Theatre du Vaudeville

Я так ненавижу начинать письма этим глупым «привет». Так уж сложилось, да и ты сам часто замечал, что мои руки каждый раз трясутся, когда я его пишу. Ты ещё говорил, что они — словно струны. Словно струны твоей любимой гитары. И сейчас я пишу это короткое, почти нечитабельное «привет», знал бы ты, сколько всего мне удалось пережить, чтобы просто так взять и написать тебе. Я сотни… Да что там, я тысячи раз клялся, что это — финиш, ни одного сообщения, ни одного письма, ни одного слова в трубку… Я и обманываю себя, и всё ещё держу свою психику в руках — это бездумно и невероятно одновременно. Но кому уж знать о безумии! Мой друг, мой чёртов друг! Мой чёртов любимый друг! Мне титанических усилий стоит не разорвать этот лист пополам и не отправить в мусор. И я пишу тебе. Как говорил твой любимый Маяковский: «Пишу, потому что думать об этом уже не могу», — так и я. Мне впервые в жизни тошно и грустно одному, мой мир словно замер вокруг ожидания какого-то незримого чуда. И надежды не хватает на что-либо, кроме этого самого чуда. Как говорил твой нелюбимый Фрай: «Надежда — глупое чувство», — но и я глуп как никогда, а особенно сегодня! Почему бы не вспомнить былое? Ведь это было настолько красиво, мой друг… Ты сотни раз спрашивал меня «А ты помнишь?». Мы оба знали, что провалами в памяти я не страдал, но ты, увы, не умел начинать свои повествования иначе. Сегодня и я не побрезгую этой твоей фразой. А ты помнишь? Помнишь двухкомнатную квартирку, которую мы на двоих и делили? Помнишь этот приторно-красивый вид на море из окон лоджии? Я знаю, что помнишь. Я не забуду это никогда, как и ты, мой друг. Не забуду пачки сигарет, купленные на последние деньги вместо еды. Не забуду, как ты водил баб, не забуду, как я сбегал из дома, не помня самого себя! И ты отлично помнишь, каким ублюдком был, каким ты есть до сих пор. Как имел всё, что движется, как не замечал меня, когда я заботился о тебе. И твою лихорадку в конце апреля, когда ты провалялся в кровати около месяца, как я наворачивал круги около твоей постели, занимал деньги на лекарства и даже устроился на ещё одну работу. Как спал по два часа в сутки, а на второй день твоего выздоровления уже застал тебя в объятиях какой-то леди облегчённого поведения. Как услышал глухое «Ну, спасибо» в ответ на всё, что сделал. Я помню, как я впервые ушёл с твоего дня рождения, где ты занимал, кажись, двоих одновременно. Как промок до нитки, а, вернувшись в нашу квартиру, обнаружил лежащие на моей полке дрянные ароматические сигареты, которые курит гламурная шваль. Помню бельё твоих любовниц, разбросанное по моей комнате, и тебя — мирно спящего среди всего этого хаоса. Тогда ведь, именно тогда у меня закончились слова. Я стоял и плакал, свесив и без того мокрую голову за балкон. Сил больше не было, твоя узколобость в буквальном смысле меня убивала! Вот ты сейчас, читая это, неужели не понимаешь, каким ты был? И дьявол тебя дёрнул тогда проснуться, услышав мой плач. Зачем ты обнимал меня за плечи, зачем ты просил успокоиться? Я так тебя ненавидел. Всей душой, всем сердцем, всем, что только может перечислить человек. Ты знаешь, я до сих пор помню вкус твоих губ. Терпко-сладкий, словно карамель и сигареты. И я не помню лишь одного: сколько же мы там простояли? Сколько ты меня целовал, сколько я упивался твоими тёмными волосами, которые ты вечно норовил состричь? Напомни мне, пожалуйста. Просто мне кажется, что тогда я был вне времени и даже вне своей души. Словно и не я вовсе. Но как тогда я бы всё помнил? Вкус твоей кожи, словно вкус моря — маняще-солоноватый. Твои сильные руки, твои тёмные глаза. И моя обнажённая душа наперевес. В тот вечер ты получил меня всего. Моё тело, которое извивалось под каждым прикосновением, мои губы, которые в бессвязном стоне повторяли твоё имя. И ночь, которую мы тогда разделили на двоих. Наша ночь, ночь безумства душ и судеб. Твоя холодная кожа вместо моего горячего сердца, твои жадные поцелуи вместо моих аккуратных прикосновений. А потом этот пыл, моё тело в твоих руках… И ты, неожиданно нежный, тот самый, который боялся причинить мне боль. Но моего страха не было. И ты брал меня — наверное, как тех девушек вчера, как всех, кто оказывался в твоей постели. Безраздельно и всецело, тогда я стал тебе принадлежать… Но я никогда не смирюсь с тем, что ты не сможешь принадлежать только мне. Ты другой. Именно поэтому я сбежал тогда. Прости, если сможешь. Ты получил больше, чем тебе было позволено, ты забрал кусок моей души и до сих пор его не возвратил. Ты знаешь, не возвращай его и дальше. Я так привык жить без него, что не нуждаюсь больше. И, если тебе интересно, то у меня всё неплохо. Хорошая работа, дом, даже машина, невеста, чёрт побери! Сколько ж раз, целуя её, я думал о тебе. О твоих губах. О твоих руках и о тебе самом. Мой любимый друг. И если ты это читаешь, то забери меня отсюда, я умоляю. Без тебя я медленно схожу с ума…