* * *
Спустя два дня после Рождества в жизни Драко стала прослеживаться определённая закономерность: спал он на неудобном диване в гостиной, после чего шея болезненно ныла, просыпался первым, с надеждой, что всё, наконец, разрешилось само собой. Но спускающаяся по лестнице сонная Грейнджер в пижаме, которая, казалось, была велика ей размера на два, окончательно уничтожала его надежду. Он так и оставался невидимым для всех, кроме Хьюго, но даже с ним редко выходил на контакт, большую часть времени уделяя раздумьям о том, как вернуться обратно. Однако пару раз Драко всё же перекидывался с мальчиком несущественными фразами, но это трудно было назвать настоящим общением. Малфой замечал, что Хьюго часто замыкался в себе. Он был совершенно не общительным, даже с собственной матерью, казалось, он не мог найти общий язык. Зачастую их короткие диалоги ограничивались пожеланиями доброго утра и спокойной ночи, а если Грейнджер и спрашивала его, чем бы он хотел заняться, то Хьюго часто отказывался от всего, предпочитая находиться у себя в комнате. Часто наблюдая за Гермионой, Малфой узнавал что-то новое о ней. Например, она каждое утро заваривала себе горячий шоколад и практически никогда не допивала его до конца, постоянно барабанила по поверхности стола, если нервничала, и этот звук бесил Драко больше всего. Грейнджер показала ему, что может стать с женщиной, когда рядом нет настоящего мужчины. Её каштановые волосы торчали в разные стороны, но что больше всего поражало Малфоя — так это отсутствие жизни в её взгляде. Если раньше эти глаза могли метать молнии, то сейчас они были пустыми, как у человека, который опустил руки и давно смирился со всеми превратностями судьбы. Он не узнавал её. Но это была Грейнджер. Однозначно. Только куда делась её непоколебимая вера в справедливость? Где та упрямая девчонка, что вязала шапочки на трибуне, свято веря, что это поможет освободить от рабства домовых эльфов? Где та умнейшая ведьма столетия, которая знала ответ на любой вопрос? Она ли это? Порой он просто не мог оставаться бездушным мерзавцем. Когда он замечал, как Грейнджер подолгу стоит перед закрытой дверью в комнату сына или смотрит в окно, ему казалось, что он становится свидетелем того, как ломается её жизнь. И ему даже хотелось, чтобы она иногда слышала все те колкие комментарии в её адрес. Например, когда она спрашивала у Хьюго, тепло ли ему и не нужно ли второе одеяло, Малфой подмечал, что мальчик уже взрослый и в состоянии попросить то, что ему понадобится. Он был бы не против привести её в чувство, встряхнуть, разозлить, сделать что-нибудь, только бы Грейнджер не оставалась наедине со своими мыслями, потому что она не делала ничего, чтобы исправить ситуацию, и Драко это злило. Однажды Драко впервые оказался в доме один на один с Грейнджер, когда Хьюго ушёл гулять в город. Что ж, хоть что-то осталось неизменным: почти всё время она просидела на диване, погрузившись в чтение книги. А Малфой с нездоровым любопытством наблюдал, как двигались её руки, перелистывая страницы, как грудь поднималась и опускалась, как её глаза в какой-то миг загорелись и наполнились чем-то восторженным. Но в миг всё изменилось, когда в дом вбежал Хьюго. Его дыхание было сбивчивым, куртка расстегнулась. Драко посмотрел на Грейнджер и увидел зарождавшуюся в её глазах панику. Малфой сказал первое, что пришло на ум, совершенно позабыв, что она его не слышит: — Только без истерик, Грейнджер, — но она уже отбросила книгу в сторону и вскочила с дивана, направляясь к сыну. Хьюго же быстро поднялся по лестнице и, ничего не говоря, закрылся у себя в комнате. От внимательного взгляда бывшего ловца — да и от Гермионы — вряд ли укрылся тот факт, что вещи мальчика были разорваны и испачканы, а на скуле красовался огромный синяк. — Хьюго, сынок, открой, пожалуйста, дверь! Расскажи мне всё, и тебе сразу станет легче. — Ему станет легче, Грейнджер, только когда его перестанут допекать, — прислонившись к стене и скрестив руки на груди, как бы между делом сообщил Драко. — Хьюго, открой дверь, давай поговорим, — продолжала умолять она, но мальчик по-прежнему молчал. — Я помогу тебе. Обещаю, мы что-нибудь придумаем. — Что? Позвонишь их родителям и расскажешь, какие у них плохие дети? — не удержался от сарказма Малфой. — Мы позвоним их родителям. Мы найдём на них управу. — Д-а-а… — протянул Драко. — Тяжёлый случай. И почему я не удивлён? — Хьюго, всё будет хорошо. Пожалуйста, сынок, поговори со мной. — Слушай, Грейнджер, я надеюсь, что где-нибудь глубоко-глубоко в закоулках твоего сознания ты услышишь то, что я сейчас тебе скажу: это не ты должна с ним говорить, а твой долбанный муж должен быть здесь и решать проблемы собственного сына. Уж так повелось, прости. Единственное, что ты можешь сделать, так это набрать номер Вислого и потребовать, чтобы он приехал сюда. Хьюго так и не открыл, а Грейнджер, ничего не добившись, ушла на кухню. Ещё одной особенностью Гермионы была её чрезмерная нервозность. Она не только барабанила по столу, но и с особым усердием приводила в порядок квартиру, хотя убирать там было нечего. Грейнджер металась по дому, не давая ему сконцентрироваться ни на одной мысли дольше двух секунд. — Твою мать, Грейнджер, как же ты меня бесишь! — выплюнул Малфой и резко встал. Поднявшись на второй этаж, он остановился у комнаты Хьюго и уже собрался постучать в дверь, как вдруг вспомнил, что не может. Стоило это делать или нет, Драко задумается позже. А пока… Он уже прошёл сквозь стену и увидел Хьюго, сидящего на кровати и задумчиво смотрящего в окно. — Я могу войти? — поинтересовался Драко. А внутренний голос подсказывал: «Ты уже вошёл, Малфой». А раз он здесь, стоило что-то сказать. Но Драко не находил нужных слов, чтобы начать разговор первым. А что, по сути, он мог сказать? Что всё будет хорошо? Что со временем это пройдёт? Что нужно быть сильным? Но спустя минуту голос Хьюго нарушил тишину: — Папа не приедет сюда. Мы с мамой ему не нужны. — В таком случае, твой папа — кретин, — резко проговорил Драко, не подумав, с кем говорит. Он устало потёр переносицу, а потом внимательно стал всматриваться в лицо ребёнка. Там красовались ссадины и еле заметные царапины. Он подошёл ближе, сел на корточки напротив Хьюго и уже более спокойным голосом спросил: — Сильно болит? Тот пожал плечами и тихо ответил: — Терпимо. — Ты… это… прости. Я вспылил, когда назвал твоего отца… — Ничего, — перебил его мальчик. — Ты скучаешь по нему? — поинтересовался Малфой и тут же пожалел об этом. Вопрос сорвался сам, словно ему было дело до всего этого. Но Хьюго совершенно равнодушно ответил: — Нет. Отец редко проводил со мной время. Мне просто жаль маму. Драко вскинул на мальчика удивлённый взгляд, как бы пытаясь донести до него немой вопрос, который хотел задать. Но Хьюго был очень умным. Он понял всё без слов и не стал скрываться за стеной недосказанности; видимо, ему нужно было наконец-то выговориться: — Мама думает, что я молчу, потому что мне не хватает папы, она сама мне это говорила. Не хочу её расстраивать, она и так слишком часто плачет, а я просто ничего не могу сделать. Меня считают маленьким. — А ты не думал, что это ещё больше огорчает твою маму? Ведь она всё видит. Хьюго тяжело вздохнул. — Со своими проблемами я должен разобраться сам. Малфой увидел в этом восьмилетнем мальчике намного больше от взрослого, чем было в нём самом. Хьюго был не по годам проницателен и смел. Он пытался оградить свою мать от ещё больших разочарований, чем те, что уже свалились на их семью. — Если хочешь, можешь рассказать. — Они говорят, что я «мусор». Ведь только от мусора мог избавиться собственный отец. Один назвал однажды так и мою маму — тогда-то я впервые и толкнул его, — Хьюго рассказывал это спокойно и непринуждённо, словно не о себе самом, а действительно о ненужной куче мусора, от которой давно следовало бы избавиться. Внутри у Малфоя всё кипело. — Да… — протянул он, ероша волосы, — дети порой бывают жестоки. Если честно, Хьюго, я понятия не имею, как тебе помочь. Мне не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией. — Тебя никогда не били? Малфой усмехнулся. — Ну почему? Били. Как-то раз меня очень сильно ударила одна девочка. — А за что? — Наверное… потому что я это заслужил. Видишь ли, я очень сильно обижал её в школе, всячески задевал, дразнил, обзывал. То есть я поступал с ней так, как эти хулиганы в школе поступают с тобой. — Ты бил девочек? — Нет, конечно, я никогда её не бил, но часто говорил гадости, понимаешь? — Хьюго кивнул. — Иногда словами можно обидеть намного сильнее. — И чем она ответила? — Ну, сначала она упорно делала вид, что ей всё равно, но ты, наверное, сам понимаешь, это ничего не дало. А однажды она просто ударила меня по лицу, и больше я к ней не приставал. — Это значит, что мне тоже придётся драться? Малфой на секунду задумался. — Знаешь, — сказал он, — у меня есть другая идея. Слушай внимательно, мы сделаем так…* * *
Гермиона уже полчаса не могла дозвониться до Рона. Злость возрастала всякий раз, когда на другом конце провода слышался невозмутимый голос бывшего мужа, оповещая о том, что хозяев нет дома, и прося оставить сообщение после звукового сигнала. Прослушав одно и то же много раз, Гермиона со всей злостью, которая требовала выхода, говорила так, что, наверное, от её голоса мог замёрзнуть сам Рон, если бы, конечно, разговаривал с ней напрямую: — Рон, это Гермиона. У нас проблемы, и, говоря «нас», я имею в виду тебя, меня и нашего сына. Надеюсь, ты не забыл о его существовании? Срочно позвони. Надеюсь на то, что это случится сегодня, — она с бешено колотящимся сердцем положила трубку и досчитала до десяти, чтобы немного успокоиться. Гермиона давно взяла за принцип не обращаться к бывшему мужу без веской на то причины. Но сейчас… Всё по-другому. Как бы она ни думала о Роне, он всё же был отцом её ребёнка. Не самым лучшим, но был. И внутренний голос безостановочно твердил: «Вот она — та ситуация, требующая отцовского вмешательства в жизнь Хьюго». Проходя мимо комнаты сына, она остановилась. Гермиона услышала голос, однако не смогла разобрать, что именно он говорил. А главное, с кем он разговаривал? Сначала она ощутила тревогу, а потом… Потом раздался смех. Хьюго действительно смеялся. И сердце Гермионы словно оттаяло после долгой зимы. Она так давно не слышала этого заливистого, как звон колокольчика, смеха, что слёзы невольно полились из глаз. Гермиона сразу же забыла о злости, сжиравшей её ещё пару минут назад. Она уже собиралась уйти, как вдруг раздался голос сына из комнаты: — Расскажи, пожалуйста. Вот уже несколько дней, по словам Хьюго, в их доме жил загадочный невидимый гость, воображаемый друг. Верилось в это с трудом. По определённым причинам. Но перемены происходили. Трудно сказать, к лучшему ли это было, но если они способствовали тому, что её мальчик смеялся и, похоже, доверял незнакомцу, то и она сможет примириться с присутствием того, кого не видела сама.* * *
Малфой с Хьюго сидели в небольшом кафе, пропахшем жареной картошкой и гамбургерами, где практически никого не было, кроме нескольких школьников, беспрерывно играющих в автоматы. Именно здесь, по словам Хьюго, собирались отморозки, которые его донимали. Сидели они уже около двух часов, но никто так и не появился. Они вели тихие разговоры, не боясь, что кто-то посмотрит на Хьюго, сидящего за столом в полном одиночестве и разговаривающего с самим собой, как на сумасшедшего. — Так, а почему вы не заведёте собаку? — поддерживая разговор, поинтересовался Малфой. — Мама говорит, что нам не хватит средств содержать её. Корм стоит очень дорого, к тому же необходимо будет водить её к ветеринару раз в полгода, а если она заболеет, то и того дороже, — слегка улыбнувшись, Хьюго передразнил Гермиону. Драко улыбнулся в ответ, отчётливо представляя, как говорила бы это Грейнджер. Да, это выглядело действительно смешно. — Может, когда-нибудь… Малфой тяжело вздохнул и посмотрел на часы. — Хорошо, — снова заговорил Хьюго, — а где ты живёшь? — В Лондоне. — Ты богат? Малфой сделал паузу, а затем ответил: — Ну, я думаю, да. — И чем же ты занимаешься? — У меня своя инвестиционная компания. — А что это? — совершенно искренне поинтересовался мальчик. — Как бы тебе объяснить... — Малфой сделал ещё паузу. — Моя компания вкладывает деньги в разнообразные ценные бумаги или же акции. Мы покупаем эти акции по одной цене, а потом продаём их по другой, к тому же берём себе определённый процент от продажи. Чем дороже и чем больше акций мы продадим, тем лучше — это увеличит нашу прибыль. Понятно? — Это сложно… — мальчик улыбнулся. — И тебе нравится твоя работа? — Ну, если бизнес приносит хорошие деньги, он не может не нравиться. — И ты счастлив? — Что ты имеешь в виду? — удивился Драко. — Мама говорит, что счастье не в деньгах, а в мелочах. Драко задумался. Отчасти он понимал, что солжёт, ответив «нет». Прежде никто не тыкал его носом в однажды сделанную не по своей воле ошибку, ничто до сего момента не напоминало ему о прошлом. Родители были живы и здоровы, он — успешен. За последние годы Драко много и усердно работал; к двадцати семи годам и вовсе основал собственную компанию, заработав на этом немало. Так что нет, Драко Малфой не мог назвать себя несчастным человеком, но и счастливчиком, однако, тоже. С тем, что магический мир так и не принял его обратно, он смирился. Несмотря на то, что это было тяжело. Малфой по-прежнему оставался чистокровным магом из древнейшего рода. Но вот только такой волшебник Англии был не нужен. Драко до сих расплачивался. За ошибки Люциуса. За свои собственные. Стоило ему появиться в Косом переулке, как люди сторонились, перешёптывались, продолжали осуждать. Он отдавал, не получая взамен ничего. Даже крохотного шанса. В конце концов, он перестал стучаться в закрытые двери магической Англии. Решил, что с него хватит. Магглы не знали прошлого Драко Малфоя, они знали его настоящего — уверенного в себе стойкого руководителя одной из крупнейших инвестиционных компаний в стране. Но получи он возможность вернуться в мир магии, стал бы он счастливее от этого? Это ли имел на самом деле Хьюго, задавая вопрос? Счастье в том, что он, Драко Малфой, заработал миллионы фунтов стерлингов, или же в том, чтобы просто зайти в кафе-мороженое Флориана Фортескью? Очередные вопросы… Сколько их ещё будет, прежде чем Драко вернётся к своей жизни? А когда вернётся, останется ли он таким или станет прежним? А главное, действительно ли ты так этого хочешь, а, Малфой? — Да, — ответил он, прекрасно понимая, что это его самая большая ложь на свете. Хьюго опустил глаза. Драко же как можно скорее решил перевести разговор в иное русло: — А чем бы ты хотел заниматься? — Не знаю, — Хьюго пожал плечами. — Возможно, из меня вышел бы неплохой врач или… космонавт. Врач? Космонавт? Драко ушам своим не верил. — Возможно, ты имеешь в виду колдомедицину? — поинтересовался он. — Ты же волшебник. Как ты можешь хотеть быть обычным магловским врачом? Хьюго не сводил с Драко удивлённого взгляда и колебался. Словно решал: стоило ли ему говорить о чём-то. Затем опустил глаза и попытался что-то сказать, как вдруг кто-то положил руку ему на плечо. — О, Уизли, ты следишь за нами? Тебе что, вчера мало было? — спросил он. Остальные громко заржали. Первый, который начал разговор, и, судя по всему, был главным, сел рядом с Хьюго. Другие стояли как услужливые псы и переговаривались между собой, продолжая противно скалиться. Глядя на них, Малфой вспомнил свои школьные годы. Неужели он выглядел так же жалко, когда цеплялся к Грейнджер, заранее зная, что она не сможет ему ответить? Ответ напрашивался сам собой и совсем ему не нравился. Драко поводил рукой у них перед лицами, проверяя, видим он для них или нет. Тем временем главарь продолжал разговаривать с Хьюго: — Уизли, одолжи денег по дружбе. — Мы не друзья. — Как? — удивился тот, переигрывая. — А я думал, что мы с тобой уже подружились за последний-то год. — Иди к чёрту, Миллер, — Хьюго дёрнул плечом, пытаясь убрать руку неприятеля, но он резко поднялся и схватил его за куртку. — Не нарывайся, Уизли, — шипел он. — Или ты забыл, где можешь оказаться, стоит мне лишь щёлкнуть пальцами? В мусоре, Уизли, где и подобает быть таким, как ты. — Так почему ты до сих пор этого не сделал? Видимо, не ожидая такой реакции, Миллер ещё несколько секунд буравил мальчика презрительным взглядом, а затем так громко щёлкнул пальцами, словно от этого звука зависела вся его значимость. Но стоило парням сделать шаг, как свет в кафе замигал, а потом и вовсе потух. В кромешной тьме не было видно ничего, лишь сияние снега просачивалось в помещение с улицы. Двери в подсобку заскрипели. — Что за хрень здесь происходит? — выругался Миллер и, повернувшись к одному из парней, проговорил: — Том, проверь, что там. Но тот застыл как вкопанный. — Тебе надо — ты и проверяй. Стиснув зубы, Миллер отпустил Хьюго и уже направился к выходу, как вдруг, ударившись о каменную стену, распахнулась дверь, впуская поток морозного воздуха. Мальчишки отшатнулись и стали переглядываться между собой, отчаянно пытаясь понять, что, чёрт возьми, происходит. — Всё закончилось? — спустя какое-то время спросил один из них. — Это просто сквозняк, — ответил Миллер и толкнул Хьюго в плечо, направляя его к выходу. — А с тобой, Уизли, мы разберёмся позже. Но стоило им вновь подойти к двери, как кто-то с силой захлопнул её прямо перед их лицами. Засов защёлкнулся с обратной стороны, а на стекле стали проявляться буквы. Они почувствовали, как холодеют пальцы на руках. Один из ребят снова стал пытаться открыть запертую дверь. Безуспешно. «Оставьте его в покое», — гласило послание на стекле. — Это всё он, — выкрикнул кто-то, и все как по дуновению волшебной палочки повернулись в сторону Хьюго. Он стоял не шевелясь. Миллер со злобой и обречённостью во взгляде направился к нему, но раздался стук: стулья опрокидывались сами собой, а посуда падала со своих мест на пол. — Миллер, сделай что-нибудь. — Скорее. — Я хочу домой. — Хорошо, хорошо. Мы оставим Уизли в покое, — сквозь слёзы ревел Миллер. Дверь открылась и, не теряя больше ни минуты, все четверо выбежали из помещения. Они убегали так, что только пятки сверкали. А Драко смеялся, наблюдая за всем этим. Искренне и непринуждённо. — Теперь они больше к тебе не подойдут, я уверен, — наконец успокоившись, сказал он Хьюго. — Да. Спасибо, — его глаза искрились неподдельной радостью и благодарностью. В этот момент Малфой будто прозрел: оказалось, глаза Хьюго были удивительно яркими. Точь-в-точь как у Грейнджер. Такие же тёмно-карие. — Пожалуйста, — ответил Малфой. Внезапно случилось то, чего он никак не ждал. Хьюго взял его за руку, а он, к своему удивлению, сжал её в ответ. Они так и прошли остаток пути, Драко расценил этот жест как благодарность за помощь. Хьюго отблагодарил его так, как это мог сделать только ребёнок. Не словами, а действием — таким простым, но значащим чрезвычайно много. Для него. Для них обоих. Вернувшись в дом, они услышали крики, доносившиеся со второго этажа. — Хью, жди меня здесь, — Малфой стал медленно подниматься по лестнице, надеясь узнать, что происходит. Дверь в комнату была слегка приоткрыта, и он смог увидеть разъярённую Грейнджер, активно жестикулирующую перед лицом — не поверите, кого — того самого Рона Уизли, который, исходя из наблюдений Драко, выглядел очень даже неплохо. Он отрастил волосы, что, однако, совершенно ему не шло. Длинная рыжая чёлка, аккуратно зализанная набок, в его возрасте смотрелась довольно странно. На нём были джинсы тёмно-синего цвета и серый пуловер. Судя по качеству, очень дорогой. — Знаешь что, Рон? Я целый год ничего у тебя не просила — ни денег, ни какой-либо помощи. Я давно освободила тебя от всех обязательств в отношении меня. Но у тебя есть сын. Твой сын. И ему нужен отец. — Гермиона, ты же знаешь, у меня проблемы с работой. Я не могу проводить с вами время. — Проблемы с работой… — Грейнджер усмехнулась. — Думаешь, я не вижу, как ты стал выглядеть? Модная причёска, новая одежда. Скажи, Уизли, я похожа на дуру? — Это купила мне Мелисса. — Ах, Мелисса. Тогда попроси её купить тебе ещё и новые мозги, или ты считаешь, что я такая наивная и поверю твоим отговоркам? Признай, Рон, тебе просто наплевать. — Это неправда. — Неправда? Тогда скажи мне, что ты подарил Хьюго на день рождения? Ах да, прости, совсем забыла, "внимательный" папаша отделался от сына волшебной поющей открыткой, зная, что Хьюго к миру магии не принадлежит. А на Рождество? Что-то я ничего не припоминаю. А может, всё потому, что ты ничего и не дарил? Малфой, откровенно говоря, потерял дар речи. Столько слов. Столько злости. И ненависти. Грейнджер была так зла, что, казалось, готова была накинуться на Уизли прямо сейчас. Глаза её метали молнии, и если бы Драко не знал Грейнджер девчонкой, которая всячески старалась сглаживать конфликты и избегать провоцирующих ситуаций, он бы мог сказать, что перед ним совершенно другой человек. Другая Грейнджер. А может, всё дело в том, что он не знал её настоящую? — Гермиона, прекрати… — Что, Уизли, так невыносимо слышать правду? — Вот поэтому я и не приезжаю. Ведь знаю, что ты… — Распсихуюсь? А можно быть спокойной, зная, что ты, как самый настоящий мерзавец, отказался от собственного сына, как только узнал, что он… Терпение Уизли лопнуло, как воздушный шарик. — Это не так, — прокричал он. — Но я не готов был отказываться от магии тогда. Не готов и сейчас, и ты знаешь это. Я принял твоё решение уехать сюда, я согласился на развод, не так ли? — Но этого ничтожно мало. — Тогда я не понимаю, чего ты хочешь от меня. Я делаю всё, что в моих силах. — Ты не делаешь главного, Рон. Я говорю тебе о том, что Хьюго обделён вниманием собственного отца. Элементарным вниманием, которое ты должен был уделять ему, начиная с того момента, когда он появился на свет. — Я не хотел сына-сквиба, — резко сказал Уизли, и как только он понял, что действительно произнёс это вслух, его лицо изменилось. И в этот миг сердце Грейнджер окончательно разбилось. Она закрыла лицо руками и провела ими по растрёпанным волосам, потом подошла к окну и взяла вазу. — Герм, я вовсе не это… Не дав ему договорить, Грейнджер резко развернулась и бросила хрустальный предмет прямо в него. Уизли увернулся, а осколки разлетелись в разные стороны. — Ты что, совсем ополоумела?! Ей безумно хотелось наброситься на Рона и избить его, испортить ему лицо и дорогую стрижку. Хотелось, чтобы он на своей шкуре испытал, какую боль причинил ей. И Хьюго. Гермиона сдерживалась из последних сил. Тяжёлое дыхание громко отдавалось в ушах. А когда она резко подбежала к Уизли и ударила его по щеке, ей на мгновение показалось, что кто-то позвал её… «Грейнджер». Сказанное знакомым тоном, снова и снова раздавалось на задворках сознания. «Грейнджер». И снова: «Грейнджер». Она испугалась, действительно испугалась, — что мир сошёл с ума, что её жизнь окончательно вышла из-под контроля, — и заглянула в глаза Рона. А в голове стоял оглушительный гул. Ей так хотелось размазать его смазливое личико по стенке, но… — Мама, — голос прозвучал чётко. Она не могла дышать, а из груди рвался стон. Рон что-то кричал, но из-за шума в голове Гермиона его не слышала. Не хотела слушать. Она посмотрела на сына и увидела его распахнутые от потрясения глаза. — Ты рехнулась? — вопил Рон. — Совсем рехнулась, мать твою? Гермиона взяла себя в руки и холодным как сталь голосом отрезала: — Убирайся. Когда дверь за ним закрылась, она почувствовала, что больше не в силах сдерживаться, и со слезами на глазах опустилась на пол, и только хрупкие руки Хьюго обнимали её содрогающиеся от рыданий плечи.* * *
Очередное наблюдение Малфоя. Он ошибся. Ошибся, когда посчитал, что Грейнджер нуждается в жалости. На самом деле она была человеком, имеющим непостижимую силу. Казалось, её по жизни кидает из крайности в крайность. То, что могло выбить из колеи другого, её держало на плаву. Она падала и падала, но находила в себе силы подняться. Драко не мог понять, героизм это или идиотизм. Но что бы это ни было, этому было логическое объяснение: ей просто было ради кого вставать.* * *
За ужином Хьюго первым завёл разговор, и Малфой знал, что сей факт поразил Грейнджер так же, как и его. За те несколько дней, что Драко находился здесь, мальчик большую часть времени молчал, изредка вставляя слово-другое. Но сейчас они говорили обо всём, словно пытались наверстать упущенное. Хьюго красочно и подробно рассказывал о проведённом дне и о том, что случилось в городе, опуская лишь одну деталь — имя его нового невидимого друга. Его имя. И Малфой, как ни странно, был рад этому. Возможно, она и верила в то, что Хьюго видел кого-то, но вряд ли она обрадовалась бы, если бы узнала, кого именно. Так проще. Так правильней. Когда после ужина Хьюго стал подниматься по лестнице в свою комнату, а Малфой направился в гостиную, Гермиона вдруг услышала кашель. — Ты что, простудился? — спросила она у сына, готовя тем временем очередную порцию горячего шоколада на кухне. — Возможно, — послышался ответ. — Тогда иди сюда, я дам тебе микстуру. — Зачем? — спросил Хьюго, выглядывая из-за угла. — Что значит "зачем"? Чтобы ты не кашлял. — Но я не кашлял. Гермиона налила в кружку кипятка, добавила немного сливок и, повернувшись к Хьюго, внимательно на него посмотрела. — Как это? Я только что слышала, как ты откашлялся и сказал «возможно». — Я ничего не говорил. — Хьюго, это не смешно, — иногда его упрямство ей откровенно надоедало. — Я думаю, что это он. — Что? — Это был он, мам, — с улыбкой на лице уточнил Хьюго.* * *
Гермиона пронеслась мимо Малфоя с чашкой горячего шоколада, и он почувствовал аромат напитка вперемешку с запахом духов. Она села на диван в своей любимой манере — поджав ноги, закутавшись в тёплый плед, и принялась смотрела какую-то нелепую рождественскую передачу. Драко не мог пошевелиться ровно с того момента, когда осознал, что Грейнджер услышала его. Не видела. Но слышала. Хьюго не врал: это Драко закашлял, а потом ещё и ответил Грейнджер, как если бы она его видела и обращалась к нему. Драко некоторое время походил вокруг, проверяя её реакцию на своё присутствие. Пощёлкал пальцами у Гермионы над ухом, поводил ладонью у неё перед лицом. Ничего не изменилось. Он похлопал в ладоши и потопал ногами, а потом стал петь дурацкую песню распределяющей шляпы, знакомую ещё со времён Хогвартса. Казалось, его было слышно во всём доме, но Грейнджер продолжала сидеть, отдавая всё своё внимание телевизору. Она же ответила ему. Ведь так? Ему просто не могло это послышаться. Но после бесконечных попыток достучаться до неё Малфой с разочарованием обнаружил, что она, как бы он ни старался, не ощущала его присутствия. Расстроившись, Драко уселся на край дивана рядом с ней и громко выдохнул. Вдруг Гермиона вздрогнула, выпрямилась и, поставив чашку с недопитым шоколадом на пол, полностью закуталась в плед. Это было невозможно. Гермиона Грейнджер только что каким-то образом почувствовала его дыхание.