Он был прав. Слухи расходятся быстро.
Со свадьбы Наруто с Хинатой прошла уже неделя, а молва о крылатой женщине-ящерице ходила до сих пор. Возле памятника на главной площади каждый день собирались толпы народа и заговорщицким шепотом обсуждали, кто и что слышал о Харуно Сакуре. Правда, то, что она ученица самой Пятой, бесподобный медик и вообще просто чуткая замечательная девочка, упоминалось все реже. Гораздо больше людей интересовало другое. Статуя в центре площади еще никогда не видела столько внимания. Каждый сантиметр был осмотрен столько раз и с такой тщательностью, что если бы пристальный взгляд мог подтачивать камень, от мраморной фигуры осталась бы только яма. И большинство считало своим «гражданским долгом» долго и вдумчиво смаковать вопрос: почему она стала… «такой»? Иногда здесь звучало слово «мутант», но оно не получило особого хода. Пока.
Особым вниманием зевак и любопытствующих пользовались люди, которые воочию увидели странное существо. Они собирали вокруг себя сплетников, каждый день рассказывая одну и ту же историю, постепенно добавляя к ней новые, пикантные подробности. Так, уже получалось, что «крылатая тварь упала с неба, раскидав людей в разные стороны, и начала истошно рычать, выбирая жертву на закуску». Про то, что к ней подошел ребенок, которого она не тронула, и это видели ВСЕ, как-то умалчивалось.
Зато эти сборища на площади стали настоящим звездным часом для той бабы, которую Саске тогда так бесцеремонно заткнул. Тут вообще был караул. Она в лицах разыгрывала, как на нее напало «чудовище, которое пыталось сожрать ее лицо». С дрожью в голосе вещала, какая огромная пасть была у этой бестии и что в ней были тысячи зубов, до самой глотки, которые непрерывно вращались, готовясь переваривать ее плоть.
Когда Саске впервые услышал этот фальцет, проходя мимо площади через день или два после случившегося, первым желанием было самому прыгнуть на истеричную фантазерку и хорошенько пожевать ей нос — чтобы у той хотя бы был повод так разоряться. Но в кои-то веки разум возобладал над эмоциями, заставив его стиснуть зубы и просто пройти мимо. Его чувства почти всегда вели его не по той дороге, а научить себя обдумывать свои поступки и их последствия, как оказалось, не так-то просто.
Вот и сейчас, идя к резиденции Хокаге по срочному вызову Какаши, он не мог не вспоминать события недельной давности. Поддавшись необъяснимому порыву, перевернул все с ног на голову, а теперь ищет с ней встречи. Не заметить в глазах Фуки и Моэги жалость, когда они в очередной раз ему говорят, что она занята и запретила пускать к себе посетителей, практически невозможно. И только дурак не поймет, что все дело не в занятости Сакуры, а в самом посетителе.
Вчера, в очередной раз получив отказ от Моэги, прямо спросил, только ли ему запрещено к ней подниматься. Моэги сильно покраснела и стала его лихорадочно уверять, что Сакура на пороге важного открытия и что даже Хинате закрыт к ней доступ, да только то, как она избегала встречаться с ним глазами, говорило намного больше, чем ее слова.
Снова в животе образовался странный комок, будто желудок завязало узлом. Отсутствие рациональности в собственных действиях не давало ему покоя. В голове была каша, которую он старательно перемешивал после случившегося, делая только хуже. И зачем он так к ней ломился? Не было никакой причины, цели тоже не было. Пару раз был порыв просто пододвинуть хрупких медсестер в сторонку и пройти, но что-то его останавливало. Остатки здравого смысла твердили, что лучше не форсировать события, даже несмотря на острое желание… Чего? Повторения? Или просто ее увидеть? Некстати вспомнилась Карин, еще с тех времен, когда она воспринималась как очень назойливая муха. Большая, черная, блестящая, вечно жужжащая под ухом муха с мерзкими липкими лапками. Когда он видел ее последний раз — примерно год назад, — она была такой же, как и раньше, громкой, грубой и весьма изощренной в выражении своих мыслей. Только от фанатизма ее и следа не осталось. Она была с ним весьма ласковой, но словно между ними была стеклянная стена, начисто отбивавшая у нее желание прыгать на него с радостными воплями. Такая Карин была ему гораздо более приятна. Вот только Суйгецу, с которым Карин так и работала вместе над экспериментами под руководством Орочимару, от этого легче не стало. Рука у нее осталась тяжелой.
Погрузившись в воспоминания, он не сразу заметил, что уже на месте. С некоторым интересом задрав голову, посмотрел на выбитые в скале лица Хокаге. Какаши отличился и здесь — единственное лицо, закрытое маской. Даже для изображения на скале он не снял ее. И как только на это пошел скульптор, оставалось загадкой.
Уже приближаясь к кабинету, где его ждал Какаши, он услышал крики. Не то чтобы ему так нравилось подслушивать, но тут просто не было выбора — даже толстые стены и противошпионские печати не могли заглушить гневный голос… Сакуры?
— Я вас просила! Как вы можете!… — голоса собеседника, коим, судя по всему, был Какаши, было практически не слышно. Затишье было недолгим, и снова резиденция огласилась криками:
— Да ну вас к черту! Я этого терпеть не стану! Меня задрало быть послушной! Если вы его…
Саске тактично постучался в дверь, и вопли резко прекратились. Приглашения войти не поступило, и он так и остался стоять за дверью, слушая тихое шипение, доносившееся из-за двери.
— Саске, заходи! — Окрик Какаши вывел его из недолгого оцепенения, и, стоило ему протянуть руку к ручке двери, как она резко распахнулась, чудом не откинув его в другой конец коридора.
— С дороги, — прошипела Сакура, злобно взглянув на него, угрожающе вздыбила крылья и быстрым шагом удалилась в сторону перехода от резиденции в госпиталь. По улице она, по понятным причинам, не ходила.
— Прости за этот небольшой инцидент, — устало проговорил Какаши, когда Саске все же вошел в кабинет, осторожно прикрыв за собой дверь. Он молча кивнул, а Какаши продолжил:
— Я даю тебе назначение в спецотряд АНБУ. Завтра тебя полностью введут в курс дела. Начнешь как обычный шиноби, а дальше посмотрим. Работа непостоянная, бывает раз в полгода. Может, чуть чаще. Есть вопросы?
— В чем суть моей работы?
— Молодец, что начал не с зарплаты, — усмехнулся Какаши, откинувшись на спинку кресла. — В отряде двадцать пять человек, не считая тебя. Ваша задача — обеспечивать безопасность деревни и ее жителей, в том числе всех остальных ниндзя, не входящих в ваше число.
Саске молча переваривал информацию. Отряд по защите гражданских и
шиноби? Он нахмурился, и Какаши истолковал это правильно.
— Сакура была категорически против твоего назначения.
Горло неприятно засаднило.
— То есть то, что я услышал, было из-за меня?
— Тебя не должно это волновать. Это мое решение, нравится оно Сакуре или нет. Мне нужны люди, которые, в случае непредвиденной ситуации, — голос Хокаге вдруг стал неуверенным, — смогут с этой
непредвиденной ситуацией справиться.
— А непредвиденная ситуация, как я понимаю, это Сакура? — постаравшись, чтоб голос звучал как можно более обыденно, поинтересовался Саске.
Какаши снова оперся на стол и, сцепив пальцы, проницательно посмотрел на Саске.
— Именно.
Как ему сейчас не хватало второй руки! Как хотелось скрестить их на груди!
— Подробности.
— Все тебе расскажи. Я же уже сказал, что тебе все прояснят завтра.
— Сейчас.
— Ну ладно, раз ты так настойчив, — тут же сдался Какаши, снова устало вздохнул и тихо продолжил: — Ты наверняка слышал про периоды у Сакуры. Тебе рассказали, что это значит?
— Нет.
— Я так и думал. В общем, задача твоя конкретно и всего отряда в целом — во время каждого ее периода быть начеку и в случае даже намека на опасность с ее стороны ее обезвредить. Нет, не убить, — тут же оговорился Какаши, увидев, как Саске нахмурился, — а именно обезвредить. Есть опасность, что цитронелла, которой завешивают деревню во время каждого периода, может вызывать привыкание. Сакуре невыносим ее запах, пока… И однажды запах просто не сможет отогнать Сакуру от людей, если она проснется.
— А что будет? Что стоит за словом «период» в ее случае?
— Как бы тактичней… — Какаши задумался. Молчал он, наверное, минут пять, пытаясь подобрать правильные слова. — Скажу так — во время периода у нее бушует чакра. С огромной силой. Ошейник даже не всегда выдерживает ее напор — печати просто выгорают. И… она не совсем адекватна в эти моменты. Частота — примерно каждые четыре-шесть месяцев, и длится период в среднем неделю. В этом причина, по которой она добровольно подвергается наркозу, она даже сама разработала себе препарат для введения в кому. Я, если честно, не поклонник этого метода, но Сакура утверждает, что ей так легче. Но это еще не все, — предупредил Какаши следующий вопрос Саске, — иногда я заставляю ее тренироваться. Не важно, кем она стала, в первую очередь она куноичи. И физическую силу ей поддерживать необходимо. Другие Каге, конечно, со мной не согласны, так как в каждой тренировке Сакуры уже видят потенциальную опасность, но это, опять же, мое решение. Цунаде со мной солидарна, как и Казекаге. А остальные… Ну, в конце концов, Сакура — гражданин страны Огня, и мне решать, какие меры принимать к ней, а не им. Так вот, я отвлекся, — Какаши резко вернулся к первоначальной теме разговора, — во время таких тренировок вы — единственный гарант того, что все пройдет гладко. Конечно, чакрой она не пользуется, но нельзя пренебрегать ее физической силой. И ближайшая тренировка… Я рассчитываю, будет очень скоро.
— Что-то мне кажется, она не в восторге от того, что я буду там присутствовать, если я правильно понял суть, — хмыкнул Саске. Но на душе стало как-то погано.
— О, что ты, она уже сейчас в ярости, — невозмутимо ответил Какаши. — Я бы даже сказал — в бешенстве. Но это пройдет. Женщины в большинстве своем сначала психуют, а только потом думают.
Саске удивленно вскинул брови, но комментировать слова бывшего учителя не стал. Хотя в голове родилось несколько мыслей по поводу уверенности Какаши на счет женщин, он решил, что будет разумнее их не озвучивать. В уме поставив себе плюсик за очередное рациональное решение, спросил разрешения уйти и, получив его, прямой наводкой двинулся по коридору, в котором не так давно скрылась Сакура.
Сейчас, после того как он узнал причину ее злости, было вдвойне необходимо увидеть ее. Мысли снова вернулись к тому моменту, когда она прижималась к нему, когда они неуверенно встречались губами. Он прикусил губу, вспоминая ощущения. Тут же взгляд зацепил пустующий сестринский пост. Не долго думая, тенью скользнул в проход к отделениям. Краем уха уловил игривый смех Фуки в комнате за постом и ускорил шаг.
До самого ее отделения он никого не встретил из персонала, и это была маленькая победа. Если бы его снова отправили, он бы уже не сдержал гнева.
Когда он зашел в пустой коридор, в конце которого был ее кабинет, медленно выдохнул. Причин для волнения у него не было, но сердце отчего-то гулко стучало в груди. Легким, бесшумным шагом он подошел к двери ее кабинета и постучал.
—
ШЛИ ВСЕ ПРОЧЬ! — рыкнули из-за двери. Сомневаясь в правильности своих действий и вообще в своей адекватности, он все-таки вошел.
В кабинете была беспорядочно разбросана одежда, в которой она была недавно. Сакура сидела на подоконнике, почти полностью раздетая, и нервно тушила бычок сигареты в полную пепельницу, больше похожую на ежика из-за количества окурков.
— Я же сказала… — угрожающе начала она, но, повернувшись к двери и столкнувшись с ним взглядом, опешила. Руки непроизвольно дернулись к груди в попытке прикрыть ее, несмотря на довольно широкий топ, и так выполняющий эту функцию, и тут же распахнула левое крыло, полностью скрывая тело и весь подоконник от его взгляда. — Какого хрена ты приперся?! — прошипела она. Ее зрачки сузились до двух вертикальных полосок, выдавая ее враждебность. — Или решил сразу, не отходя от кассы, опробовать новую печать?! — Каждое сказанное ею слово было пропитано таким презрением, что он даже растерялся.
— Какую печать? Сакура, ты почему себя так ведешь? — Стараясь сохранить спокойный вид, Саске замер возле открытой двери, нервно теребя дверную ручку.
— Ой, какую! «Почему ты так себя ведешь», утютю, — мерзким голосом передразнила она. — Учиха, ты меня за кого держишь?! Шел бы ты лесом, за ручку с тем придурком, который протирает штаны в кабинете Хокаге! Я прекрасно знаю, для чего был создан этот отряд! — Если бы у сарказма было лицо, это было бы лицо Сакуры. — Этот гад решил и тебя приплести! — Она с силой ударила хвостом по стене под подоконником. — Видеть тебя не хочу! Пошел вон!
Такой Сакуры он еще не видел. Злая, как черт, она смотрела на него бешеными глазами, одним только взглядом удерживая его от желания войти в кабинет.
— Я хочу поговорить.
— Не о чем мне с тобой разговаривать! — выплюнула она и вдруг, резко успокоившись, медленно, слишком медленно слезла с подоконника, завела развернутое крыло за спину и, чеканя шаг, двинулась к нему.
Приблизившись почти вплотную, ласково накрыла его ладонь, все еще не отпускавшую ручку двери, своей, и вдруг пальцы пронзила боль. Переведя взгляд, увидел, как из кончиков ее пальцев, прямо под желтоватыми ногтями, выступили полумесяцы длинных когтей, глубоко впившись в его руку. Так же медленно чуть потянула на себя, оставляя глубокие кровавые борозды. Он терпел. Снова посмотрев ей в лицо, шумно выдохнул от боли.
— Зачем? — Вдруг навалилась какая-то обреченность. Он ничего не сможет исправить. Не с ней.
— Тебе не понятно? — почти шепотом, угрожающе потянула она. —
Я. Не хочу. Тебя. Больше. Видеть. У себя. В кабинете. И вообще. Нигде. Иначе. Сожру. И. НЕ. ПОДАВЛЮСЬ! — зарычала она, с силой толкнув его в грудь, отстраняя от двери. Это углубило царапины на руке, и, выдернув из ее хватки ладонь, он враждебно посмотрел на нее. Это уже перебор.
— Как хочешь. — Злоба закипала глубоко внутри, заглушая разум, заставляя забыть обещания, данные самому себе, что он будет держать себя в руках. — Истеричка. Больно ты нужна. Пуп всея земли, вообразила себе невесть что. Как же ты меня достала. — Резко развернувшись, устремился к выходу из отделения, слыша вдогонку ее крики: «Никогда, слышишь? Никогда больше не приближайся ко мне! Самовлюбленный эгоист! Ноги чтоб твоей не было в моей больнице!»
Пролетев мимо ошалевшей Фуки, от удивления открывшей рот, резко хлопнул дверью на выходе из госпиталя.
Что ж, она все сказала. Больше говорить им не о чем. Да и никогда не было о чём. Сам себе что-то придумал, принял обычную детскую привязанность за невесть что. Решил, что раз она его любит, то сможет ему помочь. А то, что прошло три года и изменился не только он, как-то не подумал. Еще и ее эти концерты по поводу того, что она теперь вся такая особенная, ужасная. Вот ничего ей прям нельзя и страдать должна за весь мир.
И не надо. Он сам справится. А она пусть справляется сама, раз так. С силой сжал кулаки, только после этого вспомнив, что рука всего одна. Напряжение в отсутствующей руке отдалось ноющей болью в плечо, заставив нервно дернуться.
А внутри появилась сосущая пустота, больше той, что была раньше. Он понимал, что да, он пожалеет о своих словах. Возможно.
Но это будет явно не сегодня.
***
Она еще пару минут смотрела на опустевший коридор. Глубоко вздохнув, подавила желание разрыдаться и, закрыв дверь, оглядела кабинет пустым взглядом. Она все сделала правильно. Это точно. Но никакая боль в теле не сравнится с этой. Зря она позволила себе, пусть на минуту, но расслабиться, снять оборону. Надо было пресечь все свои чувства еще тогда, когда она впервые увидела его после его возвращения. А она не смогла, затянув этот момент и сделав себе только больнее. Ему-то плевать, а вот ей теперь с этим жить, и жить еще очень долго.
Слабачка.
Подойдя к окну, потянулась к пачке с сигаретами, но замерла, так и не взяв ее. Начала надевать тунику, брошенную на диван, и тут стук в дверь заставил сердце пропустить удар.
— Сакура-сама, у вас все в порядке? — Голос Фуки за дверью был взволнован. Еще бы. Надо уволить эту дуру, да только заменить ее будет некем. — Я не…
— Все в порядке, Фуки. — Она не узнала свой голос, настолько бодрым и жизнерадостным он был. — Я сейчас пойду проведаю Микуру-сан, ты пока не нужна. Но впредь, — от радости не осталось и следа, — еще один подобный промах — уволю.
За дверью послышалась неловкая возня, всхлип, и девушка удалилась, ничего больше не сказав. Сакура выдохнула. Еще раз. И еще. Только спокойствие. Всеми силами глушила нарастающую истерику. Саске только подлил масла в огонь, как и Какаши. Ведь ее проблемы были связаны не только с ними. Очень «удачно» навалилось все до кучи.
Поправив съехавшую в районе хвоста тунику и накинув белоснежный больничный халат с вырезанной для крыльев спинкой, она направилась в одну из палат в ее отделении, напротив той, в которой она обычно лежала в коме. Сердце гулко билось, болью отдаваясь в висках, учащая дыхание при приближении к заветной двери.
Стоило ей войти, как ее окутал запах мочевины и медикаментов. Аппарат мерно считал удары сердца очень пожилой женщины, лежащей на койке под капельницей. Пациентка слабо улыбнулась, не в силах повернуть голову в сторону посетительницы. Но ее она уже узнавала по походке.
— А, Сакура. Заходи, моя хорошая. — Скрипучий голос был ласковым, старушка всегда была ей рада.
— Здравствуй, Микура-сан. Как ты себя чувствуешь? — Сакура нежно взяла холодную руку пациентки в свои ладони, почувствовав, как сморщенные пальцы слабо попытались ей ответить.
— Ой, плохо, моя хорошая, плохо, — улыбнулась женщина, переведя почти слепые глаза на нее. — Лучше расскажи, что случилось у тебя. Я слышала, как ты ругалась.
— Я тебя разбудила?
— Да что ты, не переживай об этом. Я спать почти не могу, спина болит, — она неловко поерзала на койке. Сакура без доли брезгливости присела прямо на край кровати — сухонькое тело старушки не занимало и половины отведенного ей места. Дозатор ритмично капал, подавая в капельницу почти бесполезный раствор. Сакура откинула волосы назад и задумалась.
— Я могу что-то для тебя сделать? Может, седативное прокапать? — Сакура крылом подцепила планшет с прикрепленным к нему листом назначений и начала внимательно его изучать. Старушка скрипуче захихикала.
— Ой, ты же знаешь, как ты мне можешь помочь, я тебя давно уже прошу. — Она улыбалась, прищурившись и пытаясь разглядеть молодого доктора. — Да только помогать ты мне не хочешь.
— Это не помощь, — резко отрезала Сакура.
— Ну, ну, тигрица. Тебе виднее, отпустила бы ты старушку. — Да, Сакура понимала, что это бесполезно. Окинув взглядом приборы, записала в безупречную память показания, с грустью отметив, что лучше они не становятся. Поддерживать жизнь в угасающем теле становилось все сложнее.
Старушка вдруг хрипло закашляла, подавившись слюной, и Сакура, быстро среагировав, подключила слюноотсос, на время лишив пациентку возможности говорить. Когда стало полегче, женщина продолжила:
— За что ты так со своим мальчиком? Я слышала, что он расстроился.
— Это не мой мальчик, Микура-сан. Ты знаешь, у меня отношений быть не может. А про расстроился… Тебе показалось. Он не умеет.
— Ой, глупости все это. Ты сама себя радости лишаешь. Эх, как я хочу побыстрее увидеть Кей-куна… — полуслепые глаза мечтательно заблестели. — Уже даже сны с ним не снятся, потому что спать не могу. Как же спина болит…
Сакура сжалась. Боль этой женщины была ужасна — на ее фоне даже собственные проблемы отходили на второй план. Жених погиб на войне, сама заболела, и диагноз поставить не получается уже полгода. И ближайшие лет сорок вряд ли получится.
— Я сама все чаще думаю, что бы случилось, если бы все по-другому сложилось. Наверное, мы бы поженились, у нас бы были дети… Ты любишь детей, Сакура?
— Люблю. — Сакура улыбнулась, вспомнив маленькую девочку на площади. А сколько добрых и замечательных деток сейчас в детских домах, потеряли родителей…
— Родила бы ты ребеночка, Сакура. Раз отношений не хочешь, хоть отдушина бы была, да пятно светлое в жизни. — Сакура присела на стул рядом с койкой, положив голову рядом с рукой пациентки. Старушка слабо водила по ее волосам, ничуть не смущаясь ее вида. — Дети — это чудесно. Дал бы Бог, я бы родила ребеночка. Любила бы. А ты… В тебе столько любви, жалко, что она пропадает без дела.
— Я не могу иметь детей, — тихо сказала Сакура. Она думала усыновить ребенка, оставшегося сиротой, но ей не позволяла совесть. Она опасна даже для окружавших ее шиноби, а ребенок… Не имеет права подвергать ни в чем не повинного ребенка такой опасности.
— Усыновила бы.
— Тоже невозможно. Ты одна из немногих, Микура-сан, кто меня видит такой, какая я есть. Недавно… — и тут ее понесло. Она рассказывала ей все, не имея возможности остановиться — слабая рука на ее голове словно открыла в ней невидимый кран, и мысли потоком полились из нее. Она была обижена поведением людей, обижена Какаши, обижена Хинатой, Наруто, Саске — она была обижена сама собой, сама на себя, на жизнь…
— Ну почему все должно было произойти именно так?! — не выдержала она. Сдерживаемые уже неделю слезы покатились по щекам.
— Тише, тише… — старушка улыбалась, не прекращая поглаживать ее по голове. — Красавица моя, прав был ребеночек, ты действительно ангел. Добрая, любящая, не слушай ты никого из этих злых языков…
Как она плакала! Это были чистые слезы. Они омывали ее душу, делая мир проще, яснее, ярче. Она плакала по себе, по детям, оставшимся без родителей, по своим похороненным мечтам, по Саске, по этой доброй женщине, которая, несмотря на собственную трагедию, всегда ее готова выслушать…
— А ведь ты мне завидуешь, Сакура, — вдруг тихо проговорила Микура.
— Что? — не сразу включилась Сакура, только-только начавшая отходить от слез.
— Завидуешь. Больно тебе. И мне больно. Да только мои-то мучения конец имеют. — Старушка облизала сухие губы и посмотрела прямо в заплаканные глаза. — Ты во мне себя видишь. Я ведь тоже мучаюсь. И семью создать не успела, и детей не родила, и людям ничего доброго сделать не успела. И тело мое изувечено. У меня тоже все могло быть, и судьба меня так же жестоко обидела. Вот только я умру. Скоро совсем. Мучительно умру, низко, — она обреченно выдохнула, — уже сейчас я унижена и растоптана. Я была такой красивой женщиной, Сакура… — Сакура слушала ее, как загипнотизированная, не в силах ничего сказать. Это первый раз, когда Микура была с ней так откровенна. — Такой красивой… А сейчас я даже встать не могу. Кормят почти с ложки, а туалет — утка. Не об этом я мечтала. Не такой смерти хотела. А ты на это смотришь, и за меня больно, и за себя вроде бы легче. Я тебя не осуждаю за малодушие, ты много для меня сделала. Но прошу тебя. Не заставляй меня мучиться дальше. Тебе без меня будет труднее. Да только сейчас мне тяжело, и конец уже маячит совсем близко, а ты тянешь. Не оттягивай неизбежное. Продлевая мои муки, ты продлеваешь только мои муки. Тебе, что бы ты ни думала, легче не будет. Отпусти.
Сакура слушала ее, будто не в этой реальности. Медленно до нее доходил смысл, и она с ужасом понимала, что да. Да! Микура права в каждом сказанном ей слове. Пусть сбивчиво и неточно, но она говорила правду, болезненную для Сакуры, но все же правду. Ей было страшно оставаться совсем одной, никем больше не понятой. Ни Хината, ни Ино, ни Цунаде, ни Фуки с Моэги — никто, как бы ни старался, не мог понять ее так, как точно такая же, как она, сломанная женщина с бракованной судьбой.
И тут она поняла, что должна делать.
Ясность, которую она обрела, помогла ей принять решение. Хватит бояться. Она уверенно встала и, под спокойным, подслеповатым взглядом пациентки вышла из палаты, ничего не сказав. Та пыталась окликнуть Сакуру, но Сакура сейчас слышала только себя. Она сделает все правильно.
Вернувшись через две минуты, она подошла к капельнице женщины и уверенно воткнула в нее шприц.
— Сначала рука будет немного чесаться. Недолго, минут пять. Потом, — она показала другой шприц, — тебе станет легко и боль пройдет, совсем. Ты быстро заснешь. И… — голос сбился, — больше не проснешься.
Старушка внимательно слушала, заулыбавшись от ее слов.
— Спасибо тебе, моя девочка. — Пока Сакура заканчивала инъекции в капельницу, старушка не останавливаясь ее благодарила. — Я так рада. Тебе еще предстоит долгий и тяжелый путь. Но ты выдержишь, я знаю это. Не просто так тебе даны крылья. Ты ангел, самый настоящий. Но только тогда, когда ты это поймешь, ты станешь свободна. Я поняла, в чем моё спасение, и сейчас я абсолютно счастлива. Правда. Господи, я так соскучилась по Кей-куну. Наконец-то встретимся с ним. Я так счастлива.
— А если там ничего нет? — Сакура не смотрела на нее, вперившись взглядом в монитор, внимательно изучая кардиограмму.
— Ну и что?
— Но как же… пустота. Ничего. Не боишься просто умереть и все? — Сакура отложила шприц.
— Ой, я смерти не боюсь. Чего ее бояться? Пока я здесь — смерти нет. А когда смерть придет, меня уже не будет. А пустота… Так боли-то там тоже не будет. Избавление это. Каждого она заберет, каждый там будет, кто раньше, что позже. Чего ж ее бояться… — голос понемногу слабел. — Бояться нечего, смерти-то…
Сакура, собравшись с силами, перевела взгляд на начавшую засыпать женщину и всхлипнула.
— Микура-сан, прости, что делаю это так поздно. Прости. И спасибо, что я тебя встретила в своей жизни. Пусть и не в тех обстоятельствах, в которых хотелось…
— Сакура. — Ее голос прозвучал неожиданно бодро и молодо. Помутневшие глаза вдруг уставились на нее со всей ясностью, невозможной для ее состояния. — Я вижу. Я вижу! Какая же ты красивая… Чистая…
И тут сон сломал ее. Глаза закрылись, дыхание стало тихим и ровным, а приборы истерически запищали, показывая критическое состояние. Она прижалась губами к ее лбу, намочив сморщенную кожу слезами. В таком виде и застала их залетевшая в палату Фуки и еще две медсестры — Сакура, обнявшая крыльями уже бездыханное тело, в котором только отголосками билось замедляющееся сердце, кардиограф, показывающий прямую линию и уже не пищащий, и Кайто Микура, на спокойном лице которой навсегда застыла улыбка.
— Сакура… сама… — выдохнула Фуки, сразу понявшая, что сделала ее начальница.
— Дело закрыто. — Сакура отстранилась от тела, заплаканными глазами посмотрев на Фуки. — Она долго боролась. Хватит с нее мучений. Это ее выбор.
Фуки, выйдя из оцепенения, грустно кивнула. Передав Сакуре папку с делом пациентки, молча поклонилась умершей женщине и неожиданно деловым тоном спросила:
— Что написать в заключении о смерти?
***
«Пациент: Кайто Микура.
Поступила на лечение шестнадцатого февраля.
Симптомы заболевания: резкое старение всего организма. Ускорение метаболизма неясной этиологии.
Ни одна из примененных техник лечения не принесла результатов. Жизнь поддерживалась искусственно на протяжении двух месяцев. На диализе с седьмого марта. Переливания крови каждые одиннадцать дней. Лечение и поддерживающие мероприятия положительных результатов не дали. Женщина скончалась от старости.
Диагноз: неизвестен.
На момент смерти ей было двадцать восемь полных лет».
