***
Она готовилась к этому. Она ожидала этого. Она потому сюда и спустилась: клялась себе в том, что готова его встретить. Она готовилась. Готовилась к этому лицу, голосу, взгляду. Готовилась. Говорила Королю и себе, что если не она, то никто. Она готовилась. Так как он подошёл вплотную, а она не заметила? Она ненавидела себя за то, что не заметила. Она ненавидела своё тупое, бесполезное, бестолковое, никчёмное тело — оно так резко, так бездарно вскочило, так по-идиотски застыло теперь, так мерзко и до боли тряслось. — Признаться, я не ожидал увидеть тебя здесь. Но ты всегда приятный сюрприз. Какой у него гадкий, тошнотворный голос — она же была готова, почему он такой гадкий, почему у неё звенит в ушах, почему так рвёт голову, грудь, почему… — Какими судьбами в Котсе? Сомневаюсь, что навестить отца или меня — так хорошо за нас не молится даже дядя. Миднайт посмеялся своей шутке, а Эрзе захотелось распороть своё пузо — лишь бы выбраться из этого одеревеневшего, дрожащего, шумного и ледяного тела. Он шагнул к ней. Нутро орало о побеге. Тело не слушало. Рассудок сквозь стук сердца вопил о дыхании. Миднайт взял её за левое запястье, осмотрел заблёванную перчатку. Найтуолкер дела не было до блевоты — она ковырялась в субстанциях куда гаже. Когда Миднайт взялся за её запястье, едва грея кожу сквозь амуницию, ей захотелось отрубить руку. — Ты запачкалась, — он досадливо зацыкал и отстегнул собственную флягу. Только сейчас Эрза заметила трость под мышкой. Он шёл с тростью, а она его не услышала. — Тебя снарядили сестрой милосердия или это был один из твоих? Молоденький для Второго отряда. Эрза молчала. Все силы ушли на поддержку дыхания и мольбы о том, что её лицо не выдавало внутренней муки. Отмывая её руку, Миднайт вздохнул, сдавил запястье до острой боли. — Эрза, пожалуйста, не нервируй меня, дорогая: мне пришлось пережить весьма неприятный разговор с отцом, и он выжал из меня остатки терпения, — он скрипнул зубами и вновь глубоко вздохнул. — Веди себя воспитанно и отвечай, когда тебя спрашивают. Пальцы сжатой руки дёрнуло от жгучего холода и боли, и это потрескало оцепенение. Эрза усмехнулась — для себя, чтобы вспомнить хотя бы физически, какого иметь контроль. — Ох, так ты со мной? Прости, думала, ты опять течёшь по собственному голосу, а я так — повод поболтать вслух. Миднайт опешил. Найтуолкер хватило сил посмотреть на него, чтобы увидеть вздёрнутые брови и слегка надутые губы. Он поморгал. Потом засмеялся, прикрыв глаза и взяв её руку в обе ладони. Эрзе не нравилось, как много его действий ускользало от её внимания. — Попался, — он усмехнулся. — Прости меня, дорогая, я не хотел делать тебе больно. Я никогда не хочу делать тебе больно, ты же знаешь, — он похлопал её по ладони. — И пугать тоже, — Эрза видела едкую насмешку в его взгляде. Кривя усмешкой уголок губ, он поднёс её руку к лицу и поцеловал. Эрзу затошнило от гудящей в голове крови и бьющего по глотке сердца. — С тобой и в шалаше дворец, но я предлагаю переместиться повыше, — Миднайт скользил взглядом по её лицу, и Найтуолкер ощущала себя голой и распятой даже в натянутом до глаз шарфе. — В конце концов, — он нахмурился, когда зацепил взглядом повязку на лбу, — сколько мы не виделись? — он огладил её большим пальцем, там, где она скрывала пластырь. Он не давил, но Найтуолкер всё же дёрнулась. Найтуолкер возненавидела свой глаз, щёку, губы за то, что дёрнулись. — Два года? Два с половиной? И всё же Миднайт болтлив. Особенно когда знает, что получит что-то взамен. Таковы негласные правила их разговоров, больше похожих на игру в ножички, но на их доске лежали не пальцы, а шея. — Чем Зеро недоволен на этот раз? — она хрустнула плечом. Сжала зубы, чтобы не выдернуть руку, когда Миднайт уложил её на сгиб своего локтя. — Ты так потрясающе отдыхал, что кто-то на тебя пожаловался? Миднайт ухмыльнулся, пожал плечами: — Ты представляешь, нет! Думаю, он потому и расстроен, что я не закрыл месячный план на мудозвонство, — он смеялся задней частью горла. — На самом деле отец пожелал лучшую скидку на лучшие лекарства Эдоласа — а ещё говорят, он шутить не умеет, представляешь? Пусть я сделал всё в своих силах, граф Нинс остался заинтересован в женщинах, а графиня Нинис — в вине. Я не виню ни того, ни другую, — он пожал плечами и зевнул. — Впрочем, у них официально появилась весьма многообещающая ассистентка в лаборатории — девочка много лет была сиделкой их сына, давно пора было посвятить её в алхимию. Такие умные глаза — загляденье! — Что до самого младшего Нинса? Не лучше бы было договариваться о поставках с ним? — Папаша Нинс решительно отказывается умирать или преждевременно отдавать ему власть. Да и бедолага разве что лицо не кутает, видно, его кожа совсем плоха. Впрочем, с парой приятелей я всё же повидался, так что отпуск был не совсем неплодотворным. А тебя какими ветрами занесло к нам? Не каждый день увидишь саму Охотницу на Фей, промывающую желудок торчку. Новый королёк настолько плох? Мне поговорить с ним? Его голос понизился, покрылся едва уловимой угрозой и злобой. — Он терпим, пусть стоять за его спиной день ото дня утомительно. Видно, я настолько драматично вздыхала, что он сжалился и отправил меня развеяться поймать одного непоседу. — Охотишься, значит, — Миднайт потянул шею. Усмехнулся, обнажив клыки. Эрза ненавидела все сантиметры, на которые он нависал над ней, когда она не носила каблуки. — Из этих бедолаг ты ничего не вытянешь, увы: они так наедаются Нимдуку, что их сердце останавливается и не качает кровь. Медленная, страшная для разума, но относительно спокойная для тела смерть. Многие наедаются перед сном и даже не замечают, как перестают дышать. Это объясняет рвение, с которым пара резала себе запястья. Эрзу замутило, ноги закололо. С потрескивающей паникой она поняла, что обезболивающее выветривалось. — Ты, смотрю, первый знаток, — фыркнула она. Это напомнило ей отчаянные попытки мыши выгрызть выход из желудка змеи. Она ожидала, что Миднайт взбесится, но он лишь пожал плечами да смахнул с трости грязь. — Насмотрелся. Советую и тебе смотреть в оба — никогда не знаешь, что принял твой соперник перед боем. — Так ты веришь в байку о генном оружии? — Я верю в то, что между трудом с терпением и жульничеством человек выберет второе: это обеспечило нам как виду скачок в развитии. Эрза, несмотря на высокое военное положение, не так много знала о наркотиках Трёхглавого Змея: Нимдуку, Брарусе и Эленгине. Они появились на рынке менее десяти лет назад, и в её обязанности входил контроль за тем, чтобы солдаты не баловались чем-то серьёзнее чифира. О них ходило много слухов, самый известный из них — байка о том, что эти наркотики вывели врачи из Олира в попытке создать супервоина без магии. Байка украшалась телесным ужастиком о множестве подопытных и заказом от самого сэра Фауста. Эрза считала заявления бредом, но слова Миднайта имели смысл. Наркотик, чтобы не чувствовать боль или страх. Наркотик, чтобы стать сильнее. Наркотик, чтобы быстрее соображать. Такая желанная помощь в мире, где сильный получал всё. — Ты так мило супишься, когда думаешь. Поделишься мыслями, Эрза? Она думала, что не любила, когда Франсер звал её по имени, но теперь понимала, что предпочла бы смятение и странное ощущение неуместности зову Миднайта. — Да так. Думаю, в какой ещё гадюшник заглянуть. Миднайт хмыкнул: — Эх, ты не меняешься, Эрза, вечно в работе. Впрочем, здесь я смогу тебе помочь: в этом городе центральный гад я, как никак. Но сначала предлагаю отдохнуть: ты выглядишь замученной. А я не люблю, когда тебя кто-то мучает. «Кто-то кроме тебя, ты хочешь сказать», — она сжала зубы. Челюсти ныли, таз трещал. Лицо покрыла испарина, но она сомневалась, что от влажности. — А! Мы как раз на месте. Пойдём. Он, не выпуская её руки, постучал тростью по двери, в окошке которой маслянисто горела свеча.***
— Так ты с этим уродом?! — услышал Рубилакс из приоткрытой двери очередного кабака. Пусть Рубилакс умел различить нужные слова в любом шуме, женский рёв перекрикнул гул кутежа, бой стаканов и пьяные завывания. — Пошёл вон!!! Мне это сверло всех клиентов распугал! — Гром выскочил из дверного проёма, ладонью защищая нежнейшую часть своего тела от свёрнутого полотенца, хлеставшего воздух громче кнута. — Всё ля-ля-ля да всё ля-ля-ля, покою от него нет! Передай, чтоб ноги его здесь не было! И сам не лезь, иначе я тебе бороду-то поотрываю! Пошёл! Гром, приветливо улыбаясь, прощался с хозяйкой, неся полнейшую чушь: раз женщина его не слушала, нечего было давать ей новые поводы для бешенства. Это было двадцать третье заведение, из которого выставили Тариталя, когда он расспросил о человеке, похожем на этого Гажила БлэкВулфа. Баал чесал бок, пытавшись задеть подмышку. Гром, вздохнув, наклонился и начал чесать костлявую тушу. Рубилак фыркнул: — Удачно? — Всё ‘щё лучше твоих потуг’ шутить, — буркнул Тариталль и прочистил горло. Баал сладко зевнул и потянулся, отряхнулся от ласки и хорошего почёсывания. — Одно хорошо, они его хотя бы видали! Авось живой. — Не думал представиться сборщиком? — С моим прелестным лицом? — Гром тряхнул густой косматой бородой. — Не поверят! Разве тока ты лезь. Г’лавное волосню прикрой. В следующих пяти заведениях разной цены и контингента Рубилаксу сказали, что с радостью бы помогли ему, да назойливый журналист будто под землю провалился. Потерявший последние крупицы сосредоточенности Гром ввязался бы в ближайшую драку, если бы Рубилакс не оттащил его за ворот. Тариталль воспротивился, уверяя, что драчуны могли бы знать что-то, но они не были настроены на разговоры — не языками точно. Тогда мужчины условились на том, чтобы сначала донимать посетителей: те что-то слышали о похожем на писаку человеке, но этого не хватало, чтобы направить мужчин в какое-то определённое место. В конце концов их просили выйти и не донимать гостей. Рутину неудач и монотонности разбавляли разве что уличные драки. Рубилакс обращал на них не больше внимания, чем на мух: во многих городах только за тем и ходили по кабакам, пивным, водочным, барам, трактирам и прочим заведениям, чтобы потом выйти на улицу и помять бока друзьям. Тут Найтуолкер, в целом осуждавший безалаберность стражи, уподоблялся ей — пока дрались на видном месте, а не в подворотне, не летели кишки, не участвовали вышибалы и не били женщин и детей, он не ввязывался. Найтуолкер касался драки только в том случае, если её участниками были пьяные стражники — пьяные как хмелем, так и властью. Он научился вычленять их: ослеплённые собственной силой и возомнившие себя неприкасаемыми, они выпячивали грудь, незамедлительно вынимали дубинки и орали о том, какие их оппоненты свиньи, пока избивали их ради наслаждения собственной силой. Один из таких стражников, пьяно завывая всевозможной руганью, вдавил сапог в спину старика и замахнулся дубинкой. Рубилакс не стал выяснять, попал он в шею или по лопаткам — резкая команда, и Баал сорвался с места, вцепился в руку с дубинкой и дёрнул в сторону. Стражник отпустил, занёс ногу, промахнулся по Баалу, и Рубилакс ударил его по лицу — шлем погнулся, вдавился в щёку, стражник грохнулся оземь. Гром загоготал: «Ну наконец-то!» — и снёс другого стражника, который с матом кинулся к Рубилаксу. Третьего Найтуолкер схватил за запястье вооружённой руки, ушёл в сторону, заломив конечность, и мужчина вывернул запястье сам себе, не успев остановиться, и влетел лицом в стену. Четвёртого Гром уже опрокинул на землю, плюхнувшись сверху. Все четверо рыдали и стонали, силились подняться, но боль быстро выветривала дерзость. Посетители, что высунулись из окон кабака, и вышибалы ликовали, свистели и требовали продолжения зрелища. Не успевшие застать его расспрашивали о произошедшем. Рубилакс помог старику подняться, передал его с рук на руки вышибале, что повёл его внутрь осмотреть силу ушиба. Первый, скорый до дубинки, но теперь вряд ли способный её держать стражник поднялся, промямлил что-то вроде: «Да ты знаешь, кто я?!» — и получил новый удар под дых. Он скрутился, Рубилакс схватил его за шкирку и швырнул в стенку. Шлем можно было выбрасывать — свою цель сохранить череп в целостности он выполнил, но превратился в металлолом. — Мы до тебя ещё доберёмся, папаша! — фыркнул один из его друзей, но взвизгнул, когда Баал зарычал. Гром поставил подножку, и мужик упал на зданицу под смех полупьяных посетителей. — Проваливайте, а то «папаша» щас ремня даст! — освистала их хозяйка, брызнув в них из плевательницы. — Хватит капитана позорить! Четверо наконец-то убрались. — Часто у вас так? — спросил Рубилакс. Баал, высунув язык, тяжело дышал и облокотился на его колено. — Как карта ляжет, — хозяйка, тучная, хромоватая женщина с оспинами, сплюнула и перекинула полотенце через плечо. — Когда старшины патрулируют, то они все, выродки, шёлковые. А как те на стене стоят, так давай хватать, кто не ответит, да бухать. Откажешь — буянят! Ну да ладно, раньше ещё хуже было, щас хоть кто-то работает, да им в таверны заходить без приглашения нельзя. — Как упырям, что ли? — Гром почесал бороду и хохотнул. — Сосут, к слову, тоже! — выкрикнули ему из окна. — Уебаны! Рубилакс вздохнул. Расспросил о Гажиле и вновь не получил ничего, кроме «заходил такой, языком почесал, нос к каждому сунул, с кем-то выпил да свалил». Они пошли дальше. Рубилакс зашёл в следующую таверну только для того, чтобы увернуться от пары драчунов, которых вскоре выпроводили из двери, и получить столько же информации — с гулькин нос. Минут через пятнадцать они дошли до канала, дробившего основное русло реки, чтобы предотвратить наводнения. Уставшие мужчины сели на лавку. Рядом колотили друг друга пятеро молодых парней, явно знакомых — летали не столько кулаки, сколько едкие шутки. — Вот иксидова жопа! — фыркнул Гром, стащил с себя сапог и вытряс из него камешек. — Что ж он за скотина такая! Найдём, я его сам в рог’алик скручу, чесслово! Рубилакс хмыкнул. Гром продолжал причитать. Найтуолкер пропускал его слова мимо ушей, смотрел на текущую воду, потрескавшиеся гранитные бордюры канала. Журчание воды прервал рык Баала и шарканье ботинок о песок. Рубилакс нагнулся, и бутылка просвистела над ним; Гром вскочил в развороте, поймав своего обидчика с ломом за локоть. Тариталь захохотал, дёрнул мужика на себя, впечатав его животом в скамейку. Рубилакс свистнул Баалу, развернулся, вскочил на скамейку и спрыгнул с неё на напавшего. Собрир залаял, впился в штанину третьему. Среди нападавших были ещё люди, но они, выкрикнув «ну нахуй!», повыкидывали самодельное оружие и пустились прочь. Рубилакс скомандовал Баалу — зверь отпустил штанину и метнулся за другим, ещё целым неудавшимся грабителем. Гром с улыбкой схватил порванную штанину в гильотину. — Ну-ну-ну, зая, что ж ты плачешь, — ворковал он, укрепляя хват и дёргая паренька лет двадцати за волосы. — Замахнулся как взрослый, так как взрослый и ог’ребай, а! Баал нагнал убегавшего. Рубилакс тенью метнулся следом, вдавил колено между лопаток, сжал беднягу лет тридцати за палец и спокойно произнёс: — Дёрнешься — сломаю. Теперь вставай и возвращайся к скамейке. Ноя и плача со страху, мужик поднялся, клонился к земле лбом в страхе потерять палец, и так доковылял до канала к своим подручным. — Ну, ребятишки, а теперь рассказывайте, чего вы тут учудили? — добродушно начал Гром, будто отчитывал детей, съевших варенье, а не грабителей. Пойманная компания состояла из двух мужчин, подростка и молодого парня, а ещё двое были почтенными сорокалетними лысыми братьями — негласными главарями. — Хорошо начальство, а, Руби? — хохотнул Гром и перехватил своего двадцатилетку, когда он забрыкался. — Что надо? — Да нам волчары заплатили! — провизжал подросток, вжимаясь в скамью от Баала. — Сказли, два мужика тут ходят с псиной, о революционере расспрашивают. Говорят, мол, плёвое дело, отпиздите их, чтоб знали место своё! — Пятнадцать минут! — фыркнул Тариталь. — Во люди! Совсем совесть потеряли, ты г’лянь! Рубилакс потёр переносицу. «Революционер?» — он хрустнул шеей и кулаком. Подросток захныкал, остальные выругались. — Сам его видел, революционера этого? Расскажешь, отпущу. — Щ-щ-ща! — он вытер сопли рукавом. — В яму заходил! Его там чуть не грохнули! Неделю! Не! Три назад! А так не знаю! Честно! Рубилакс устало выдохнул. Чуть не грохнули Гажила, очевидно, за выбор в одежде. С тех пор писака либо не совался туда, либо научился маскироваться. Впрочем, без убедительной ауры «принадлежности» из подобных кварталов даже в хорошей маскировке целыми не уходят. Рубилакс кивнул Грому, и он отпустил трясущегося парня, все четверо, заваливаясь на ватных ногах и обезумевшие от страха, убежали. Баал заскулил без дела, и Найтуолкер хорошо понял пса. Гажил намусолил глаз каждому местному пьянице, но ни один не знал, где его искать. Такое на практике Найтуолкера встречалось нечасто. — Поищу-ка я нам комнату, — пробурчал Тариталь, заложив руки за косматую голову, когда они оставили мужчин позади. — Интересностей мы всяких насмотрелись, что Джерару рассказать есть. — Не зови его по имени, — внезапно для себя отрезал Рубилакс. — Как хочу, так и зову, — резкость Грома была так неожиданна, что Найтуолкер остановился. — Он и Каин сын на секундочку, — скалясь, фыркнул Тариталь и махнул на друга рукой. Нежность и дружелюбие испарились из его мимики, жестов и голоса. — Давай шаг’ай и не ной. — Прости, — помолчав, сказал Рубилакс. Они зашли на улицу с гостиницами. В окнах ярко горели фонари, звучала музыка. Кто не пил, тот играл, кто не играл, тот пил. Типичная ночь для большого города. — Да забей. Ты слишком строг’ к пацану, не думаешь? — Нет. — Э… — он прикусил язык, прочистил горло, вспомнив, что на улице лучше не бросаться именами. — Девочка ему вроде доверяет, нет? Да и он о ней заботится, если присмотреться. Франсер был первым, кому Эрза рассказала о Миднайте, хотя Рубилакс надеялся на Бухуса. Он оправдывался тем, что Франсер не давал ей минуты покоя, потому физически ей было невозможно рассказать об этому кому-либо другому, но зрелая часть Рубилакса тут же окатывала ледяной водой: Франсер был единственным, кто спросил. Позже Эрза сама пришла к нему, несмотря на ранения и опрометчивость плана. Более того Эрза знала, что приходить вообще придётся. Рубилакс знал, что за Каей шли по собственному желанию; и были времена, когда он сам был искренне рад служить Фаусту — своему другу и названному брату. Когда-то Фауст поддерживал его, когда забрали отца. Когда-то Фауст не спал у его кровати, когда Рубилакс впервые воспользовался Ганраном. Когда-то Фауст провёл месяц в карцере, подвешенный за руки, потому что спас его. Когда-то Фауст терпеливо утешал его, когда Керлин ушла без объяснений и паника выворачивала его наизнанку. Когда слово «преданная» перед именем дочери обретёт второе, страшное значение? — Это меня и беспокоит, — ответил Найтуолкер. — Что преданность выйдет боком. Что она не откажет. «Что я сам в этом виноват. Что это я слепил из неё оловянного солдатика, который всем повинуется». Гром остановился. Пусть Рубилакс не говорил, Тариталю хватило последней фразы, чтобы развернуть её смысл. — Руби… — он вздохнул и обнял его. — Хочешь, найдём ещё кого-нибудь для битья? Найтуолкер покачал головой. — Я устал, Гром. «Устал, что не могу отыскать этого Гажила. Что Вайс где-то там подыхает в грязи и гное, что Эйлин совсем близко, но у меня кишка тонка её навестить, что Сё лучше сдохнуть, чем оставаться со мной, что мои дети живут на улице. Устал, что я до сих пор не могу, как Игнил, просто начать разговор с тупого анекдота или случайного факта о секирах. Устал, что без надобности ни тебе, ни своей дочери, ни себе самому». Рубилакс молчал, но Тариталь всё понял. — Я верю, Руби. Но ты никогда не отдохнёшь, если не сбросишь дохлый груз. Он отстранился и похлопал его по плечам. — Знаешь, когда пацан-то принёс мне коренья и мы начали варить тебе вымывашку, он спросил, почему Коко во дворце. И так посмотрел на меня… знаешь, с правдивым любопытством, — он похлопал Рубилакса по спине, и они пошли дальше значительно медленнее. Голос Тариталя растворял пьяный смех, звон посуды и ругань посетителей с вышибалами. Какой север Котсе невыносимо шумный…. — Я тог’да задумался, замолчал. Ответил, мол, во дворце было безопаснее, как ни крути. Нас-то, мол, ещё и маг’и недолюбливают, как второй рукой не корми, пока первой армии машешь. У неё там, во дворце, книг’и, образование, работа, житьё в достатке… — Гром тяжело вздохнул, вскинув голову. — А он сидит так тихо-тихо. Отвечает, мол, понимаю. И меня как по башке стукнет! Это я, г’оворю, так сейчас отвечаю. А тог’да, г’оворю, я просто испуг’ался. До ужаса и студня в кишках. Как Ева отошла, я едва мог’ за собой следить, куда мне о детях заботиться? Отвечаю, мол, мог’у сказать, что ни в жизнь не дал бы ей того, что дал дворец, но тог’да… тог’да я смотрел на неё, такую маленькую, щуплую, тоненькую… и подумал, в случае чего… мало ли… я ж её одной рукой… Тариталь остановился. Поджал губы, сбито задышал, собрал ворот короткими мозолистыми пальцами, шумно, громко сглотнул. Рубилакс вытаращил на него глаза и затаил дыхание. Он понимал эти чувства с разницей в том, что его «в случае чего» произошло не один раз. Мысль о том, что среди всех знакомых подобные страхи отравили Грома — самого светлого, спокойного и весёлого человека в его жизни, пронзила Рубилакса могильным холодом и вызвала давление в глотке. Найтуолкер прочистил горло, старательно дробя ком слёз, прокашлялся и прохрипел: — Я не знал. — Так я тебе не г’оворил, — Гром пожал плечами, шмыгнул, резко потёр нос и выдохнул. — Так вот. Он мне потом г’оворит, мол, уверен, что Коко понимает. Что по ней всё равно видно, что она с рождения окружена любовью. Я сказал, мол, моей заслуг’и в этом впечатленьи, увы, нет. Я не знаю, мог’у ли, есть ли у меня право молить её о прощении. Ты, думаю, понимаешь, каково это? — спросил Тариатль не ожидая ответа, но Найтуолкер всё равно кивнул. — Во-о-от. И знаешь, что он на это выдаёт? — Гром вскинул головой, вздёрнул брови. Рубилакс покачал головой. — «Может, она правда не хочет Вас даже видеть, но Вы никог’да об этом не узнаете наверняка, пока не спросите. Может, она сама думает о том, что Вы не нуждаетесь в ней, потому боится начать общение». Гром всхрапнул. Захихикал. Хлопнул молчаливого Рубилакса по спине так сильно, что он пошатнулся, а хлопок заставил пару гуляк вздрогнуть. — Может, ты ей и не нужен, Руби, но ты никогда не узнаешь наверняка, пока не спросишь. А я тебя потом дог’оню. «Как ты это делаешь? — спросил он когда-то Игнила. — Как ты так просто… взял и сошёлся с ними?» «Друг мой, а как ты всё детство покупал на родине хлеб? — засмеялся он тогда в ответ. — Ты приходил, рад новому дню, улыбался и говорил «здравствуй, добрый человек»!» — Жулик ты, — фыркнул Найтуолкер, смахнув руку Тариталя со своего плеча. Гром захохотал, вскинув голову. Рубилакс покачал головой, пока Тариталь не осёкся, в недоумении фыркнув: — Это ещё что? Найтуолкер посмотрел. В ночном небе, где из-за жидких туч не было видно звёзд, вспыхнула бледная алебастровая искра, рассыпавшись в молочный порошок. — Зиг. Сигнал ко вниманию — он не из ярких, негромкий, быстро угасает, но всё равно заметный. Попросил пустить его, если увидит Преяров. — Вот зараза, — Гром сплюнул в ладонь, вытерся об рукав. — И куда нам теперь? Он же за ними пошёл, да? — Я запретил, — Рубилакс покачал головой и развязал мешок на поясе, достав из него лоскут ткани. — Сигнал для меня. Продолжай искать писаку, я за корольком. Он свистнул Баалу и протянул ему ткань, приказав взять след, познакомиться с запахом. — Это?.. — Лоскут майки, которой он не досчитался после стирки. — Ябать тебя в колено, Руби!.. — Что? Он не обеднел! — Да не в этом же дело! Наполнив нос, пасть, глотку и лёгкие запахом, Баал зарычал, прервав едва начавшийся спор.***
Они вошли в пивную на подъёме из ямы. Закопчёные потолки нависали куполом, на стенах виднелись следы от щёток: драили их не жалея сил. В зале было пусто; только по лавкам у дальней стены сопели два мужичка и женщина неопределённого возраста, накрытые одеялами. За стойкой говорили, видимо, хозяин и дочь. Рядом прямо на стойке сидела девочка лет десяти и что-то раскладывала по баночкам, мурлыча под нос песенку. Она первая услышала, как они вошли, обернулась и ярко, радостно улыбнулась: — Папа, Ба, Джек вернулся, смотрите! — она звонко захохотала, как хохочут счастливейшие из детей, и ринулась к Миднайту. Тот едва не упал, но поймал её, когда девочка запрыгнула ему на шею, сбив цилиндр. Миднайт посмеивался, похлопывая девочку по спине. Она щебетала ему что-то, но Эрза не слышала слов — их глушил звон в ушах. Она посмотрела на отца: высокий и сухой мужик со шрамами от ветрянки, морщинистый от хмурости и тяжёлой работы смотрел на свою маленькую дочь в руках Миднайта Преяра, видел, как она со всей детской нежностью целует его щёки, и улыбался. Эрзу замутило. Ей пришлось схватиться за стенку, чтобы, пошатнувшись, не упасть. Рот наполнило онемение и предрвотная слюна. Найтуолкер презирала этого мужчину. «Какого хуя ты творишь? — думала она, смотря на тёплую одобрительную улыбку, и мечтала разбить ему нос и выдавить глаза, раз он всё равно слепой. — Как ты смеешь? Как ты, сука, смеешь?» Она оскалилась, сжав кулаки, выпрямилась. Прогнала тошноту злобой. — Мила, пусти, ты его задушишь, — без крика осадила сестру девушка, напрягши плечи. — Глупости! — Миднайт с девочкой на руках подошёл к стойке. — Я нынче не один, — он посадил девочку на стойку, тыкнул её по носу, получив звонкое хихиканье, и развернулся к Найтуолкер. — Знакомьтесь, моя старая подруга. Вместе учились. Представься, дорогая, не стесняйся. — Риза, — сказала она первое, что пришло в голову. — Без фамилии. — Гастон, — представился хозяин. Эрзу передёрнуло, но она подошла. Вблизи его лицо казалось серым, несмотря на грубую, шелушащуюся кожу, словно он совсем недавно тяжело болел. — Мои спиногрызки. Старшая Барбра, младшая — Мила. Друзья Джека — наши друзья, так что ты присаживайся, будь как дома, — он тут же поставил перед ней металлическую кружку с водой. — Промочи пока горло. Ты тоже врач, значит? «Твоего же батю», — она покосилась на Миднайта. — Скорее костоправ. Могу конечности ампутировать, мясо заштопать да перелом закрыть, не более. — Риза скромничает, — Миднайт погладил её по спине, притянул к себе за талию, и она невольно дёрнулась. Захотелось двинуть Гастона ещё сильнее за его довольную при этой картине ухмылку. — Шрам на Курикаре видели? Тот, который у него через весь торс? Её работа — на своём горбу его вынесла, прижгла, пока он кровью не истёк. Это была правда: Эрза действительно тогда была рядом и оказала посильную и крайне скорую помощь. — Так ты из Второго? — Барбра брила голову, имела широкие крепкие плечи, как все люди, плавающие и трудящиеся руками с детства, и подозрительный взгляд. Она уже нравилась Найтуолкер больше отца. — Какая она? Эрза пожала плечами. Одно дело ответить о себе, другое — ответить о себе от лица медсестры в отряде. Они, нежные души, её недолюбливали. Третьим делом было понять, какой ответ от неё ожидали. — В основном сука та ещё, — остановилась Эрза на общепринятом факте. — Но не требует чего-то, что не сделала бы сама, и не трогает тебя, если ты работаешь. Впрочем, сейчас это не имеет значения, она редко с нами говорит. Да и отряды всё равно переформировали: теперь мы и между собой говорим редко. Барбра хмыкнула. Подозрительность во взгляде не растворилась. Она взглянула на нетронутую кружку с водой. На руку Миднайта, всё ещё лежавшую на её талии. Потуже затянула тряпки на запястье. От отца ей досталась крупная квадратная челюсть, широкий лоб и привычка многократно ломать нос. Ладони, которые она держала на стойке, были испещрены шрамами, костяшки — сбитыми до мозолей. — Что, думала вступить? Тогда лучше в стражу: там больше настоящей работы, меньше пустой болтовни и политики. Новый капитан служил при Пантерлили, парень с мозгами, в казармы берёт не столько по физическим данным, сколько по уму. Барбара не ответила, но не отвела взгляда. Найтукер старалась не особо радоваться, когда Миднайт наконец-то отпустил её, пусть это было похоже на то, что она наконец-то вынырнула. — Как живот, Гастон? — Пустой! — он хохотнул и задрал рубашку. Вместо пары ребёр зияли вмятины, но живот не впадал, казался здоровым и даже сильным. — Спасибо тебе, я уж думал, что сожрут. Только девкам досталось, пришлось им меня выхаживать. — У папы такие гады были! — задыхаясь сказала ей Мила. — Он сам тощий, а пузо торчало! Джек их всех-всех вывел перед отъездом! Они из папы прямо лоскутами падали! Пока рассказ о паразитах не зашёл слишком далеко, Гастон похлопал Милу по плечу и попросил о чём-то на ухо. Она закивала и умчалась за занавеску. Видимо, в кладовку или на кухню. — Удачно съездил? — В целом, да, — Миднайт расстегнул плащ и достал из-за пазухи пару свёртков. — Это гостинцы. Восточным проездом, к слову, не пользуйся пару месяцев. Говорят, он на досмотре. Гастон нахмурился и благодарно кивнул. «Контрабанда, — поняла Эрза невзначай. — Он покрывает их? Зеро об этом знает?» Справедливости ради, Миднайту не надо было стараться, чтобы бесить людей — в особенности собственного отца, но, если Зеро узнал о воровстве такого масштаба, то это гарантировало страшную ссору между ними. Мила вернулась из кладовки с банкой чего-то сыпучего. Когда Гастон открыл её, Эрзу поразил горький запах кофе. Он повернулся к ним спиной и начал готовить. Гастон и Миднайт продолжали говорить, они обменивались последними новостями и периодически трепали Милу по голове. Барбара молчала, помогала отцу тут и там, но не сводила глаз ни с неё, ни с Миднайта и едва заметно встряхивала пальцами, будто хотела сжать кулаки, каждый раз, когда Преяр касался Милы. Она определённо нравилась Эрзе больше отца. Оказалось, в эту пивную заходил Симон — иногда не по работе, а чтобы тоже выпить кофе. Его ли пример стимулировал Барбару заинтересоваться Вторым отрядом, ясно не было, но, судя по тону разговора, Симона здесь скорее ждали, чем нет. Ещё выяснилось, что уровень смертей от передозов в последний месяц возрос, и Гастон подозревал некоторых своих соперников по пивным и гостиным в распространении наркотиков. На удивление Эрзы, Миднайт строго запретил ему влезать в это же дело, а Барбаре — сражаться за справедливость. Эта ремарка спровоцировала её фыркнуть, а Милу похвастаться сестрой и тем, как она, пока отец выздоравливал, самостоятельно выперла двух напившихся стражников в полной экипировке. Дальше история не зашла: видимо, молодцам было так стыдно признаваться в поражении, что до Мэста новости так и не дошли. — Точно не хотите посидеть? — Гастон поставил две фляжки на стойку, которые тут же взял Миднайт. — Прости, Гастон, у нас сегодня много пациентов. Хочу навестить большую часть до утра. Гастон понимающе закивал и проводил их. Когда они вышли на улицу, ярко и холодно светили луны, не заслонённые облаками. Миднайт повёл её подниматься дальше, и Эрза, сама не зная зачем, последовала за ним.***
Пальцы в берцах скрипели и хрустели, перевязке не хватило времени, чтобы полностью снять боль. Сё не жаловался и даже не замедлился, его лишь немного раздражал звук, ощутимый не столько ушами, сколько костями. Из-за влаги воздух льдом жёг вправленный нос, холодил через прохудившуюся форму, где тело не закрывал старый плащ Бухуса. Он развевался на ветру, бился на плечах, как рыба на берегу, под порывами ничем не рассекаемого ветра на голой площади. Кое-как освещённая, она воняла жиром, сгораемым в редких фонарях, и Сё мог понять, почему от баек, где в Котсе торговали даже ночью, не осталось правды. В укромных углах между лавками и лотками иногда посапывали стражники, и Сё проходил мимо. Он в гордом одиночестве, полном свиста ветра и хруста пальцев, обошёл всю вымощенную площадь и повернул на юг, сделав крюк и теперь держась ближе к стенам города, где располагался крытый рынок, запертый в такой час. Четыре стражника, охранявшие ворота, остановили его. Сё подошёл без вопросов и показал выписанный секретарём Симона пропуск. — Потерялся, пацан? — спросил стражник, проверив его. — Без «ся», — ответил Сё, смотря перед собой. — С побратимом договорились встретиться в городе, да этот дурак не сказал, где остановился. Он с вас ростом, ужасно кудрявый брюнет в глупой шляпе. Тот ещё банный лист, так что, возможно, ему недостаёт зубов и целостности носа. Стражник прыснул, но задумался. — Ребята из капитанского участка говорили, что вроде приходили жаловаться на какого-то чёрта в шляпе, — ответил его коллега. — А, это лордик, к которому через толчок забрались? — захохотал первый. — Который весь в дерьме, но с читой шляпой? — Лорд или лазутчик? — уточнил Сё, чем вызвал брызжущий слюной гогот мужчин. — Честно? Оба хороши! — сквозь хохот выдавил третий. — Ребята рассказывали, что Мэст чуть со смеху не сдох, когда заявление составляли. — Короче, если твой побратим настолько прилипучий, то да, имей в виду, что за ним охота. Если нет, то прости, не видали такого. Поспрашивай ещё на постах или в таверне где. На крайняк смотри на юге, там сдают квартиры дешевле, чем в гостиницах. Сё благодарно кивнул и ушёл. Помимо крытого рынка между стеной и площадью стояли ремесленные дворы, тоже уже закрытые. Только два раза Сё нашёл неспящих грузчиков, привёзших материалы для работы и разгружавших их у заднего входа. Ни хозяин, ни рабочие, ослеплённые близостью своих фонарей, не заметили его в темноте. Стража ходила вдоль широких главных дорог, которые освещались редкими тусклыми фонарями. Их тёплый свет скорее слепил и замасливал взгляд, чем что-то освещал, и Сё почти не выходил на главную дорогу. За домами, где людей встречали зубастые винтовые лестницы, чёрные ходы, потемневшие от сигаретного пепла ступени и полуразвалившиеся стены, шума почти не было. Эхом, не громче комариного писка, пьяно громыхало с севера и периодически лаяли голодные сторожевые псы, бросаясь на заборы. Сё заглядывал в тёмные окна земельных и первых этажей. Он не знал, сколько ходил по ремесленному кварталу, но в какой-то особенно тёмный час собаки залаяли не на него, а в трёх-четырёх домах впереди. — Заткнись! — рявкнули оттуда же, и Одаяки услышал скулёж. Собаки так не скулили. Так скулили старухи, когда что-то провоцировало их плаксивость: новости о смерти, неудачное падение, физическая боль. Сё сорвался на бег. Не то чтобы это было его дело, но ни Бухус, ни Зиг не остались бы в стороне. Помимо этого, он мог бы собрать важную информацию для Короля. Когда он завернул в нужном месте, в подкате припал к земле, подняв пыль, то на старуху замахнулись разводным ключом. Сё выхватил саю из ближнего сапога, вскочил и метнул её, попав в доминантное плечо. Насильник вскрикнул, выронил ключ — инструмент упал на голову и плечо, грохнулся на землю. Сё увидел достаточно: четверо, один уже ранен, второй — амбал и завязал старухе рот, третий с ломом, четвёртый выронил и тут же поднял заточку. Сё достал ножи, скрещенные на пояснице и рванул к ним. Ломом только замахнулись — Сё сделал выпад в открытый бок, ударил по плечу со стороны спины, дёрнул на себя и отскочил. Заточка запнулся о товарища, завопил и рванул прочь. Хотел рвануть, но ватные ноги подкосились, он запнулся, упал, пополз на четвереньках, и Сё бросил ему в бедро нож. Он зашёл по рукоять, высвободил вопль. Амбал схватил старуху в удушающий: — Назад! Уйди! А то я ей шею сломаю! Одна его ладонь была крупнее всей её головы. Он присел, чтобы защитить шею её лицом. Старуха закачала головой, замычала, отмахнулась от Сё, будто прося уйти. Сё не послушал ни первого, ни вторую. Он метнулся в сторону, припал к земле, вонзил нож в колено, оставил его, уходя за спину, выхватил второй сай из сапога и в прыжке ударил навершием между плавающими рёбрами, выхватил из пояса ножик-кастет, вонзил его под мышку доминантной, душащей руки. Задыхаясь, амбал дёрнулся, ослабил хватку, и Сё наступил на рукоять ножа, заставил амбала с воплем упасть на колено и на бок. Сё выдернул нож-кастет и ударил по челюсти — ухоженный металл в точном ударе отколол нижнюю челюсть от верхней. Первый поднялся и дрожащей рукой взялся за плечо, с ужасом и неверием нащупал торчащий трезубец. Сё, подняв ногу, задвинул саю на место, вырвал нож из колена амбала и двинулся к первому. Он шарахнулся от него, упал на задницу, попятился толкаясь одной рукой. — Не надо! Пощади! Сё его не послушал. Схватив нож обратным хватом, он пнул его простёрнутую в мольбе руку и замахнулся. — Сынок, не надо! Сыночка, что ж ты делаешь! Старуха впилась в его плащ. — Сынок, не надо! Оставь! Ты их достаточно наказал, оставь, не надо! Сё не повернулся, посмотрел на неё из-за плеча. Она сняла кляп, плакала и стояла на коленях. На старом лице темнел синяк. Видимо, её успели ударить. — Они не остановились, — он пожал плечами. — Или ты не просила? — Просила, сынок, просила. И тебя прошу, не бери грех на душу. Пойдём, Машимы ради, пойдём отсюда, сыночек! Сё опустил нож. Кивнул ей. Она отползла к тому, что был с ломом, оторвала ткань от платья и утешая прижала его рану на боку. Сё моргал, и только плач раненого будто окатил его водой. Он присел к нему, вытер нож-кастет и обычный нож о его кофту, спрятал их и, взявшись за саю, грубо дёрнул, переворачивая перевернул мужика. Он был почти такой же большой, как Зигрейн, но подчинялся Одаяки, как перо ветру. Сё вырвал сай из плеча и вытер его о подол чужой рубашки. — Тебе повезло, что я промазал по шее и что она добрая и старая, — Сё цыкнул, недовольный своим промахом. — А ещё что сая неострая. Это правда. Она вошла в плоть только благодаря скорости. Собаки надрывались и терзали забор. Видимо, это (и вопли агонии) наконец-то разбудило хозяев: зажигались огни. Не успел Сё вынуть второй нож из бедра заточки и вытереть его, как показалась стража. — Госпожа Курикара! — в ужасе закричали солдаты. — Шагготовы крылья, Вы в порядке?! Она кровавыми руками зажимала рану на боку того, кто держал лом. Сё, убравший нож за спину, стоял рядом. Все мужчины плакали и стонали. — Стой, шкет! — рявкнул предводитель стражи и наставил на него алебарду. — Ты арестован! Сё, бесстрастно смотря ему в глаза, поднял замаранные кровью руки и скучно вздохнул.***
— Всё-таки очень удобно иногда иметь репутацию известного подлеца, — сказал Миднайт будто себе под нос, смотря в небо. — Стоит вести себя вежливо и тактично, никакого волшебства не надо, чтобы люди увидели в тебе другого человека, — он прокашлялся и повернулся к ней с полуулыбкой. — Чёрный кофе горького сорта с лимонным или апельсиновым соком, я ведь правильно помню? — Найтуолкер сжала тёплую флягу до боли в пальцах. Он помнил правильно. Эрза ненавидела сам факт, что он знал, какой она пьёт кофе. Теперь каждая кружка будет отравлена мыслями о нём. — Смелее, — он заткнул трость за пояс и откупорил свою флягу, приподняв её в воздухе в застольной манере. — У Гастона единственного в городе адекватный кофе. Отец пьёт решительно только эту кислейшую высокогорную породу из Иарсу, поэтому другие сорта приходится ввозить подпольно. Гастон закупает зёрна с границы Олира и Иарсу. Попробуй, тебе должно понравиться, пусть сейчас Гастон вынужден пользоваться цедрой, а не соком. Эрза молча смотрела на него. Губы Миднайта, застывшие в смешке, нервно дёрнулись, но он мотнул головой и глубоко вздохнул. — Я понимаю, что ты низкого обо мне мнения, Эрза, но пойми, что отравлять столь утончённый мозг, как твой, я считаю преступлением, — он нахмурился и разочарованно покачал головой. Эрза удивилась рефлекторному чувству вины в своей груди и разозлилась на себя. — Гастон же при тебе его сделал, и я тут же отдал флягу не открывая. Ты же сама знаешь, что я не хочу тебе вредить. Твоё здоровье, — он поднёс фляжку к губам не спуская с неё глаз. Эрза знала, что он не отстанет, пока она не выпьет. Эрза так же знала, что злой Миднайт куда менее сговорчивый, чем изнеженный и довольный. Сдерживая порыв рвоты, Эрза сделала глоток: он оказался восхитительным. Насыщенный и заботливо прожаренный, кофе обладал приятной горчинкой с нотами ореха, которые подчёркивались терпкой цедрой лимона. — Говорил же, — услышала она смешок Миднайта. Он подошёл к ней, положил руку ей на талию и пошёл вперёд. Найтуолкер не думала, что когда-либо сама предпочтёт взять его под руку. — С каких пор младший Преяр покрывает контрабанду в собственном городе? — спросила она, лишь бы отвлечься от ожога на своей пояснице. — Ох, ты мне льстишь: город всё-таки отцовский, — Миднайт пропах кофе, молоком, сахаром и мускатным орехом. — На бумаге. В остальном у меня куда больше самостоятельности, чем ему приятно думать. — И всё? Ты рискуешь красть из кармана Зеро ради юношеского бунта и горького кофе? — Как мне нравится твой дерзкий язык, — он посмеялся, задрав голову. Опять обнажил хищные клыки. — В целом, да. А что, такого кофе недостаточно? Миднайт дразняще толкнул её плечом и подмигнул. Эрза запила жёлчь. Кофе был хорош, бесспроно, но не настолько, чтобы пересекать дорогу Зеро. — Не решайся эта проблема обычным пунктом в списке закупок, то да, недостаточно. Зеро мудак, а не жмот. Миднайт захихикал. Неопределённо пожал плечами. — Не знаю. Думаю, мне просто это нравится. Вот ты сама сказала, что город мой, а я сам же от этого отрёкся. Знаешь… ты же сама позволяла своим детишкам бегать по борделям да брать с дома десятину. Таким образом ты имела над ними большую, негласную власть. Так же и я имею над городом невидимую власть, зная его сильных людей в лицо. Девочки ему не родные, знала? Эрза изогнула бровь. — Да-да, я тоже удивился, уж больно Барбара на него похожа. Но да, он им отчим. Его родные сыновья подохли где-то в переулках, когда покупали в тайне от папы Брарус: обоих пырнули в животы. Или возьмём того же Мэста: парень ссылок на две жизни заслужил, и только потому, что вытащил из обвала девчушку-подростка, не дал ей отдать концы и передал её волшебной гильдии. Никто не ожидал, что он выживет в каменоломне, но он даже умудрился восстановить свои раздробленные кисти, перетерпеть этого говнюка Джойса, чуть ли не буквально лизавшего моему отцу очко, и стать капитаном. Или, например, твой же Симон: до сих пор не могу решить, кто мне нравится больше — он или Нуб. Я понимаю, почему ты так его защищала на трибунале: будь корм не в коня, он давно бы спился. Но нет! Вот он где, личный кузнец стражи, уважаемый старшина, защитник всех униженных, оскорблённых и прочих ничтожных мира сего, в одиночку прокармливающий несколько семей. На них же, на этой крошечной частице в море дерьма, и держится этот гнилой город, наше общество, весь Эдолас, разве это не чудо? Как вы с ним поболтали, к слову? — он отнял руку от её спины и огладил рукоять меча. Эрзе льдом ошпарило желудок. Если раньше она могла списать то, как он представил её своей коллегой-врачом, на совпадение, то сейчас она не питала сомнений: Миднайт видел пропускную книжку. Миднайт знал, что она не одна. Знал, что она блефовала об одиночном задании. — Лучше, чем перед трибуналом, — ровно произнесла она онемевшими губами. — Впрочем, я надеялась, что он оставит стражу. В первые дни своего капитанства она не помнила некоторые бои: слишком велико было напряжение для тела и разума, потому первое обходилось без второго, вытесняло мысли о страхе провала и телесной боли. Она возвращалась живой, но поклялась себе помнить всё и всегда быть в сознании — плох тот военачальник, который не видит своих людей. И всё же теперь, спустя не один год обучения и войны Эрза Найтуолкер вновь поймала себя на мысли, что не видит и не слышит мир вокруг. Её тело принадлежало не ей, а чужой мужской руке, прожигавшей клеймо на спине. Её разум впадал в анабиоз, терял ощущение тела, понимание ходьбы и дыхания. Она не помнила, как они поднялись на подобие смотровой площадки, с которой было видно яму, дворец Хоуков, будто сцепляющий русло реки, и опустевшую площадь. Она не помнила, когда он снял с неё капюшон и опустил шарф. — Кто сделал это? Рассудок скукожился как от тока только тогда, когда Миднайт снял перчатку и коснулся её подбородка, большим пальцем поддел кровавую корочку на губе. — С кем мне поговорить, моя Эрза? Голос Миднайта был едва громче шёпота и лишён былого озорства, плутовства. Это был мёртвый, могильный тон, которым обладает родитель, увидевший избитого ребёнка. Скелет сотрясало. Найтуолкер не знала, от страха или злости. — Со своим дружком с киркой для начала, — впрочем, разницы не было, потому что эта тряска заставила её фыркнуть, оскалиться и отбить его руку, отступить. Боль молнией пронзила кости — она же распалила огонь, созданный злобой и страхом. — Он мне не друг. И его позвоночник всё ещё сломан, — он метнулся к ней, и Эрза едва успела отскочить. — Прямо напротив грудины, Эрза, — слишком поздно она поняла, что врезалась лопатками в стену. Миднайт загнал её в угол, ударил в камень рядом с её головой и горящими манией глазами всматривался в её глаза. — Он ничего не чувствует ниже перелома и гадит под себя. Я бы содрал с него кожу и выдубил бы из неё обложки для твоих любимых книг, но моему блядскому отцу нужен этот мудак, представляешь? — он тяжёло дышал, и кроме кофе Эрза уловила запах соли и мяты. — Но почему ты мне врёшь, Эрза? — он оскалился, вновь ударил по стене, а второй рукой вцепился в шершавый камень, словно пытался сжать его, как ткань. — Я знаю, что он мог только обжечь тебя, но генерал вас спас. Почему ты врёшь мне? — он всхрапнул, скрипнул зубами и вновь ударил. Слева хрустнуло, но Найтуолкер не решилась посмотреть, стена или кости. — Я, блять, просил тебя вести себя воспитанно, так какого хрена ты меня обманываешь?! — он забил по стене, задрожал и глубоко вдохнул, медленно выдохнул. Его лицо покрыла испарина, пальцы и плечи дрожали. — Прости, — выдохнул он, смахнув с себя цилиндр и стерев пот со лба. Его разбитый кулак кровоточил. — Прости, я не должен был кричать, — Миднайт уткнулся носом в её плечо, вжал её в стену. Эрза едва сдерживала тряску в костях, едва не кричала от разбушевавшейся в тазовой кости боли. — Кто тебя тронул, моя дорогая Эрза? — он прислонил ладонь к её щеке, уткнулся носом в другую. Поцеловал у раковины уха. — Кто посмел тебя тронуть? Он тебя тоже трогает? Этот Франсер? Отец наплёл, что у него кишка тонка что-то взять силой, но он же отпрыск Фауста, никогда не знаешь, — он мазнул ледяными губами по шее, под самым ухом, и Найтуолкер дёрнуло. — Трогает он тебя? В миг, когда её нутро настолько замёрзло, что она не чувствовала собственного тела, Эрза накрыла его ладонь, лежавшую на её щеке, и судорожно выдохнула. Миднайт, опешив, отстранился, и получил коленом поддых и локтем по уху. Зарычав от пронзившей тело боли, Эрза пнула его без разбору, попав то ли в ключицу, то ли в плечо. Меч Симона зашелестел и блеснул в свете лун. — Сделай одолжение, придержи свои фантазии при себе. Меня от них мутит, — она сплюнула предрвотную слюну который час вязавшую её рот. Меч в её руках трясся. — Он, на удивление, никогда ко мне не притрагивался без разрешения или надобности, так что у нас мир. Миднайт сплюнул и вытер губы, размазав по ним кровь из разбитых костяшек. Его горящие глаза будто прояснились, наполнились не то возмущением, не то восхищением. Заново вспыхнувшим интересом. — Каково это, увидеть себя с гербом Фей на броне? — вдруг ровно произнёс Миднайт и выпрямился, наклонил голову и ехидно усмехнулся. — Неужели настолько страшнее, чем я или отец? Эрзу словно ударили дубиной по затылку. Она пошатнулась, но клялась себе, что из-за боли в лобковой кости. Миднайт засмеялся. — Только попробуй втянуть её в разговор. Вот только попробуй, сука! Я отрежу тебе язык, — услышала она свой строгий злой голос. Миднайт прикусил губу, словно мальчик в кондитерской. — Интересно. Он пошёл к ней. Найтуолкер силилась заставить себя сделать выпад, но между ними метнулась тень, дёрнув за собой Миднайта, повалила его на мощёную дорогу. Баал рычал и терзал его левую руку. Кровь, смешанная с собрирьей слюной, залила камень сквозь одежду, и крик Миднайта отразился от кладки и стен, согрев нутро Найтуолкер. Она убрала меч в ножны. Генерал подошёл к ним не так бесшумно, как Баал — тяжёлое дыхание и скорая поступь выдавали мужчину за метры. Миднайт прекратил кричать, сжал зубы и уже приготовился пнуть Баала по впавшему боку, но Рубилакс отозвал его, и пёс отпрыгнул сам, припал пред ногами Эрзы, зарычал на Миднайта. Оставшаяся шерсть встала дыбом, слюни падали кровавой паутиной. Преяр поднялся, прижимая руку к груди и скрипя зубами. — А я всё думал, с тобой ли так называемый «Рулька Дубовал», — он фыркнул. — Приветствую, генерал! — Миднайт отвесил драматичный поклон и лихо выпрямился, загладив волосы. — Признаюсь, не так я видел наше официальное знакомство. Ваш пёс чуть не отгрыз мне руку, разве это вежливо? — Прошу прощения, маленький князь. Он оголодавший, ещё не восстановил силу укуса — так бы снёс руку начисто. Вена на его лбу вздулась, голос громыхал, но не скакал. Баал залаял, клацнул зубами. — Вижу, в кого у Эрзы столь прелестное чувство юмора. И всё же вынужден спросить, что теперь Вы намерены делать. Иной раз спросил бы, помните ли Вы, что любой вассал короля имеет власть на Легионом на территории своего региона, если на то не будет подписанного отказа Его Величества, но когда это Вас заботило? Вне зависимости от того, кто получал наказание за Ваше неповиновение, — он улыбнулся Эрзе. Рубилакс сжал Ганран и шагнул вперёд, но его прервал окрик из-за поворота. — Генерал! Если бы Эрза могла, то упала бы от облегчения: это был Симон. Запыхавшийся, потный и уставший, он достал наручники. Ещё двое стражников поспевали за ним. — Не марайтесь, генерал, я дальше сам. Теперь-то он у меня зубами плеваться будет. — Симон, сладкий! — Миднайт распростёр руки. — Вот это сюрприз! Я уже расстроился, когда не увидел тебя на воротах! Симон двинул его по лицу, схватил за шкирку и бросил на землю. Придавив его коленом, Симон застегнул наручники за спиной и свистнул своим людям. Полный ярости и злорадного триумфа, он поднял его за волосы и швырнул им в руки. Подойдя к Найтуолкер, он выдохнул, снял шлем и пригладил волосы. — Вы в порядке, госпожа? Мы пришли так скоро, как только смогли. Хорошо, что генерал и его собрир были поблизости. Эрза кивнула. Сняла меч и протянула его Курикаре. — Вы как знали, что на него наткнётесь, охереть! — он выдохнул. Эрза видела, как его трясло. — Дыши, Сёма. Вы его поймали. — О-о-о, я из него дерьмо-то выбью. Наконец-то батя его не отмажет, — Симон скалился, пытался следовать её совету, но всё равно задыхался, распираемый злобой, беспокойством и бегом. — Тут это, Его Величество просили передать, — Симон вложил в её ладонь нечто похожее на сложенную бумажку. Эрза сразу узнала в ней свёрток с таблетками, скорее всего с обезболивающим. Вопреки напряжению во всём теле, она искренне усмехнулась. — Сказал, Вы перетрудились на прошлом задании. — Спасибо, Симон. Теперь ступай. Тресни его хорошенько за меня, хорошо? — Конечно, госпожа! Я всегда к Вашим услугам, — он накрыл почти половину её плеча своей широкой ладонью и ободряюще стиснул. Эрза улыбнулась ему и кивнула. Он кивнул в ответ и был таков. На площадке остались только она, всё ещё злой Баал и генерал Легиона. — Нам надо поговорить.