Things Have Gotten Closer To The Sun

Так вот каково быть последним человеком на Земле. Гарри сухо рассмеялся собственной мысли, поворачивая вслед за изгибом дороги; гравий хрустел как огонь под изношенными шинами его машины. Полуночное небо окрашено в цвет морской глубины, но оно совсем не приносит чувство спокойствия. Он чувствует лишь холодный пот и сильную панику, ему кажется, что все сжимается вокруг него. Медленно двигаясь ближе, и ближе, и ближе, удушая его. Но это не так, не так. Этого не может быть, потому что ничто не приближается. Совсем ничего. Здесь только он. Он и длинная полоса дороги впереди, дорога и уличные фонари, которые бросают слабую тень на его лобовое стекло, слабые тени, которые подсвечивают его трясущиеся руки на рулевом колесе и полную пустоту на заднем сидении. Возможно, он что-то выпил. Он не может вспомнить. Он даже не может вспомнить, что делал этим утром, если честно. Не может вспомнить, ходил ли он куда-нибудь и притворялся общительным, или он, как обычно, просто сидел в своей темной квартире и думал, утопая в никчемной долбаной ностальгии. Он даже не знает, куда, черт возьми, он едет, просто надеется, что в конце концов, куда-то доберется. Этот день был слишком тяжелым и совсем не казался настоящим. Все выглядит так же, как во сне: ясно, но немного размыто, словно в любую секунду все может превратиться во что-то другое. Магнитола работает на низкой громкости, голоса из которой заполняют пространство как фон или слабый дождь, и Гарри ловит обрывки разговора во время езды. Честно сказать, он не особо обращал на него внимание, но потом, внезапно, начинает прислушиваться. — Хорошо. Кажется, это конец, слушатели. Сегодня четвертое декабря две тысячи восемнадцатого года, и у нас осталось около двенадцати дней до конца света. Нахмурившись, он жмет на все кнопки подряд, после чего голоса становятся громче. — Что, черт возьми, ты такое говоришь, Ник? Ты пьян? — смеется девушка из динамиков, ее голос теплый и смутный, как заходящее солнце. Гарри останавливается на красный свет. Он стоит на пустынном перекрестке и слушает. Кажется, весь мир спит в этот час. Нет ни одной машины в поле его зрения, и Гарри начинает вспоминать. C концом света, нависшим меньше, чем через две недели, он вспоминает пару голубых глаз. Глаза, как глубокий океан, что стали пустыми. Любящие голубые глаза, которые охладели, стали поблекшими. Мужчина с радио смеется. — Ох, отстань, я серьезно! Видимо, мир прекратит свое существование через, ну, двенадцать дней или около того. Говорят, будет солнечная вспышка. — Кто говорит? — Не знаю… ученые? Испорченные сволочи, исследующие конец света, чтобы заработать на жизнь? Девушка тоже смеется. — Ты сейчас серьезно или просто разыгрываешь нас? И без шуток. — Я серьезно! Ранее говорили в новостях. Думаю, сначала они старались не говорить об этом, не хотели, чтобы мы врывались в магазины или начинали беспорядки, ну и все прочее. В их разговоре повисло молчание, и Гарри даже не сдвинулся с места, когда красный свет сменился зеленым, с остановки на движение. Он просто слушал, просто выключил двигатель и слушал, потому что через двенадцать дней наступит конец света. Меньше чем через две недели планета будет уничтожена палящим солнцем. Земля прекратит свое существование и исчезнет, ничтожное яркое пятнышко на фоне темного небесного пространства, и станет неважно, что однажды он пел в группе. Он будет мертв. Бум, бум, бам. Зейн, Лиам, Найл… все они будут мертвы. Господи, прошел почти год с тех пор, как он последний раз видел их, и почти пять лет с того момента, как видел их всех вместе. Он проводит рукой по лицу, резко вздыхая. Когда он снова начинает вслушиваться, девушка спрашивает его. — Есть ли у вас какие-нибудь сожаления? Сделали ли бы вы что-нибудь по-другому? Внезапно ее слова кажутся искаженными и далекими, словно буквы вышли из под контроля, сталкиваясь друг с другом по пути из динамиков. Гарри выключает радио и откидывается на спинку сиденья, погружаясь в тишину автомобиля. Он тяжело дышит и не может успокоиться. Уличная дорога по-прежнему пуста, и он прижимается лицом к холодному замерзшему окну и глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться. Но вопрос никуда не делся. О чем он жалеет? Что бы он сделал по-другому? Он даже не заметил приближающегося автомобиля. Тот просто появился, а затем мир взрывается в порыве теплого света, как молния вспыхивает в ночном небе, белое против черного, белое и черное, белое и черное в подтексте его воспоминаний, образы размываются краснотой теплого света, красной крови. Его крови. Резкий привкус меди во рту в то время, как он кричит, его видение меняется и затуманивается, и он снова видит эти голубые глаза, видит океан, слышит голос, который говорит ему не возвращаться, слышит себя, как он говорит: «Отвали, мне наплевать. Меня это больше не волнует. Да пошел ты. Я не хочу возвращаться.» Он слышит захлопнувшуюся дверь — то же эхо, которым заканчивается каждый кошмар. Металл по тротуару. Плоть к кости. Ложь за ложью после лжи. Жалеет ли он о чем-либо? Сделал бы он что-нибудь по-другому? В промежутке между светом и тьмой, Гарри понимает, что нашел свой ответ.