Ещё один шанс

Мучительный захлёбывающийся кашель разрывал абсолютную тишину, ввинчиваясь в воспалённый разум раскалённой железной иглой, пульсируя в висках и вынуждая резко распахнуть покрасневшие от недосыпа и усталости глаза. -Соджи… - Хиджиката мгновенно вскочил с постели, и, не удосуживаясь даже обуться и хоть как-то привести себя в порядок, быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, направился в комнату, откуда доносились эти жуткие звуки; вместо сердца в груди тугим комком бился страх, а воображение дорисовывало подходящие картины, не так давно виденные им в Икеда-я, всё это смешивалось, переплеталось, рождая новую гамму непривычных болезненных ощущений, от которых Тошизо лишь стискивал зубы, чтобы не закричать от отчаяния. Соджи! – Рывком открыв дверь, он вошёл в спальню, сразу же кидаясь к согнувшемуся в позе эмбриона и отчаянно пытающемуся проглотить раздирающий всё внутри кашель подчинённому, но тот жестом остановил его, не желая вновь показывать себя с такой неприглядной стороны. -Всё… - Окита с трудом сделал хриплый вдох в попытке заговорить, но очередной приступ нахлынул горячей волной, позволяя лишь быстро выпалить, - в порядке… -Если ты это называешь в порядке, то я буддийский монах, - Хиджиката нахмурился, одним шагом сокращая расстояние между ними и тут же хватая юношу за плечи, заставляя привстать, - я сейчас принесу лекарство, а ты должен выйти на свежий воздух. -Чтобы перебудить всех остальных? – Губы Окиты искривила привычная улыбка, смотревшаяся на раскрасневшемся лице со слезящимися глазами, как нечто совершенно чуждое и жуткое: он отчаянно притворялся, как и всё время до этого, но сейчас болезнь костлявой рукой схватила его за горло, срывая все маски веселья, неиссякаемого оптимизма и жизнелюбия, за которыми он так любил прятаться. Лишь сейчас корчащегося, хрипящего, жалкого и абсолютно ни на что неспособного Окиту Соджи Хиджиката видел настоящим: его, юного, проклинающего свою судьбу, силящегося встать под её ударами, но выглядящего при этом как тощий мальчишка, сражающийся с опытным воином. Капитан бы отдал всё, чтобы Тошизо не знал о его недуге, чтобы не смотрел на него таким взглядом, от которого хотелось сильнее свернуться и заскулить, как побитый щенок. «Уходи», - билось в висках, а пересохшие губы выдохнули хрипло: -Пройдёт. -Это приказ, – Хиджиката нахмурился, лишь яростнее вцепляясь в хрупкие плечи, желая защитить подчинённого, но при этом боясь сделать неловкое движение, выдать свои истинные чувства и получить в ответ недоверие и презрение с его стороны, - кто здесь командир? -Заместитель, - Окита вновь попытался улыбнуться, якобы переводя всё в шутку, но этот вымученный оскал больше пугал, чем наводил приятные мысли на собеседника. -Цыц! – Не выдержав, рявкнул Тошизо, начиная внутренне кипеть: его бесило вовсе не игнорирование приказов, это нарочитое отталкивание в минуту, когда он ощущал острое желание помочь и обогреть дорогого человека, как искра, зажгли в душе пожар злости, но командир старательно сдерживался, не позволяя ни одной нотке в голосе больше сбиться, - я принесу чай и лекарство, а ты выйдешь на крыльцо. – Он медленно поднялся с футона, смеряя дрожащего всем телом Соджи строгим взглядом, - и не дай бог, ты будешь здесь, когда я вернусь… Окита склонил голову, снова заходясь кашлем и закрывая лицо рукой, не в силах выдержать этот демонический взгляд наполненных огненными всполохами глубоких глаз, тех самых, в которые даже Кондо порой побаивался заглянуть, а Тошизо уже скрылся за аккуратно прикрытой дверью, мягкими кошачьими шагами удаляясь к себе. Капитан сделал рваный вдох и с трудом встал, сразу же опираясь о стену рукой: ноги едва держали его, тело била мелкая дрожь, как будто бы он был абсолютно пьян – эти отвратительные ощущения с кровью бежали по венам, распространялись ядом под кожей и выступали вместе с липким потом в виде испарины на раскрасневшемся лице. Страх в такие моменты сильнее всего сдавливал душу: глупый мальчишка боялся никогда больше не встать, боялся, что болезнь, медленно выгрызающая внутренности, не позволит ему не то, что сражаться, но и жить, как обычный человек, а не немощный старик, существующий лишь благодаря опеке своих детей. Соджи, шатаясь, побрел на крыльцо, едва-едва видя окружающий мир, расплывающийся перед глазами из-за застилающих их слёз, и, грузно опустившись на дощатый пол, зажал рот ладонями, боясь издать ещё хоть звук, потому что иначе выскочат остальные, и тогда клеймо будет уже не смыть. «Тоши…» - Он невольно замер, зажмуриваясь и закусывая губу: теперь он желал лишь возвращения командира в надежде, что лекарство хоть ненадолго отгонит костлявую старуху, расцепив её ледяные пальцы и убрав их от его горла. В одночасье Хиджиката превратился из демонического заместителя в духа-защитника и спасителя его истерзанного тела, Окита очень остро нуждался в нём, понимая, что только он способен помочь ему, но, как назло, Тошизо всё не желал возвращаться… -Тоши… - Он слабо позвал его, смахивая слёзы отчаяния с припухших щёк. Как же давно он не ощущал себя таким никчёмным и жалким! Сейчас Соджи напоминал себе маленького забитого котёнка, которого хозяева вышвырнули на улицу зимой, и это сравнение рождало безумную ненависть и презрение к себе вкупе с жалостью и желанием чужого тепла, - не бросай меня, Тоши, - он жалко всхлипнул, обнимая себя за плечи, как вдруг его пальцев мягко коснулась чужая ладонь. Окита распахнул глаза, поднимая заплаканное лицо, и встретился взглядом с заместителем, что в другой руке держал чашку свежезаваренного ароматного чая. Тошизо аккуратно сел рядом, доставая из-за пазухи пакетик с вожделенным лекарством, насыпал его в чай и протянул получившуюся микстуру капитану, вынуждая его выпить всё до дна несколькими глотками, чтобы не почувствовать сильную горечь. Выпив эликсир, Соджи поморщился и хотел было отдать чашку, но его предательски задрожавшие руки не сумели удержать её, и фарфор со звоном рухнул на каменную дорожку, брызнув осколками во всё стороны. -Хиджи… - Тошизо не дал ему договорить, рывком прижимая к себе и буквально силой утыкая его носом в свою распахнутую юкату, а сам зарываясь пальцами в длинные мягкие локоны, всегда ровно струящиеся по спине юноши. -Тише, всё хорошо, - он успокаивающе погладил его и быстро поцеловал приятно пахнущую макушку, от чего капитан сжался, дрожа ещё сильнее, всё ещё не отойдя от страха, что сейчас все проснутся и увидят его в таком жалком состоянии, - если что, я всегда смогу вытащить из неприятной ситуации. Окита невольно ухмыльнулся: ни для кого не было секретом, что он давно уже стал постоянным гостем в спальне они-но-фукутё, но лишнее подтверждение тому было совсем нежелательным, так что подобная защита была палкой о двух концах. Нужно держать себя в руках – он понимал это особенно остро, и, закрыв глаза и выдохнув, он резко перестал дрожать, несильно, но настойчиво отталкивая командира от себя. -Отпустите меня, - неожиданно громко произнёс Соджи, окончательно отстраняясь от тёплой надёжной груди и мягко расцепляя сильные руки, - Вы тоже заразитесь, я того не стою. Хиджиката долгим изучающим взглядом скользнул по фигуре подчинённого, останавливаясь на мгновенно побледневшем лице, которое так ярко оттеняли чёрные пряди, шёлком спускающиеся по плечам до пояса, и неестественно ярких припухших от слёз губах, где не было и следа привычной улыбки, а потом навязчиво обнял хрупкие плечи, вновь прижимая любовника к себе. -Замолчи, - прошептал он, обрывая все попытки сопротивления и не давая сказать ни слова, - лучше замолчи, иначе завтра же заставлю совершить сэппуку за неподчинение. -Уж лучше так, чем гнить живьём изнутри от неизлечимой болезни, - Соджи хмыкнул, упираясь узкими, как у женщины, ладонями в бронзовую от загара грудь Тошизо, - всё равно мне недолго осталось жить: не сегодня – завтра я просто выплюну свои лёгкие, и на этом всё закончится. На улице воцарилась гробовая тишина, даже ветер улёгся поближе к земле, словно бы боясь мешать всему происходящему, и в этой лишённой звуков недвижной картине пощёчина прозвучала особенно громко: голова Окиты податливо метнулась в сторону, на щеке наливался яркий след чужих пальцев, но в потухшем взгляде чёрных глаз не промелькнуло ни одной искорки жизни. -Я же сказал тебе заткнуться, идиот, - Хиджикату всего трясло от злости, от страха, от бессилия и ненависти к опустившему руки капитану, но что он мог сейчас сделать? Туберкулёз невозможно вылечить, Окита заведомо обречён, но… Тошизо стиснул руки в кулаки: просто так отдавать его в лапы смерти он не собирался, и, даже если Соджи сам всё перечеркнул, готовый заранее выбирать себе гроб вместе с надгробным камнем, он на такое никогда не пойдёт. -В последнее время я часто вижу чёрную кошку, - отчётливым, приглушённым до шёпота голосом произнёс капитан, не отводя пустого взгляда от бледного камня дорожки, - она сидит, выжидая, когда я попробую пнуть её, но, стоит мне сделать шаг, исчезает, как будто бы издеваясь надо мной… - Он горестно хмыкнул, обнимая себя за плечи в попытке согреться и унять вновь одолевающую хилое тело дрожь, - а потом она стала подходить всё ближе… Ещё немного, и она просто прыгнет на меня, чтобы перегрызть глотку. Хиджиката не сказал ни слова, просто не зная, не в силах подобрать нужных фраз: осознавать, что есть нечто сильнее его авторитета, смертельнее его клинка и мучительнее чувства искренней привязанности, было больно. Пожалуй, впервые за долгое время на глаза навернулись слёзы, которые чёртова полная луна осветила так ярко, нарочно демонстрируя их миру, но Тошизо это уже не волновало. -Замолчи, - шумно дыша, строго прервал он Окиту, рывком придвигаясь ближе и обнимая крепко, навязчиво, стараясь укутать и укрыть его от кошек, от костлявых старух, от мечей роялистов – абсолютно от всех, кто несёт на своих плечах беду, - ты ещё жив, ты здесь, с друзьями, со мной, - горячо шептал Хиджиката на ухо замершему Соджи, который совершенно не ожидал подобного проявления чувств от командира, - мы все можем погибнуть в любой момент, но в этом и наша сила – мы дорожим каждым мгновением нашей жизни, мы стараемся, чтобы каждая секунда была наполнена смыслом, чтобы наши преемники могли на построенном нами фундаменте возвести что-то новое, грандиозное и непохожее на существовавшее раньше. Ты понимаешь меня, Соджи? Тёмные глаза широко распахнулись, и луна, сверкнувшая в скатившейся по щеке слезинке, казалось, подмигнула им, подтверждая правильность сказанных командиром слов. -Не время опускать руки, пока они в силах держать меч, ты ещё многое можешь сделать, слышишь, Соджи? – Тошизо яростно вцепился в чужие плечи, глотая подступающую к горлу влагу, давясь отчаянием, рождающимся где-то в недрах души, куда он раньше боялся даже мельком заглядывать, дыша запахом боли и лекарства, что источали пушистые локоны, во что бы то ни стало желая пробудить того, настоящего Окиту, которого он знал уже много лет, - даже если ты скоро умрёшь, я не хочу, слышишь меня, не хочу запоминать тебя таким… Голос сорвался, а слёзы сдерживать было уже невозможно: Хиджиката горько рыдал, опустив голову и упёршись лбом в спину капитана; как же давно он не испытывал подобного: казалось, острый нож издевательски медленно, стараясь вспороть как можно больше нервов, водит по сердцу, заставляя его мучительно сжиматься и болеть так сильно, как не болело никогда раньше. -Я просто хочу… Хочу видеть твою улыбку, - Тошизо чувствовал себя ребёнком, сидящим около трупа матери и умоляющим её открыть глаза, которые никогда уже ничего не увидят, - ту самую улыбку, которая дарила нам ощущение уюта и тепла даже на поле боя, рядом с врагом. Он не мог больше говорить и просто обнимал Соджи, раскалёнными ладонями забираясь под юкату и загрубевшими пальцами водя по тонкой коже, чтобы запомнить это ощущение, сохранить его навсегда и бережно вынимать из памяти, когда капитана не станет. Окита осторожно накрыл его руки своими, мягко заставляя убрать их, и развернулся, беря заплаканное лицо Тошизо в свои руки: -Тоши, хочешь… - бархатные пальцы ласково провели по скулам, лаская и пытаясь успокоить, и, когда Хиджиката поднял взгляд на его лицо, увидел немного грустную нежную улыбку, - я буду улыбаться всегда? Только для тебя, Тоши? Командир быстро кивнул, а его порывистый поцелуй оказался самым лучшим доказательством. Юркий зверёк был почти незаметен в тени деревьев, его мягкие лапы ступали совершенно неслышно, ни один листик не хрустнул под тяжестью его веса, но, если подкрасться поближе, можно было понять, что зверёк этот являет собой самую обычную кошку. Только окрас у неё был совершенно чёрный, ни единого белого пятнышка на шкурке, лишь большие золотистые глаза выделялись на её мордочке – эти лукавые глаза с искорками издёвки в них преследовали Окиту в самых дурных его снах, заставляли просыпаться в холодном поту, а потом, натыкаясь на любую особь из рода кошачьих, ругаться и обнажать клинок. Вот и сейчас, тихо продвигаясь к больному, она ухмылялась, готовая собирать благодатную жатву отчаяния и боли последних минут чужой жизни, но звук незнакомого плача остановил её. Прижимающийся к Соджи командир, голову которого тот держал на своих коленях, тщетно вытирал ладонями слёзы, но на бледном лице Окиты блуждала полная нежности улыбка, а, когда он поднял глаза, в них светилась лишь строгая решимость. Кошка замерла, а потом, фыркнув, развернулась, так же неслышно удаляясь прочь. Капитану был дан ещё один шанс…