•••
— Знаешь, я на все сто уверен в том, что она мне приветливо улыбается… Блядь. Когда на горизонте появляется салатовая-каштановая-малиновая чёлка, Себастиан как по команде перестаёт лапать задницу очередного счастливчика «на одну ночь» (реально, счастливчика, потому что переспать с Себастианом Смайтом — это как выиграть в лотерею! Он выучивает наизусть каждый шепот каждого его счастливчика, например такой как: «Это была удивительная ночь, Себастиан», или такой: «Классно потрахались, Себастиан», ну или на худой конец: «Напиши мне, Себастиан»), затем пересекает расстояние от барной стойки до туалета, согнувшись, обходя людей зигзагами, чтобы не попасться на глаза салатовой-каштановой-малиновой чёлке. Он боится этих глаз, а в особенности, когда к ним прилагается эта дурацкая чёлка, ведь такую радугу буйных цветов может олицетворять только Курт Хаммел, пардон, новый Курт Хаммел. И вообще, просто Хаммел без всяких «Курт». Освещение в туалете впивается мёртвой хваткой в сетчатку, отчего Себастиан с непривычки много раз моргает. Затем закрывает за собой дверь, оставляя за ней теперь уже приглушённые удары басов, плюс, очень надеется, что оставляя за ней и Хаммела. Из всех кабинок свободна одна единственная — самая крайняя, на которой сломан шпингалет. Радужная Чёлка всё равно явится сюда за ним, не найдя в зале. Поэтому он прячется, как трусливый девственник. «Давай-давай, прячься!» — бубнит он себе под нос. Выходить из туалета рискованно, он и не собирается этого делать. Поэтому Себастиан смотрит на своё отражение в зеркале, пытается придать лицу хладнокровный и незаинтересованный вид. Пару раз набирает в ладони жёсткой холодной воды и плескает себе на лицо, хотя больше достаётся волосам и футболке. Дверь резко распахивается, угрожая слететь с шарниров, Себастиан делает большой шаг назад, оказываясь в свободной кабинке и придерживая дверцу за ручку. От мокрых пальцев она каждый раз намеревается выскользнуть из ладони. Поэтому Себастиан вытирает ладонь о футболку, как на зло, тоже не сухую. Чёрт! В туалет вваливаются двое: Хаммел и какой-то кудряво-рыжий паренек (судя по тому, как он садится на корточки, расстёгивает тому ширинку и блаженно начинает отсасывать) — новобранец в ряды поклонников его члена. А когда-то этот член могли лицезреть только Андерсон, ну и он сам, Себастиан, и... Нет, он не ревнует, упаси Боже. Он тянется за поцелуем. — Не надо. — Воды принести? — Да, пожалуйста. Два глотка и глухой стук дна стакана о столешницу прикроватной тумбы. Шорох простыней. — Нет, ты от кого прячешься-то? — В смысле? — В смысле: что я там ещё не видел? И в смысле: разве у нас не будет продолжения? Шорох, шорох, шорох. Матрас, скрипя пружинами, прогибается под коленями. — А надо? Я думал, всё. — Член твой думать должен, а не ты. Вот мой говорит, что он хочет продолжения. — Боже, Смайт, это глупо. — Глупо будет сейчас просто уйти, Курт. Больше он его Куртом не называл и не будет. Тогда был единственный раз. В их первый раз. Хаммел даже не стонет, не запрокидывает голову, как раньше. Он стоит, упираясь руками и поясницей о мраморный ряд раковин, отчего приподняты его плечи, смотрит на еле закрытую кабинку напротив. Прожигает Себастиана взглядом хищника, слегка наклонив голову вправо. Себастиан — жертва, безнадёжен, — видит полоску своего лица в зеркальном отражении: глаз, уголок рта, каплю, стекающую по подбородку вниз. Его видит Хаммел, он сам себя видит. Деваться некуда. «А если шибануть эту чёртову дверь и вылететь отсюда так быстро, что Хаммел от неожиданности забудет, как кончать?» — размышляет недолго Себастиан и с каждой секундой это решение кажется ему самым верным. За стенками соседних кабинок слышатся стоны вперемешку с грязными словечками, а может, и вперемешку с запахом грязного белья, секса и еще чего-то слишком грязного. Себастиан ощущает, как эта грязь слоями прилипает к коже (отчего она становится тяжёлой и сальной), заполняет каждую пору, перекрывая доступ к воздуху и любой живительной влаге. Тело отказывается дышать этим воздухом. Себастиан может сейчас пошутить: мол, в кого он превращается. Но если подумать, то это действительно не его метод знакомств-перепихонов. Ему стала присуща терпкая элегантность: коктейль по вкусу, танец, такси, постель (диван, столешница, стиральная машина — спектр-выбор огромен), записка утром для него или ничего от него, когда всё заканчивалось не в его квартире. Он — идеальный любовник с максимально допустимой продолжительностью — шесть, в крайнем случае семь, часов. Как и в любой лотерее джекпот снимается один раз и тратится безрассудно за одну счастливую ночь, оставляя ложного победителя в оборванных лохмотьях на ближайшей помойке вместо недавнего костюма от Бриони и пентхауса стоимостью в три Эфиопии. Хаммел много раз брал джекпот и до сих пор он в костюме от Brioni. Последние слова, разумеется, в переносном значении. На нём чёрная ветровка поверх свободной лёгкой кофты с горизонтальными чёрными и серыми полосками, усеянной небрежными дырками вокруг горлышка, и тёмно-розовая ленточка-шарфик на шее. Эдакий Битлджус в гейской версии. В каких он джинсах или брюках, Себастиан не видит, но может предположить, что тоже чёрных. А ещё эта чёлка… Он не может понять, почему тому дозволено вечно оставаться при выигрыше. — Себастиан… Бинго! Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь!!! Звук, когда все три звёздочки выстраиваются в ряд на игровом автомате. Эти звёздочки у Себастиана сейчас в глазах. Он назвал его по имени?! Ручка дверцы чуть не выскальзывает из пальцев. — Но я Стэн! — рыжий всё ещё на корточках, смотрит на Хаммела обиженно, но обида длится не долго. — Но для тебя могу быть «Себастианом», конфетка. Пальцы Хаммела вдавливаются в ободок мраморной стойки позади него, взгляд с нескрываемой брезгливостью направляется в пол. — Уёбывай, Стэн. Два раза не повторяю. Странно, что Стэн не препятствует и исчезает за дверью. Видимо, у парня самооценка ниже тараканьих лапок под плинтусами. Хаммел гневно дышит, застёгивает ширинку, как оказывается, кожаных чёрных штанов и достаёт из кармана ветровки сигарету. — Весь кайф обломал… ублюдок. Себастиан всё ещё не привык к ругательствам от бывшей королевы бала 2011. Хаммел сплёвывает горечь табака в раковину и направляет взгляд в зеркало — на Себастиана. Пальцы больше не удерживают ручку дверцы. — Прости, что вырвалось… — Хаммел обращается к отражению Себастиана, у которого явное недопонимание на лице. — Я про имя, тупица. — Ты слишком смелый или слишком обдолбанный для подобных изречений, конфетка, — сложив руки на груди Себастиан смотрит, как тот шипит, тушит косячок о прохладную поверхность раковины и дёргается в его сторону. — А как мне ещё заставить твой член принять положение стоя? Ему нравится, когда тебя называют по имени. По имени, какое в самых медлительных оргазмах не выговоришь. Се, бас... — Хаммел притворно задумывается, — ти, ан? Язык сломаешь, пока будешь стонать, да и ты, ковбой, уснуть успеешь во время процесса. — Покажи мне, где смеяться? — Например, вот здесь, — кокетливо отвечает Хаммел и накрывает ладонью бугорок на ширинке Себастиана. У него и вправду встал, зараза… Впервые Себастиану хочется провалиться под этот грязный пол. А Хаммел не медлит, он делает расстояние между ними еще более крошечным, приближаясь вплотную так, что кончик его заострённого носа липким холодком касается щеки Себастиана. Только сейчас Себастиан замечает, как у того пылают щёки и выцвели пряди у корней. — Ты точно обдолбан, — Себастиан боится даже прошептать что-то — его губы, едва шевелясь, могут задеть чужие. — Думаешь? — Хаммел словно размышляет о прогнозе погоды назавтра, но потом отвечает, — Нет. Собачка на молнии никак не может поддаться, слышится заглушенный всхлип Хаммела, а затем он тянется за поцелуем. — Не надо. — Всё-таки нашёл подходящий момент, чтобы отомстить, да? Характерный звук расстегнувшейся молнии проникает до сознания, её зубцы слегка царапают сквозь плотную ткань боксеров головку члена. Почему Себастиан здесь? Почему не сопротивляется? Такой Хаммел, новый, другой ему не нравится. Совсем не нравится. Что он там говорил об элегантности? К чёрту. Они не целуются. Тонкие и холодные пальцы Хаммела оттягивают резинку боксеров, обхватывают уже твёрдый член, поглаживают, водят, водят и водят. Пахнет дымом сигарет, кажется, Хаммел пропитался им весь. Себастиан решает, что никогда больше не возьмёт в руки сигарету. Они не замечают, как другие парни из кабинок выходят, выходят, заходят и снова выходят. Хаммел упирается лбом о стенку кабинки, влажные губы опаляют шею Себастиана, левое ушко греется о ту самую скулу, с которой недавно упала капля воды. Ему кажется, будто это было вечность назад. Несмотря на все попытки избежать встречи с новым Хаммелом и отсутствие всяческих перспектив провести время в этом омерзительном месте, Себастиану хорошо. Он кончает в кулак Хаммела, перед глазами у него те же самые звёздочки. Радужная Чёлка снова срывает куш, или совсем наоборот, теперь он не уверен. Но Хаммел не собирается выкрикивать клич победителя, так как он уже сопит Себастиану в шею, пристроившись горячей щекой у того на плече. Спит? — Эй, Хаммел, — руки, которыми Себастиан до этого момента обвивал его талию, подбадривая, гладят его по спине вверх-вниз, — проснись и пой, что ли? Он немного шевелится от действий Себастиана, выпуская, наконец-то одну руку из его боксеров, и льнёт к тому только сильнее. — Э, нет-нет, не вздумай меня испачкать! Я ни хрена потом не отстираю. Себастиан одной рукой отводит липкую от своей спермы руку Хаммела, а второй — нащупывает на стенке прикреплённый ящик с бумажными салфетками. Хаммел начинает сползать по Себастиану оттого, что его перестают удерживать на месте. Себастиан быстро приподнимает его освободившейся рукой и шипит: — Держись, чёрт бы тебя побрал. Что с тобой? Хаммел лишь отвечает, что ему холодно, и виснет на Себастиане дальше, без слов. Вот, в чём минус перепихонов в туалетной комнате — партнёр может решить подремать на твоём плече пару минут или пару часов. Потому он от такого способа давно отказался. Себастиан приподнимает голову Хаммела за подбородок, чтобы посмотреть тому в лицо. Щёки у того пылают не от смущения и не от травки, у Хаммела озноб, он простужен. Здоровье и сила позволяют Себастиану вытащить их обоих из кабинки, усадить Хаммела на столешницу и вызвать такси. Себастиан моет в теплой воде руки, проводит ладонью по лбу совсем уже обмякшего Хаммела, затем по щекам. Делает воду чуть холоднее и повторяет процедуру заново. Он без понятия, что нужно делать с человеком, у кого повышенная температура в сортире гей-клуба, поэтому действует интуитивно. Он сам редко болеет простудными заболеваниями, обычно он страдает от несварения желудка после бурных ночей в компании сомнительных напитков. «Хаммел очень-очень тяжёлый», — проносится в голове у него, когда он выносит Хаммела, повисшего на плече, из клуба. Руки того болтаются в такт походке Себастиана, и он крепко держит Хаммела за ноги. Посетители не обращают внимания на них, а если кто-то и обращает, то одобрительно подмигивает и улыбается Себастиану, словно тот обдолбал хорошенькую феечку для якобы последующих утех. Такси уже ждёт их на противоположной стороне дороги от клуба. К счастью, и этот путь они преодолевают без препятствий. Он укладывает Хаммела на заднем сидении, немного думает и садится с ним. «Мало ли, вдруг что случится», — оправдывает себя он и называет таксисту свой адрес. — С поцелуями вышло бы лучше, — подаёт признаки жизни Хаммел. — С поцелуями вышло бы лучше. — Заткнись, Смайт. — Заткнись, — ворчит Себастиан в разноцветную макушку Курта, направив взгляд на огни ночного Нью-Йорка, смазанные каплями моросившего дождя за окном.•••