакала. Её трясло от бешенства и обиды, раздирало от злобы — всего лишь проявления ужаса перед смертью мира, перед потерей магии, когда-то питавшей Эдолас, перед неизвестностью и потерей смысла. «Ты не одинока», — сказала ей тогда Скарлет, и Найтуолкер заплакала, как не плакала очень давно — не от физической боли или недомогания, а от боли откуда-то изнутри. Как сломанная иголка, что-то внутри лопнуло, рухнуло, выжало из неё страх и многолетнюю агонию. Она не была одинока. С ней были её солдаты. Её «неистовая пятёрка», пусть Волли перерезали глотку на её глазах, а Симона отняли за дерзкий язык. С ней были Шугабой и Хьюз — с первого дня во дворце, защищая от ворчливых нападок Байро, приглашая на кружку после тяжёлых смен, продумывая сложнейшие планы, прикрывавшие её спину. По-своему ею дорожившие. Только теперь она должна убить обоих, если те объявятся с мечом. — О, я не была одна, не беспокойся, — фыркнула она, когда Рубилакс замолчал. — Просто рядом был не ты. — Да, — глухо отозвался он, не отворачивая головы, не отводя взгляда. — Не я. — Знаешь, что в этой ситуации самое ебанутое? — она разжала кулак, сжала край перил до шаркающего трения металла и кожи о камень. Генерал покачал головой. — Я знаю, что он за человек. Я знаю, как работает каждая его уловка, каждый кнут и пряник, каждая искажённая правда — в конце концов, он научил меня всему, что знает. И я всё равно, всё равно, — она стукнула по камню, но боль не отрезвила её, не отвлекла, не утешила, — не могу отделаться от ощущения, что он как отец сделал для меня больше, чем ты. Эрза вновь занесла кулак, вбила костяшки в камень. Боль не отрезвила, не отвлекла, не утешила. Загнанно дыша, она вскинула голову, глотая ледяной воздух и выпуская клубы пара. Глаза защипало, горло забило, но Эрза не заплачет. Не сейчас, не здесь, не так. — Каждый урок, каждую тренировку рядом был он, а не ты. Однажды он так сильно загнал меня, что я упала и не могла встать, а он просто сел рядом, сказал «ничего, посидим вместе» и начал травить байки, пока я не встала! — она закашлялась, схватилась за горло, сплюнула в бешенстве от себя и от кома в горле. — И я помню, как лежала там, в этой сраной липкой грязи, своём ебучем поте, скуля от боли, пока он сидел рядом и рассказывал о маме. И я помню, как подумала тогда о том, как ты… — она оскалилась, тихо зарычала, впилась пальцами в перила, опустила голову, вновь зарычала. — Сука! — дыхание рваным, судорожным потоком душило её. Глаза горели, и она утёрла их о плечо и сплюнула. — Как ты тогда ушёл, и я подумала: «Ну пиздец! Больнее этого точно не будет!» Рубилакс понимал, о чём она. Когда она хотела вступить в Легион, он не смог её разубедить. Его дрянной язык и дурная голова сколотили гроб для отношений с дочерью: «Хочешь вступить в Легион? Тогда забудь о том, что я твой отец; в Легионе я твой генерал». Гром тогда побледнел, сорвался с места, но Рубилакс осёк его. К ужасу Найтуолкера, его дочь приняла вызов. Тогда, на одной из многих тренировок, он видел, что она не справлялась. Знал, что она не прибежит к финишу вовремя. Надеялся, что отступит, если проиграет. Бухус принёс её на руках и не разговаривал с ним две недели. Рубилакс не сразу понял, что видит не Эрзу, а размытое пятно. Он собрал слёзы, вытер пальцы о плащ. Эрза всё скалилась, давилась дыханием, и Рубилакс узнал в этой картине себя — то, как он ненавидел плакать и потому делал что угодно, лишь бы прогнать ком. Он не знал, как можно выбрать между собственным ребёнком и детьми своих побратимов и посестриц. Он не знал, как можно каждый день выбирать между собственным ребёнком и справедливостью. Он не знал, как молить её о прощении. «А как ты покупал на родине хлеб?» — сказал себе Рубилакс голосом Игнила. Просто брал и делал. Как выбрал детей друзей и справедливость, а не собственного ребёнка. — Мне очень жаль, Эрза. За то, как ранил тебя. Он шептал, потому что знал — заплачет, если скажет чуть громче. Рубилакс шагнул к ней, держась за перила. Только шаг. На большее у него не было прав. — Знаю, что опоздал с заботой. Знаю, тебе не нужна моя помощь. И всё же, прошу тебя, услышь меня, — он отнял здоровую руку от перил, поднял её на уровень груди. Хотел потянуться, не стал, сжал слабый кулак, собрав в пальцы борт плаща. — Я люблю тебя, Эрза. И теперь я рядом — что бы ни случилось. Если ты считаешь, что мне ещё можно дать шанс как родителю, то я счастлив. Если нет, то я понимаю. Я не стану лезть, когда не просят. Но я рядом, что бы ни случилось. Я обещаю. Прости меня. Между ними стена. Не деревянная, не каменная, не металлическая. Она прозрачна и такая же тонкая, как кожа. Она не пропускает воздух и тепло. Она делает любое касание и любое слово молитвой утратившего веру. Рубилакс Найтуолкер понимал, что она не рухнет за один разговор. Эрза Найтуолкер давилась слезами и ненавидела себя за то, что хочет плакать, за то, как злится на отца и его слова, за то, как скучает по Хьюзу и Шугабою, да и просто так. Возможно, будь жива Керлин, она бы помирила их в два счёта, но она была мертва, а вместе с ней погибла очень важная часть их жизней. Но это не значит, что Рубилакс Найтуолкер перестанет пытаться рушить стену — он обещал, что будет рядом. Это не значит, что Эрза Найтуолкер одинока — эта боль в груди говорила о том, что она жива и что ещё были люди, способные её задеть. Были люди, которых она держала достаточно для этого близко. Они молчали. Эрза давилась слезами, рычала и скалилась, сплёвывая всхлипы. Рубилакс смотрел и тихо вытирал глаза. Снег ещё не покрывал — мир замёрз недостаточно, и всё же он видимым слоем лёг на их плечи, макушки и спины, когда Эрза выдохнула и выпрямилась. — Я приму это к сведению. Шаг за шагом, трещина за трещиной, пластырь за пластырем. Ежедневный, непрестанный подвиг с обеих сторон. Рубилакс вытер глаза в последний раз и зашептал: — Спасибо.