1
Отец не дал о себе знать ни в тот день, ни в следующий. Кэйтлин бессмысленно смотрела перед собой, взгляд то и дело спотыкался об окружающие предметы, скользил по старым фотографиям, любимым книгам и наконец остановился на дипломе об окончании колледжа. Кэйтлин криво улыбнулась и отметила, что пора бы выкинуть эту бесполезную бумажку, ведь она служит разве что напоминанием о глупой попытке откупиться от совести. Мать работала больше, чем следовало, копя на хороший колледж для дочери, не желая, чтобы та брала деньги отца. И Кэйтлин смиренно приняла этот посмертный подарок, но это не помешало ей иметь с отцом столь крепкую дружбу, какой никогда она не знала с матерью. И даже теперь, когда Кэйтлин не знала наверняка, что с Михаилом случилось несчастье, она переживала больше, чем когда знала совершенно точно, что с матерью ей говорить больше не придется. От него не исходило ни тепла, ни ласки, но он всегда понимал ее, с вниманием и тщательно скрываемой тревогой, он много думал о ее будущем, и в отличие от большинства отцов частенько напоминал, что он не вечен и ей нужно найти мужчину, кто будет так же глубоко понимать ее. Кэйтлин скептически относилась к его словам, видя за любовью и заботой зашоренность взгляда. Она не верила, что кому-либо кроме родного отца стоит видеть мрак ее души и тем более вести ее к светлому будущему. Раздался звонок, Кэйтлин без особой надежды поднесла телефон к уху. На другом конце послышался возбужденный голос Элис. – Ты свободна в пятницу вечером? – Как всегда. А что? Неужели решила вырваться из семейных будней? – Нет, – за отказом ощущалась улыбка. – Но у меня есть к тебе предложение. Помнишь, я рассказывала о своем брате? Мы с тех пор ведем переписку. – Кажется, да. Ему где-то под тридцать, он из Нью-Йорка, это все, что я помню. – А должна была запомнить, что ему повезло больше, чем мне, его усыновила обеспеченная семья, – Элис сделала упор на слове обеспеченная. – Да и сам он не дурак. А еще он приехал сюда на какой-то благотворительный концерт музея естественной истории. И я ему предложила симпатичную компанию в виде тебя. – Он же твой брат, вот и устроили бы семейный вечер. Вытянули бы из «поездки» Лиз. – Мы уже собирались в понедельник. – Вот как, – Кэйтлин ухмыльнулась, значит, Гарри развлекался с женой и зятем в тот день, когда поручил ей надзирательство. – Не знаю, что у вас там опять с Гарри… Но крайне рекомендую пойти на свидание с Рейли. – Рейли. – Да. – Музей естественной истории. – В чем проблема? – Многовато для меня любителей естествознания и истории за последнее время, – Кэйтлин рассмеялась. – О, я, кажется, поняла, – Элис засмеялась тоже. – Тот мужчина из самолета, как ты там рассказывала, банка с молью? – Элис зашлась приступом смеха, и, успокоившись, уточнила: – А что насчет истории? – Везет мне на учителей в последнее время, – Кэйтлин задумчиво пожевала губу, не зная, стоит ли продолжать. – Забрел в магазин тут один. Ничего интересного. – Ты замялась. У моего Рейли есть конкурент? – Знать не знаю твоего Рейли, но едва ли этого… доктора Лайнуса можно считать конкурентом за мое сердечко. – Я слышу неуверенность. – Чушь. Староват для меня. Да и… Нет в нем… огонька. – Рейли придется тебе по вкусу. – Увидим. Кэйтлин попрощалась и повесила трубку. В комнате вновь воцарилась тишина. – Рейли, – вслух произнесла Кэйтлин, растягиваясь на кровати. – Почему бы и нет.2
Рейли оказался вполне симпатичным хорошо эрудированным мужчиной, и Кэйтлин была бы удовлетворена выбором Элис, если бы не одна деталь: глаза у Рейли были в точности как у Лиз, хоть и взгляд был не такой добродушно-овечий, как у сестры. Он смотрел на нее прямо, искренне, и во взгляде этом без всякой утайки читался незатейливый, истинно мужской интерес. Концерт не произвел на Кэйтлин особого впечатления, да и на ее спутника тоже. Здесь Элис точно не ошиблась: благое дело – составить компанию на таком скучном мероприятии. – Это идеальный способ затащить девушку к себе домой, – шепнула Кэйтлин. Она пила слишком редко, но сегодня от волнения слегка перебрала и оттого говорила первое, что приходило на ум. Рейли вопросительно поднял бровь и Кэйтлин продолжила остроту: – Здесь так скучно, что я уже готова уехать отсюда куда-нибудь подальше. – Так чего мы ждем, у меня и алкоголь получше, – хищно улыбнулся Рейли. – Где же ты остановился? – сузив глаза, спросила Кэйтлин, ожидая услышать название какого-нибудь фешенебельного отеля. – У Лиз. Они знают, что я могу вернуться не один. Да и вы, кажется, ладите? Кэйтлин усмехнулась: если до этого всерьез вестись на Рейли она не собиралась, то теперь перспектива крутить роман на глазах у Гарри казалась крайне заманчивой для опьяневшего разума. – Да, мы все как одна большая семья. И ты оказался замечательным парнем, Рейли, едем! – чуть громче, чем следовало, проговорила Кэйтлин, привлекая осуждающие взгляды окружающих. Они покинули концерт и через несколько минут уже пробирались на спорткаре Рейли через пробки. Гарри жил в двух часах езды без учета черепашьего вечернего движения. – Какой смысл в спорткаре, если приходится ехать со скоростью пешехода? – усмехнулась Кэйтлин. Рейли приподнял уголки губ и сказал: – Что ж, если дама торопится. Они запетляли бесконечными поворотами, порой неоправданно разгоняясь так, что машину заносило. Кэйтлин с легкой усмешкой ждала, к чему это приведет. И развязка не заставила себя ждать. На очередном повороте Рейли вдруг отвлекся. Он уставился во внутрисалонное зеркальце и прошептал: «Делай выбор, Кэйти». – О чем это ты? – удивилась Кэйтлин и перевела взгляд на дорогу. Они оказались на встречной, отгороженной от нужной полосы отбойником. Рейли бездумно смотрел перед собой, продолжая давить на газ и позволяя расстоянию до едущей на них машины сокращаться. Кэйтлин сбросила руки Рейли с руля и, не имея возможности сбавить скорость, повернула направо, готовясь принять удар. Мир погрузился во тьму.3
Кэйтлин снилась кромешная тьма, в которой она брела, казалось, целую вечность, и думала про себя, что лучше тьма, чем свет. Потому что однажды она уже находила в ней его, а свет принес одну лишь боль. Она звала того, кого находила прежде по имени, но стоило произнести имя, оно тотчас исчезало из памяти. Язык помнил, разум нет. Ее саму наконец позвали по имени. Кэйтлин разлепила глаза, уверенная, что снова не увидит ничего кроме тьмы, но вместо того увидела двоих медиков, обступивших ее. Вот только они не могли назвать ее по имени, ведь документы она оставила дома. – Мисс? Как вы себя чувствуете? Кэйтлин пошевелила ногами и руками и констатировала: – Я в порядке. Не дожидаясь вопроса, она встала на ноги и посмотрела в сторону машины – перед ней был искореженный кусок железа, из которого, судя по всему, спасатели пытались выковырять Рейли. Из второй машины, не успевшей избежать фатального препятствия, выносили труп. Кэйтлин еще раз удивленно перевела взгляд на свое тело: несколько царапин и синяков, но не более того. – Он жив? – Мы пока не знаем, мисс. Давайте сейчас займемся вами, – ей указали жестом на машину скорой помощи. Кэйтлин кивнула. – Вы его?.. – Просто знакомая. Я напишу вам номер его сестры, чтобы вы могли связаться, когда все станет немного… яснее. Когда машина скорой помощи подъезжала к больнице, телефон завибрировал. Кэйтлин ответила не сразу, что-то подсказывало: хороших новостей она не услышит. – Почему я узнаю об этом от врачей, а не от тебя? – послышался заплаканный голос Элис. – Рейли жив, но почему же ты… Почему ты не сказала мне об аварии? Почему не осталась с ним? Врачи сказали, ты в порядке. – Да. Прости, я решила, что так будет лучше, без лишних эмоций, не хотела пугать тебя раньше времени. Ты бы видела машину, она была смята, словно жестяная банка на помойке. Я сделала все, что могла, но боялась увидеть… результат. – О да, ты сделала все, что могла, позволив ему сесть пьяным за руль. – Мне жаль. – Прости, – Элис вздохнула. – Могло быть хуже. Он, кажется, свернул вправо, чудо, что ты уцелела. – Да, только правая рука разболелась. Сделаю рентген, пожалуй. Машина остановилась. Кэйтлин попрощалась с Элис и обещала навестить ее и Рейли в больнице, как только он придет в себя. Кэйтлин вылезла из машины и сосредоточенно посмотрела в темное небо, словно имея возможность прочесть ответ на неозвученный вопрос. Она не хотела, чтобы удар пришелся по Рейли, и намерено свернула вправо. Оставалось неясным: как она выбралась из машины, если правая дверца была насквозь проткнута перекладиной отбойника.4
– Кэйтлин Райт? – позвал женский голос. А ведь Кэйтлин специально приплатила, чтобы ее не трогали, и, миновав промежуточные пункты, нудные расспросы, нет ли у нее сотрясения, дурацкие коляски и прочее «необходимое», своими ногами дошла до рентген аппарата, получив подтверждение о том, что никакой трещины нет, чтобы наконец отправиться домой. Обернувшись, Кэйтлин столкнулась с внимательным взглядом зеленых глаз, так похожих на ее собственные. Больше ничего знакомого в облике молодого врача не обнаруживалось, но Кэйтлин почувствовала в голосе женщины что-то большее, чем рядовое обращение к пациенту. – Мы знакомы? – Нет, но я знала вашего отца, – отводя ее в сторону, сказала врач. Кэйтлин скосила взгляд на бейдж и прочитала «Мелани Ром», фамилия показалась Кэйтлин отдаленно знакомой. – Он бывал здесь… «неофициально». – Понимаю, – Кэйтлин машинально отметила, что слишком хорошо понимает подобные намеки. – С ним что-то случилось? – Он мертв. Я сделала, что могла, – ее голос дрогнул. – Это было в среду. Я не знала, как сказать, не знала вашего нрава. Но вот вы сами попали в больницу, и я решилась. Кэйтлин смахнула выступившие слезы и тихо выдохнула – он бы не хотел, чтобы она сейчас разрыдалась. Ей нужно взять себя в руки, успокоить молодую женщину, сделать рентген, за которым приехала в эту проклятую больницу, и только потом, приехав домой, ей можно будет дать волю чувствам, девичьим слезам. А сейчас она его представитель, его солдат, преданный и стойкий. – Вам нечего бояться. Вы сделали свою работу. Буду признательна, если скажете, где его похоронили. Мелани опустила глаза и помотала головой. Кэйтлин легко сжала ее руку и, не прощаясь, пошла к рентген-кабинету. Рука перестала болеть, но Кэйтлин допускала влияние шокирующего известия, а потому не решалась покинуть больницу. Из-за поворота вышел мужчина, слишком резко, так что Кэйтлин едва не налетела на него. Подняв глаза, Кэйтлин узнала в нем Лайнуса: кто-то изрядно потрепал его, были заметны следы побоев и, кроме того, правая рука была подвешена. – Как много насилия за последнее время, – невесело усмехнулась Кэйтлин. – Но что это, вы и драка? – Как видите, – сухо сказал он. – Что ж, вы, очевидно, смелее, чем я думала, – Кэйтлин скользнула по нему взглядом и, обойдя, замешкалась у поворота. – Увы, не всегда, – тихо сказал он. Кэйтлин слабо улыбнулась, вдруг понадеявшись, что эти слова связаны с ней, и повернула за угол.5
Разглядывая фотографию отца, Кэйтлин отметила про себя, что совсем не знает покинувшего этот мир человека, не знает, какой мечтой он жил, чего боялся, что любил больше жизни. Ей не удалось найти хоть какие-то зацепки – вещи, адреса, людей. Михаил исчез, словно его и не было, осталась единственная фотография. И еще лавка, которую он купил своей дочери. Кэйтлин любовно погладила пальцами угол одной из витрин, за которой хранился фарфор, и грустно улыбнулась: сам Михаил никогда не видел тех богатств, которыми заполнила магазин его дочь. Слепое наследство. Она хотела заманить его в лавку в среду, но в среду единственным посетителем был не ее отец. Словно услышав мысли хозяйки, рядом затикали старинные часы, привезенные из Австралии, те самые, к которым подходил Лайнус. Кэйтлин удивленно подняла бровь и, заинтригованная внезапной выходкой давно не заводимого механизма, достала часы. Они показывали настоящее время, секундная стрелка неспешно нарезала круги под пристальным взглядом Кэйтлин. – Смотрите же теперь, не останавливайтесь, – прошептала Кэйтлин, убирая часы в карман. Стоило ей вернуться за стол, открылась и вновь захлопнулась входная дверь. Кэйтлин нерешительно подняла глаза, успев загадать пришедшую на ум невероятную, но отчего-то желанную встречу. На пороге стоял Лайнус. Что-то переменилось в его облике, помимо недостающих очков. Он, сощурившись, внимательно посмотрел на нее и подошел к столу. От него исходила уверенность, столь сильная, что Кэйтлин непроизвольно вздрогнула, чувствуя, как ее взгляд намертво приковывается к ледяным глазам Лайнуса. – Теперь я знаю путь. – Не лучшее время для шуток, доктор Лайнус, – сухо сказала Кэйтлин, жестом показывая на черную блузку с длинными рукавами. – У меня умер отец. – Соболезную твоей утрате. Но черное ты любила всегда, – он стремительно взял ее за руку, так, что Кэйтлин не успела ничего сообразить. Она видела чернильную тьму и вспышки света, столь болезненные, что хотелось кричать, кровь, мертвые глаза всех цветов, и в каждых читался приговор: «Ты убила меня». Но сквозь весь этот ужас зеленым ростком через черную почву пробивалось что-то живительное, сбрасывающее непосильный груз с души, что-то обнадеживающее и оправдывающее. И все же Кэйтлин выдернула руку, не в силах терпеть разрывающие все ее существо образы смерти и тьмы. – Прошу прощения, – судорожно выдохнула Кэйтлин, отшатываясь. – Кажется, у меня помутился рассудок. Вы… Вы что-то хотели? – она попыталась сфокусироваться на Лайнусе, но все расплывалось. – Мне нужно закрыть магазин пораньше… – И немного отдохнуть от всех ужасов, что пришлось пережить, – с готовностью дополнил Лайнус. Он помог ей встать и выйти наружу. Кэйтлин переступала ногами словно во сне, так ослабла она после странного видения. – Постойте, куда вы меня ведете? – опомнилась Кэйтлин, когда прохлада вечера своей свежестью вернула трезвость мыслям. – В таком состоянии не стоит оставаться одной. Ты же не против совместного ужина? Кэйтлин удивленно выдохнула, не сразу найдя нужные слова. – Думаю, мне лучше знать, как справиться со своей утратой. – Я говорю не о твоей утрате, Кэйти, – он развернул ее и внимательно посмотрел в глаза. – Не самое лучшее время для флирта, мистер Лайнус, – процедила Кэйтлин и попыталась вырваться. Но он держал крепко. Кэйтлин прошибла новая волна странных чувств и образов, эти руки не казались чужими, их прикосновение казалось желанным даже несмотря на боль. Откуда столько боли от простого прикосновения? – Пойдем со мной, ты вспомнишь, что была не только боль. – Ведите, – покорно согласилась Кэйтлин. На сколько бы ни были противоречивыми сейчас ее чувства и мысли, все они сходились в одном – отчего-то за этим человеком она готова идти хоть в самый ад.6
Какое-то время они ели молча. Лайнус приготовил спагетти с фрикадельками, Кэйтлин неохотно колупалась в еде, жалея о том, что хозяин ужина не вегетарианец. Комфорта не добавлял и отец Бенджамина – больной лысый старик, позади которого стоял большой баллон с кислородом, от которого тянулись трубочки к носу мужчины. Наконец, Кэйтлин решилась поднять на него взгляд. В тусклых голубых глазах читался интерес. – Еда сегодня непривычно вкусная, – вкрадчиво сказал Лайнус-старший. – Неужели ради молодой мисс мой сынок наконец нашел время поторчать на кухне? – Я уже объяснял, что взял отпуск за свой счет, отец, – терпеливо сказал Бенджамин. Кэйтлин, сузив глаза, посмотрела на старика и отпила немного вина. В воздухе висело напряжение, кажется, в семьей хозяина дома все было совсем не гладко. Кэйтлин скользнула взглядом по стене и обнаружила лишь один женский фотопортрет, довольно старый, должно быть, на снимке была мать Бенджамина. – Да, несомненно, женщины не хватает в этом доме, – словно прочитав ее мысли, сказал старик. – Но я не думаю, что ей должна стать столь юная девушка. – Здесь вышло недопонимание. Я не претендую на какую бы то ни было роль в этом доме, – сдержанно сказала Кэйтлин, бросив короткий взгляд на Бенджамина – он так же оставался спокойным. – Кроме того, ваш сын прекрасно справляется. Дом чистый, да и ужин вполне сносен. – Потому вы так медленно едите? – усмехнулся он. Кэйтлин криво улыбнулась и, подцепив фрикадельку, съела ее. И нашла очень вкусной. – Конец вегетарианству? – тепло спросил вдруг Бенджамин. Кэйтлин удивленно посмотрела на него: он улыбался. И он знал. – Сынок, мне кажется, ты заигрался со своим кризисом среднего возраста, девушка явно не в своей тарелке, – вставил старик. – В таком почтенном возрасте следует быть благодарным за то, что вас не сдали в дом престарелых, а не поддевать своего сына. К тому же зря: я чувствую себя прекрасно, – сказала Кэйтлин, одаривая Лайнуса-старшего тяжелым взглядом. Затем она обратилась к Бенджамину мягко, но сдержанно: – Может, вы хотите теперь пролить свет на некоторые… несостыкующиеся детали. – Да, самое время, – сказал он бодро, затем, кивнув помрачневшему отцу, вышел из-за стола и жестом предложил Кэйтлин следовать за ним. Они прошли гостиную, служащую продолжением столовой, и вошли в темную комнату. Кэйтлин успела отметить, что все это слишком опрометчиво с ее стороны, но ее вел дух не посещавшего ее ранее авантюризма. Щелкнул выключатель, и Кэйтлин смогла разглядеть комнату, в которой она оказалась: опрятно заправленная кровать, большой книжный шкаф и небольшой письменный стол – вот и все убранство. – Итак? – поторопила Кэйтлин. – Осмотрись, – вкрадчиво сказал Лайнус. Кэйтлин пожала плечами и прошлась по комнате. На стене висело несколько фотографий: женщина, чей портрет Кэйтлин уже видела в общей комнате, вместе с мужчиной, который вполне мог оказаться Лайнусом-старшим; на следующей был и сам Бен, ребенком, вместе с отцом, но без матери. Кэйтлин почувствовала легкий укол в сердце, ей стало мучительно грустно, она знала, будто наверняка, он и рос без матери. На последней фотографии без рамки были люди в унифицированной форме с черно-белыми логотипами в виде шестигранника. Они были сгруппированы неестественно, словно с фотокарточки испарилось несколько человек, оставивших неуместные пустоты. – Нашел это фото при уборке, – сказал Лайнус. – И что же, их похитили инопланетяне? – усмехнулась Кэйтлин, отходя к книжному шкафу. – А может, они постарались переписать свою судьбу, – ответил он. – Сошли с дороги? – серьезно спросила Кэйтлин, поднося руку к потрепанному томику Кастанеды. Стоило ей коснуться мягкого переплета, образы вернулись, но теперь в них не было тьмы. Она видела перед собой маленького мальчика с фотографии, его взгляд, слишком спокойный и понимающий для ребенка. Кэйтлин убрала руку и вздрогнула. Заметив «Зеленый лик», Кэйтлин усмехнулась и попробовала проделать тот же фокус с более близкой ей книгой. На этот раз образов не было, только чувство любви, всепоглощающее, не знающее слова. Один импульс без конца блуждающий по нейронам, сводящий с ума, заставляющий подчиниться. Это было больше, чем любовь к ребенку, чем любовь к мужчине, это была абсолютная любовь к человеку, целостная, неделимая, скрепляющая так прочно, что все кроме казалось несущественным, если не несуществующим. – Я не верю в реинкарнацию, доктор Лайнус, – наконец, нашлась Кэйтлин. – Да и, признаться, те чувства, что вызывают у меня эти предметы, не комбинируются в один образ. – Это не реинкарнация, это твоя настоящая жизнь, – Лайнус подошел ближе, Кэйтлин окинула его внимательным взглядом и задержалась на руках. На левой были старые часы, она почувствовала острое несоответствие. – Не те, – прошептала Кэйтлин, протягивая руку навстречу. Едва ее пальцы охватили его запястье, потоки образов, теперь четких и хронологически стройных, захватили сознание Кэйтлин. Она вспомнила всю свою жизнь, череду болезненных падений с крохами кратких вспышек надежды, тягостное отчаяние и не знающую преград любовь, способную уничтожить самое древнее зло, заразившее слабую человеческую плоть. Однажды, за пожирающей тело болью, Кэйтлин не заметила этого, но теперь знала. Свет и есть любовь, что сжигает всю тьму и человеческую слабость, обнажая то божественное, что сокрыто за ней. Если только открыть ему свою душу. – Бен, – сквозь слезы сказала Кэйтлин, глядя в родные глаза. – Я снова вижу тебя.7
Теперь они работали в магазине вместе. Бен оставил школу, не видя больше смысла терпеть выходки директора Рейнольдса, и после непродолжительных уговоров стал помогать Кэйтлин в лавке. Он отлучался то и дело, чтобы «встретиться со старыми знакомыми». Кэйтлин догадывалась, что он возвращает память другим душам, но не догадывалась, к чему это все. Ведь теперь они наконец вместе, зачем же им кто-то еще? – А что насчет моего отца? – спросила как-то Кэйтлин, вытирая пыль с книг. – Он должен сам себе помочь. Верь в него, – ответил Бен. Он сидел за столиком и поглощал очередную книгу, так, словно мало прочел их при жизни. – Я бы не отказался от чашки кофе, – слегка улыбнувшись, проговорил он. – От тебя, как всегда, не много добьешься, – добродушно фыркнула Кэйтлин. – Зато покомандовать всегда готов. И кто здесь на кого работает? – Кэйтлин картинно вздохнула и, поймав долгожданный притворно-строгий взгляд, широко улыбнулась. – Сейчас принесу, босс. Кэйтлин думала, что так продлится вечность, но все рухнуло с приходом Алана в один из последних осенних деньков. – Что же ты, не рада горе-провидцу? – вместо приветствия, добродушно-сдержанно проговорил он. Кэйтлин поджала губы и жестом предложила ему сесть. Бен должен был скоро вернуться, и Кэйтлин хотела поскорее выпроводить непрошенного гостя. – Еще одна душа проснулась ото сна, – сухо сказала Кэйтлин. – Отчего же одна? – он улыбнулся. – А Лайнус, кажется, заканчивает приготовления. – К чему? – Кэйтлин подняла бровь, тон ее стал ледяным. – Ну, ты, надеюсь, понимаешь, что нам нельзя быть здесь вечность. Кэйтлин почувствовала, как в горле образуется ком. Неужели она… они заслужили лишь несколько месяцев счастья за столь долгую и насыщенную горестями жизнь? Она хотела спросить, что этот проклятый провидец опять увидел в своем больном бреду, но дверь открылась и Кэйтлин услышала знакомые шаги. – А, вот и вы! Tempus fugit! Даже не верится, последние приготовления, – возбужденно проговорил Алан, вскакивая. – Все готовы, Бенджамин. – О чем он толкует? – уперев взгляд в Бена, чтобы не пропустить уловку верткой души, спросила Кэйтлин. – Кажется, вам есть что обсудить. Мы все будем вас ждать в церкви, – сказал Алан. Подходя к двери, он замешкался и добавил: – Никаких обид, Кэйтлин. Все прощено. Едва дверь закрылась за Аланом, Кэйтлин беззвучно заломила руки над головой и, шумно выдохнув, легонько ударила по столу. – Так значит, не видать нам покоя? Зачем же ты так торопился, возвращая память другим? Неужели вечность со мной тебя не устраивает? – Кэйти, – он подошел, взял ее за руку и ободряюще улыбнулся. – Мы не можем здесь находиться вечно. Это лишь временное прибежище. Нам пора двигаться дальше. – Но… Куда? – взволнованно спросила Кэйтлин. – Мое место всегда было и будет возле тебя. – Тогда иди за мной. Кэйтлин слабо улыбнулась и кивнула. «Повиноваться ему во всем… по глазам угадывать всякое его желание», – пронеслись в голове знакомые строки. Она шла за ним прежде, пойдет и теперь.8
Они все были здесь, сопровождаемые при жизни шепотом, а теперь обычные люди. Кэйтлин и Бен шли между рядов церковных скамеек, обмениваясь приветствиями. Алан был прав, обид не осталось, все было прощено. Кэйтлин помахала Элис и вместе с Беном села возле Алекс. Рядом с дочерью сидела и сама Даниэль, одарившая подошедших благосклонным взглядом. Все прощено. Когда все уселись, единственным оставшимся стоять был Ричард, он поцеловал руку какой-то молодой темноволосой женщины, прежде чем оставить ее, и что-то тихо сказал на незнакомом Кэйтлин языке. Он прошел назад, Кэйтлин нервно обернулась, а затем обеспокоенно посмотрела на Бена, но тот лишь улыбнулся и сжал ее руку, продолжая смотреть вперед. Кэйтлин кивнула в знак согласия и последовала его примеру. Дверь за их спинами мягко распахнулась и в церковь ворвались потоки света. От страха спирало дыхание, Кэйтлин до последнего боялась узнать, что произошла ошибка и прощено не все. За мгновение до того, как свет заполнил все пространство, скрывая лица присутствующих, Кэйтлин уловила ровный стук сердцебиения Бена, синхронный с тиканьем ее карманных часов, и, выдохнув, смогла поймать собственным сердцем этот ритм. Он ведь здесь, ей нечего больше бояться. Часы остановили свой бег. Время замерло. В свете растворились все образы, звуки и ощущения. Словно все сущее исчезло вдруг и навсегда. Кэйтлин осознавала это, но не могла ничего сделать, ведь ничего не было. Она не могла метаться в поисках, не могла осмотреться. Кэйтлин была близка к панике, где же обещанный покой? Вернулся страх, что все вот-вот кончится, но, совладав с собой, Кэйтлин начала различать в безликом свете отдельные составляющие, почувствовала наконец и присутствие самого главного, того, кого всегда выискивала глазами при жизни. Теперь они никогда не будут одиноки.