Певенси

      "Все, что ты любил когда-то, ветром унесёт", — поёт чёрный поэт с глазами святого и смотрит вдаль с таким видом, точно ему известно, сколько бед и несчастий выпадет ещё на долю Сьюзен, и ему больно от этого. Сьюзен бледна, молчалива, она смотрит на свои красивые холеные руки и курит. Проходит час, проходит другой. Телефон молчит.       "Как он может так поступать со мной? — думает она с болью. — Кто дал ему право так унижать меня?"       Она сама, она сама дала ему это право. Она сказала: "Я люблю тебя", она сказала: "Я твоя". Но он не сказал: "Я тоже люблю, я тоже твой", он сказал: "Я знаю". Она тянет свою призрачно красивую руку к телевизору и чуть приглашает звук. У соседей плачет ребенок. Ничто так не навевает тоску, как чей-то плач за стеной. Сьюзен подходит к зеркалу и смотрит себе прямо в глаза. "Это будет хороший вечер. Мне будет весело, но напиваться я не буду. В этом есть что-то болезненное".       Она спускается вниз и говорит портье:       — Если мне кто-нибудь позвонит, скажите, что я ушла по делам и вернусь нескоро. Спросите, что нужно передать.       Портье кивает:       — Как пожелаете, — и деловито записывает приказание мадам с убогим лондонским акцентом на листик, ставит рядом галочку и чувствует себя хозяином своей жизни. Сьюзен возвращается в номер, прихорашивается у зеркала и идёт гулять, не попрощавшись с портье, этим надутым индюком.       Вечерний Париж кажется ей очень веселым и слегка пьяным родственником, который так и норовит дать пару фунтов, пока родители не видят. Все хорошо, все красиво: стильно одетые, богатые парижане, кафе и соборы, безобразные нищие и лужи, в которых отражаются звезды, свежий ветерок и ослепительная луна над всем этим безумием. Сьюзен вдруг чувствует себя совершенно свободной и счастливой, ей плевать, позвонит он или нет, потому что она больше не нуждается в этом звонке. Она просидела весь день в номере в ожидании звонка от скуки и одиночества, но все неприятное и выматывающее ушло из её души, стоило только ветерку коснуться её нежного лица, стоило только её глазам увидеть всю необъятность этого мира. "Как хорошо быть живой, молодой и свободной. Я ведь проживу ещё очень долго. Многие вещи перестанут иметь значение. Этот вечер — совершенно особенный. Мой последний вечер в Париже. Завтра я отправляюсь домой, к родным".       Она глубоко выдохнула и потянулась на цыпочках, чувствуя блаженство человека, окончательно решившего стоявшую перед ним задачу, которая омрачала ему существование. Проходившие мимо студенты посмотрели на неё с удивлением и улыбками. Она улыбнулась в ответ, и их тёплые, дружеские взгляды навсегда отложились в её памяти.       Неторопливо, степенно и легко она побрела обратно в отель. "Доброй ночи, месье!" – "Доброй ночи, мадам!" Ей понравилось удивление и довольство, с которым посмотрел на неё старый индюк. "Как приятно быть дружелюбной и приветливой".       — Ах, мадам, Вам был звонок из Арля.       — Что просили передать?       — Ничего. Сказали, что перезвонят.       И снова утомительное, выматывающее душу ожидание. Проходит час, проходит другой. За стеной ругаются туристы из Америки. Плачет ребёнок.