Сокровище дракона

Vince animos iramque tuam qui cetera vincis! (Всех ты сумел победить, победи ж свое гневное сердце!)

На принесенном отцом мясе дракончик рос как на дрожжах. Ему было всего несколько дней от роду, а он уже перерос хоббита и активно пытался выползти из гнезда. Бильбо пришлось взять на себя все заботы о малыше, в том числе и уборку. Смауг помогал косвенно: приносил абсолютно все, что требовал полурослик. Отчасти это даже можно было назвать своеобразной властью: дракон безропотно повиновался тому, что велел ему маленький хоббит, — правда, только в том, что касалось воспитания потомка. Если бы Бильбо потребовал вернуть его к Горе, Смауг точно отказал бы, да еще и разозлился. Хоббит понимал это, и потому он помалкивал пока. Счет дням хоббит потерял. В глубине широкой пещеры было не очень-то видно, день снаружи или ночь, гнездо располагалось у стены, в уютной низинке, да еще и малыш требовал к себе тем больше внимания, чем больше вырастал. Смешно было наблюдать, как неуклюжий пока дракончик, помогая себе хвостом, старательно ползет навстречу вернувшемуся с добычей отцу, чтобы в итоге неизменно ткнуться в него головой с зачатками рожек и замереть, как каменный. Оттащить его можно было, только когда он получал свою порцию ласки. Именно поэтому Бильбо старался как можно чаще и активнее гладить и обнимать малыша. Тому, кажется, это очень нравилось, он млел от ласки и укладывался на колени хоббита, подставляя большую голову. Как хоббит ни старался абстрагироваться от происходящего, маленький дракон нравился ему. Существо было славное, хоть и потенциально опасное. Огнем малыш пока дышать не умел, да и вообще требовал только ласки и еды, а большую часть дня, по счастью, элементарно спал, просыпаясь лишь к возвращению отца. Так что у Бильбо была куча свободного времени. Он сходил к выходу из пещеры, чтобы осторожно выглянуть и осмотреться. Смауг не обманул его: пик был очень высоким и с трех сторон склон обрывался в пропасть, где плавали клоки седого тумана. Было жутко даже представить ее глубину! С четвертой же стороны тоже было полно острых скал, так что Бильбо сомневался, что сможет пройти хоть немного по этим камням. Тем более что на дворе стояла зима, а у него даже не было одежды, кроме теплых одеял. Так что ему пришлось временно отказаться от идей побега и вернуться к маленькому дракону, мирно спавшему в гнезде. Смауг в тот день вернулся чуть позже обычного, чем-то очень довольный. Его руки были в крови, кровь пятнала и грудь яркими алыми потеками. С собой дракон приволок тушу здоровенного вепря — где только нашел?! Нес он ее даже в этом облике очень легко, будто добыча ничего не весила, и Бильбо мысленно опять поразился силе человека-ящера. Свалив свою добычу возле гнезда, Смауг забрался в тепло, вальяжно развалившись и широко зевнув. Он поманил хоббита к себе, чтобы тот приблизился, и обхватил его рукой за плечи, бесстыдно поглаживая и лаская кожу. Бильбо сжался, чувствуя стыд и неловкость: на сей раз дракончик не спал и с любопытством смотрел, что делает отец. — У Эребора скоро будет война, — мечтательно протянул Смауг, щуря желтоватые глаза. — Армия орков уже в половине дневного перехода от них, и завтра разразится битва. Как думаешь, может, мне удастся потом разыскать голову Дубощита, павшего в бою, и принести ее тебе? Я бы сделал тебе такой подарок... Бильбо так и подскочил. С ужасом глядя на дракона, он взмолился: — Господин, отпусти меня! Я... я должен быть там, рядом с ним... Рядом с ними! Гномы рискуют жизнями, так что я просто не могу сидеть здесь просто так! С минуту Смауг смотрел на него с нечитаемым выражением на лице. Драконья морда обычно не очень-то выразительна на взгляд существа двуногого, так что ящер, видимо, по привычке не давал волю эмоциям. Наконец, он презрительно усмехнулся: — Ты его любишь, я вижу? Этого Дубощита, алчного коротышку, который продал тебя мне за камни и золото? — Торин — мой друг, — тихо ответил Бильбо. — Я шел за ним долгие месяцы, я поддерживал его, как мог, и старался помочь. Конечно же, я его люблю. — Я тебя не отпущу, — резко приподнявшись, дракон схватил полурослика за плечи, царапая кожу когтистыми пальцами. — Ты не можешь уйти отсюда и бросить моего сына! Я запрещаю тебе выходить из пещеры и пытаться сбежать, или придется тебя уничтожить. Ты понял меня, вор? Ты принадлежишь мне, и только мне! Как ни странно, хоббит на сей раз не испугался и не стал злиться или протестовать. Он подался чуть вперед, осторожно обняв шею человека-дракона руками, и прижался головой к его плечу. — Ты так одинок, господин, — печально протянул он. — Я понимаю тебя. Пока я жил на западе, у меня тоже было очень мало друзей и — в прошлом — погибшая семья. Однако не думаю, что пытаться получить желаемое силой — это лучший выход. Если захочешь, я покажу тебе, как нужно жить среди тех, кто не является драконом, и останусь с тобой. Только помоги гномам, господин мой! Мне будет спокойнее, если я буду знать, что друзья живы и здоровы и что никакие орки не будут хозяйничать внутри Горы. Прошу тебя. — Честная сделка? — в глазах дракона зажегся огонек интереса. — Ты хитрее, чем я думал, вор Бэггинс. Не можешь победить меня — и пытаешься уловками выторговать желаемое. Ты ведь все равно будешь пытаться сбежать к своему гному, я знаю! — Я не сбегу, — Бильбо нежно коснулся кончиками пальцев его щеки, погладив острые скулы и остановившись у линии губ. — Не оставлю тебя и малыша. Только спаси моих друзей, пожалуйста! И, если можешь, передай от меня Торину на прощание вот это, — он вытащил из-под соломы маленький желудь, обвязанный веревочкой. — Он выпал из моего кармана, когда ты брал мою одежду, господин, и пролежал тут некоторое время. Я бы хотел, чтобы Торин знал, что у меня все хорошо и я счастлив. — Что ж, — Смауг усмехнулся, и на лице его было какое-то странное выражение, — будь по-твоему. Я отнесу твой дар Торину Дубощиту и уничтожу нескольких орков. Но после этого ты уже никогда не покинешь моего сына и будешь присматривать за ним до конца своей жизни! Бильбо кивнул. Не увидеть больше никогда своих друзей было бы ужасно, однако лучше не видеть их и знать, что все живы, чем мучиться от неизвестности и страдать, зная, что не смог им помочь. Тут уж выбор был очевиден. Однако слова дракона заставили его призадуматься. Дракон, чутье которого было исключительным, считал, что его пленник желает помочь Торину из любви к нему. И полурослик не мог не признать, что в словах ящера есть правда. Иначе с чего бы хоббиту так тосковать по покинутому товарищу? Он проследил взглядом за покинувшим пещеру Смаугом, который ушел, прихватив с собой желудь, — и обнял маленького дракона, который сочувственно облизывал соленые щеки полурослика, не понимая, почему мама так горько плачет. Смауг превратился, едва выйдя из пещеры. Холодный воздух зимы сразу же перестал неприятно покалывать кожу, привычная чешуя покрыла его с ног до головы, и дракон довольно потянулся. Он не понимал, как можно добровольно оставаться в облике человека надолго, — а между тем некоторые из его сородичей так и поступали, он это еще помнил, хотя прошли долгие годы с тех пор, как он разговаривал с другими драконами. Расправленные крылья приятно ныли, разминаясь после перерыва. Смаугу нравилось летать — не так, как спать, конечно, но все-таки. Он взлетел, взмывая к потемневшему ночному небу, и мрачно подумал, что в последнюю сотню лет совсем обленился. То, что он расстался с сокровищами, было не очень приятно — все-таки спать на золоте куда удобнее, чем просто на полу пещеры. И все же это пойдет ему на пользу. Мысли его вернулись к предстоящему испытанию. Дракон не сомневался, что с легкостью расправится с толпой орков, какими бы опытными бойцами те ни были, однако ему не хотелось вновь появляться у горы. Воспоминания о потерянном богатстве жгли душу, и он с наслаждением представлял, как испепеляет Дубощита и его братию вместе с орками. Смауг чувствовал новую привязанность — к своему новорожденному сыну и к странному воришке, хитрому и в то же время очень наивному. И это нервировало дракона. Он привык быть один, это его не тяготило, однако Бильбо твердо уверен был в том, что одиночество — это очень плохо. И дракон невольно начал думать точно так же. Он достиг Эребора к полудню следующего дня. У подножия Горы уже кипела битва — сражение, подобное которому редко выпадает шанс увидеть. Будь Смауг просто посторонним наблюдателем, он бы с удовольствием полюбовался на то, как бесчисленное воинство орков раз за разом нападает на союзные силы гномов, эльфов и людей. В воздухе висела неприятная дымка, пахнущая пеплом и гарью, повсюду стоял невероятный шум от криков раненых и воплей боевой ярости. Небо заволокло черным дымом, в облаках носились черные как ночь летучие мыши, пикируя на противника и убивая без пощады. Смауг сложил крылья, огромным силуэтом опустившись на высокую скалу. Воронья Высота — место, где когда-то были сторожевые башни гномов. Когда-то дракон уже разрушал их, и отстроить нынешние владельцы горы пока ничего не успели. При виде дракона те, кто сражался, притихли. Даже орки, которые обычно в бою становились чуть ли не безумными от жажды крови, присмирели и остановились, глядя на величественную фигуру на скале. Смауг довольно усмехнулся. Ему нравилось производить впечатление на окружающих. — Ну что ж, разомнемся, — улыбнулся он сам себе. В груди стало очень горячо — то подступало к горлу жаркое пламя, рожденное огненной железой. Распахнув крылья, дракон взмыл ввысь и выдохнул огонь на войско орков. Несколько из них тотчас же превратились в живые факелы, многие сгорели мгновенно, а остальные в панике заметались по полю боя. Смауг знал, что Азог, этот злобный и хитрый орк, попытается остановить его, когда поймет, что дракон прибыл сюда не для того, чтобы встать на сторону его войска. И именно поэтому первым делом он сделал несколько кругов над горой, выискивая большую бледную фигуру. К его удивлению, Азогу было не до того, чтобы присматривать за своим воинством. В данный момент он сошелся в поединке с Торином, и гному приходилось туго. Мало того что противник был намного больше и сильнее, так он еще и не чурался подлых приемов боя. Торин был уже довольно серьезно ранен несколько раз, и Азог, предвкушая победу, скалил острые клыки. — Поверить не могу, — Смауг зло сощурился и взмыл к скале, на которой происходила схватка предводителей воинств Света и Тьмы. — Они, кажется, даже не заметили меня! Чего терпеть не мог дракон, так это невнимания. Если уж ты вымахал до сотни футов в длину или больше, то имеешь право требовать, чтобы тебя замечали, это уж точно. Торин, к досаде дракона, все уже успел пригнуться. Огромные челюсти Смауга клацнули над его головой, едва не задев гнома, а в следующий миг общий вздох прокатился по полю битвы. Кажется, кто-то из прекрасно видевших эльфов изумился настолько, что просто замер, открыв рот. Люди пока не разобрались, что произошло, да гномы еще переглядывались с недоумением, а вот орки, увы, уже все поняли. Их вожак был мертв. Здоровенный орк в полном вооружении отлично уместился в пасти дракона — не то чтобы полностью, но доедать его остатки Смауг и не собирался, уж больно гадким Азог был на вкус. Брезгливо облизнувшись, дракон покосился на лежавшего на льду Дубощита. — Я выполнил обещание, — рыкнул ящер. — Оставшихся орков вы победите и сами, а мне пора. Спасать тебя я не намерен, гном. Забирай вот это на память и не беспокой больше ни меня, ни мою семью! Он поддел когтем веревочку с желудем, что висела у него на груди, зацепленная за чешую, и бросил вещицу ошеломленному гному. Торин машинально поймал желудь. — Бильбо... — прошептал он. — Хоббит жив? Что ты с ним сделал, проклятый ящер? — Ничего такого, что ему не понравилось бы, — Смауг гадко ухмыльнулся и взлетел, напоследок столкнув хвостом несколько крупных камней со скал. Он очень надеялся, что хотя бы один из них попадет по макушке Дубощиту, чей череп точно уступал в прочности драконьему. Когда Смауг скрылся из виду, Торин с трудом поднялся, сжимая в руке веревочку, обвязанную хитрым узелком вокруг простого желудя. Смешной трофей, который Бильбо подобрал для себя и хранил половину пути. Король-под-Горой стиснул зубы. Раны его болели, но куда сильнее ныла душа. — Бильбо, — прошептал он, — потерпи! Я тебя найду, где бы этот проклятый дракон тебя ни спрятал!