«Лучше умереть за Императора, чем жить ради себя», — неизвестный; «Долг перед Отечеством — святыня человека», — В. Сухомлинский, М2; «Единственная настоящая тюрьма — это страх, и единственная настоящая свобода — это свобода от страха». — До Аун Сан Су Чжи, М2-М3.
3 сентября, 2173 год по земному календарю.
Ткань пространства-времени скривилась и растянулась, посылая чрезвычайно мощные гравитационные импульсы и невидимые излучения тёмной материи. Любой бдительный наблюдатель, сидящий за сканерами сверхдальнего действия, обнаружил бы внезапный всплеск от аномалии; любой же астроном смог бы заметить, к каким изменениям он приведёт в системе в обозримом будущем. Он бы заметил, как смещение метрики реальности вызовет диссонанс в гравитационном балансе системы; как перевозбуждаются термоядерные процессы внутри звезды, и как микроизменения плотности планетарных ядер, перенастраивает тектонику. В скором ли времени, или спустя многие тысячи лет, вмешательство в континуум избытка тёмной материи спровоцирует преждевременную гибель системы. Но тем, кто прибыл сюда, не было дела до сущих мелочей. Рябь сгустилась до выгибающегося пузыря, скрутилась вокруг неё, и, с каскадом электрических разрядов, исторгла из себя громадный, пятикилометровый силуэт крейсера типа «Лунный», будто пронзивший барьер между измерениями наконечником своего массивного тарана. Вокруг пузыря пустотных щитов сверкали разряды статического электричества и вспышки высокомощного излучения. В иных обстоятельствах, капитан Руфус Тисо нашёл бы это дополнение вредным из-за невозможности маскировки — пустоход светился в космосе, будто сангвинальная гирлянда. К счастью, это качество сейчас только играло имперцам на руку: они желали, чтобы каждый ксенос в округе узнал о надвигающейся каре. Капитан, заведя руки за спину, наблюдал, как заслоны иллюминаторов раскрываются, являя перед ним привычный чёрный океан звёзд. Даже когда техножречество уверяло, что за новым способом перемещения в космосе не стояла варп-технология, Руфус предпочёл не бередить суеверия моряков. Более того, новое масс-ядро оставалось далёким от совершенства дополнением к основному способу путешествия сквозь Варп; капризная установка, всего лишь первая, грубая версия меньших устройств, склонна к перегрузкам и сбою при длительном применении. Таким образом, движок не позволял лететь даже к самым ближайшим звёздам — но в этом и не было нужды. Флаг-капитану хватало того, что не приходилось тратить дни, а то и недели на путешествие внутри системы. Прилив воодушевления накатил на Руфуса чувством предвкушения, когда за иллюминатором сверкнул оранжево-ржавый шар. Всего лишь один из миров, который следовало прибрать к рукам во славу Императора. С этой мыслью он повелел активировать гололит на столе стратегиума. Офицер с нарочитой неспешностью прошагал к мерцающим линиям и искрам света, пока когитатор гололита преобразовывал зернистую мешанину в более отчётливое изображение. Вслед за этим, возле проекции целевого мира, зажглись строчки информации, извлечённых из данных телеметрии и блоков памяти когитаторов. Планета Шам, четвертая от звезды Нодрек, скопление Сотток, Скиллианский предел. Флаг-капитан разочарованно покачал головой, ожидая глубоко эшелонированной обороны, которую можно было разбить — вместо этого эта ржавая глыба словно напрашивалась на незванных гостей. Никаких баз или систем ПВО, кроме ряда аванпостов, охранявших жилкупола и шахтёрские депо. С виду мёртвый шар, густо покрытый оксидом железа и кремнезёма, с тонкой атмосферой из углекислого газа и аргона, имел единственную ценность в виде ряда полезных ископаемых, в том числе обилия тяжёлых металлов. И прямо сейчас эти богатства облюбовали ксеносы в лице батарианцев. Омерзительно. Впрочем, надеялся Руфус, всё это добро быстро перейдёт в законные владения человечества. Рядом с флаг-лейтенантом, у гололита стоял капитан Алексис из хараконцев, его понурое лицо, оттенённое свечением проектора, отражало сдержанное боевое рвение и такой же скепсис, как у самого Тисо. Они обменялись быстрыми взглядами, пока вскоре с поверхности не пришёл сигнал с входящим вызовом. Должно быть, ксеносы наконец среагировали на имперское присутствие. — Неопознанный корабль, вы вошли в зону интересов компании «Кришинар Интерстелларис». Данная система управляется нами согласно регламентам свободного освоения и добычи миров скопления Сотток в Скиллианском пределе. Я призываю немедленно покинуть систему во избежание ответных санкций. — Это они сейчас серьезно? — недоверчиво покосился он в сторону флаг-капитана. — Это ОНИ требуют нас уйти? — Эта галактика полна чудес, не находите? — с долей иронии усмехнулся Руфус, сложив руки на груди. Здесь, оказывается, всё устроено иначе. Её занял ряд инопланетных империй, дорвавшихся до космоса, и создали своё убогое сообщество со своими… «порядками», законами и, представьте себе, правами! Но на лице командира не проскользнуло ни тени улыбки. — Не нахожу это весёлым, флаг-капитан. Не припоминаю, чтобы мы вообще давали чужакам иных прав, кроме как права умереть. Почему бы просто не зачистить этот рассадник мерзости с орбиты? Руфус всецело оставался солидарен с хараконцем, и, в иной ситуации, без раздумий приказал бы артиллеристам стереть ксеносов из бытия одним махом. — Я бы с радостью это сделал, но увы, лорд-адмирал желает, чтобы мы следовали предупреждающим протоколам. К тому же, если мне не изменяет память, эти ксеносы держат в плену рабов из числа людей. — Тогда нам тем более следует их зачистить, — настаивал Алексис, его рука легла на кобуру лаз-пистолета. — Все эти манёвры, это лизоблюдство перед нашими врагами, и ради чего? То, что вы делаете… — Капитан Алексис! — прервал его Руфус, неожиданно для себя повысив голос громче обычного. — Я разделяю ваши чувства, и я сам тягощусь греха моего сомнения, удерживающего мою руку от кары, но неисполнение приказа суть грех даже больший, чем наши секунды слабости! И я также знаю, что Астра Милитарум не отвечает перед Навис Империалис, но сейчас всё стало иначе. Мы в одной лодке с вами, капитан, за фраг знает сколько световых лет от родины. Мы вынуждены играть по новым правилам. В стратегиуме повисла тишина, тягучая, словно кисель. А ведь когда-то Руфус сам жаловался на то, что ему приходится терпеть общество весьма доставучих ксеносов, вроде тех же «азари» или так хорошо знакомых эльдар. Может быть, та миссия — храни Император его грешную душу, — научила его большему терпению в некомфортной для себя обстановке. — То, что вы требуете от меня, флаг-капитан Тисо, может оказаться слишком высокой ценой, на которую я мог бы согласиться, — лицо хараконца оставалось сильно напряжённым подобно натянутой струне. Мужчина вздохнул. — Я не требую от вас согласия, капитан. Мне нужна лишь преданность делу во имя человечества, и ради его блага придётся идти на жертвы, даже если вы заплатите за это своей гордостью. Сигнал вызова с Шама повторился, и на этот раз голос, без того недружелюбный, прозвучал ещё более требовательно и яростно. Алексис убрал руку с кобуры, очевидно, смирившись с аргументами флаг-капитана. Сам же Руфус, слегка раздражённый вмешательством ксеноса, небрежно бросил ему вослед ответным сообщением: — И на каком основании мы должны покинуть данную систему? Голос злобно прохрипел: — На основании, что вы чёртовы посторонние! Повторяю, система Нодрек и все её миры находятся под ведомством «Кришинар Интерстелларис»! У вас нет разрешения посещать эту территорию! Все права защищены согласно законам Цитадели о регламенте освоения и… — Не думаю, что вы в праве уповать на законы, — презрительно сплюнул Руфус, его пальцы сжались у края стола гололитического проектора. К тому же, планета Шам не находится под прямой юрисдикцией какого-либо государства, соответственно, Империя имеет полное право установить здесь свой контроль. Собеседник по ту сторону с едва сдерживаемым гневом обрушился на флаг-капитана и весь человеческий род хрипящими ругательствами батарианского диалекта. На переводе «сблёв варренов» Тисо решил временно отключить переводчик, пока не настала его очередь говорить. — Вы представляете, с кем сейчас говорите на данный момент? — Ты не запугаешь своим сверхдредноутом, человек, у тебя рука не поднимется нас тронуть без последствий! Так что предлагаю по-добру по-здраву убраться отсюда, пока вас не утопили в санкциях! — У меня есть встречное предложение, ксенос, — тон Руфуса переменился на требовательно-угрожающий. — Ты и твои ущербные сородичи получают фору в десять галактических часов, чтобы прямо сейчас сдаться, сложить оружие, собрать своё имущество и немедленно покинуть планету мирно и без лишних жертв, при этом вы освободите всё человеческое население. В противном случае, мне хватит одного приказа, и вся наша мощь обрушится на ваш драгоценный мир, утопив ваши жалкие колонии в магме и термоядерном огне. Наши орудия уже наводятся на цель, и поверь мне, инопланетная мразь, ты не захочешь увидеть их в действии. — Ты не посмеешь этого сделать… — хотя батарианец пытался казаться таким же дерзким, хараконец и капитан корабля отчётливо слышали в голосе нотки страха. — Да ну? Ты желаешь убедиться в честности моих слов, или всё же услышишь голос разума, если ты и твои сородичи им владеют, приняв от меня редчайший дар милосердия, коего ты едва заслуживаешь? Аудиосвязь вскоре заглушилась со стороны батарианцев, когда, очевидно, они переговаривались между собой о дальнейших действиях. Соблазн сжечь эту заразу лэнс-огнём ещё никогда не был так велик в сердце Руфуса, но его верность слову всё же оказалась сильней сиюсекундного импульса. — Так и быть, человек, — сдался оператор после пятиминутной радиотишины. — Мы уступаем твоему требованию. Колония ваша. Мы улетим, и вы сдержите своё обещание не мешать нам эвакуироваться. Но не думай, что мы этого забудем, и вы, люди, останетесь безнаказанными. Даю слово, вы ответите за ваш террор стократно! Планета Шам, конец связи! На пустые, как казалось Руфусу, угрозы он лишь посмеялся, когда ксеносы разорвали с ним канал связи. Он сравнил показания трёх таблиц хронометра, высвечивающихся на голограмме по правую сторону от флаг-капитана: терранское, внутрикорабельное и «общегалактическое». В строку прибавилось четвёртое, шамское время, а также отсчёт времени до эвакуации батарианцев. Из тридцати одного часа местного времени уйдёт более восемнадцати терранских. Слишком долгий срок, который Тисо, вынужденный следовать протоколу, не хотел терпеть. — Капитан Алексис, — обратился он к хараконцу, подтянувшись и заведя руки за спину. — Вас ждёт очень важное поручение. Нам следует проследить, чтобы вероломные батарианцы соблюли протокол эвакуации согласно требованиям. А если сказать проще, — приподнял он подбородок, — заставить их побыстрей убраться с планеты и убедиться, что все люди останутся в порядке, пока они не окажутся под крылом Империума. — Нам следует зачистить ксеносов, флаг-капитан? — Только в случае оказания сопротивления. Увы, придётся дать им шанс покинуть систему в целости и сохранности. Адепт Иннэя? — обратился тот в сторону коммуникационной люльки. С лёгким шипением отсоединившихся креплений, из хромированного кокона показалась фигура в тёмно-бордовом саване, её тяжеловесные паучьи лапы скребли по пластальной поверхности пола. За ней, будто вытащенные наружу внутренности, волочилась сеть из проводов, кабелей и патрубков. В нос флаг-капитана ужалил тягучий запах бальзамирующих масел, от которого в горле стало першить. Престарелая трансмеханик приходилась ростом по грудь Руфуса, её обтянутый дряблой кожей череп усеян множеством коммуникационных и электронных устройств; всё, что ниже её пояса, сокрытое плотным саваном, состояло сплошь из бионики, внутри которой прятался аппарат диализа. Не будь этого, Иннэю легко можно было принять за простую старуху издалека. — Процесс дешифровки кодов завершён, фаерволы преодолены, флаг-капитан. Их простые средства РЭБ оказались… безыскусными. Попрошу сира Алексиса запустить инструментрон. Подняв руку, хараконец активировал оранжевые голополя омнитула, под чутким наблюдением трансмеханика сразу же включивший консоль. Ему и его солдатам потребовалось немало времени для освоения новой технологической диковинки, для работы с которой хватало всего лишь специального электу. Хоть с некоторым недоверием, бойцы вскоре нашли омнитулы очень удобным средством для разных задач. С коротким писком, мини-экран консоли загорелся белым, на что Иннэя отреагировала удовлетворённым кивком. — Теперь мы смогли открыть резервные каналы связи с передачей данных телеметрии на наши когитаторы, — сразу же объяснила она Руфусу, на что тот лишь небрежно махнул рукой. — Делайте как знаете, я просто хочу перевернуть календарь, и увидеть, как новый мир ниспадает под длань Его. Капитан Алексис, — обратился тот к хараконцу. — Через полчаса «Господин Оннасис» выходит на низкую геостационарную орбиту. Что бы вы там ни встретили внизу, желаю вам удачи. — Нам не нужна удача, флаг-капитан Тисо, лишь верный лазган под рукой и порыв ветра за спиной, — отсалютовал он, вскоре оставив наедине офицера с техножрицей. Руфус, собираясь вернуться за стол стратегиума, обнаружил, что Иннэя продолжала стоять на месте, изредка подёргивая инфошипами. Он напрягся: обычно суетливая и сосредоточенная на задачах техножрица встала в беспробудный ступор — впервые за долгие годы службы. Дурной знак. — Адепт Иннэя, что произошло? Отзовитесь, — он потряс её за плечо, надеясь на хоть какую-то реакцию. Тишина. — Адепт Иннэя, немедленно ответьте! — потребовал Руфус, сильнее одёрнув её. Изо рта старухи текла вязкая слюна, а единственный живой глаз незримо смотрел куда-то в пустоту перед собой. Спустя пять секунд подобного «транса» трансмеханик вскочила на месте, будто поражённая электричеством. Она бегло оглянулась на хмурого Тисо, чья рука уже тянулась к кобуре лазпистолета, и виновато потупила взор, затараторив: — Приношу извинения, сир. Неожиданный вокс-частотный сигнал, сообщение магоса Даля уровня «Вермилион-Максима». Внешний канал связи аварийно отключился во избежание проникновения вирусного кода. Брандмауэры на полной мощности. Причин волноваться нет. — В каком смысле — отключился? — встрепенулся Руфус, озадаченный столь резкими заявлениями трансмеханика. — Это ловушка ксеносов? Иннэя затянула с ответом, постукивая штекерами инфошипов. Она не хотела говорить подробности, и не могла бы, не нарушив директиву корабельного магоса. — Сверхчастотный пучок радиоволн, сигнал от сверхновой, — оправдалась она. — Диффузные потоки с формированием инфодиссонанса. Вредно для когитаторов. Сигнал изолирован, системы в полной стабильности, — гордо вскинула голову Иннэя. Руфус, обозлённый на неё за подобные тревожные выходки, лишь недовольно фыркнул и повелел вернуться к своим обязанностям с требованием никогда больше не беспокоить его без крайней нужды. Техножрица вяло улыбнулась, клацая паучьими конечностями, и вернулась в свою люльку, поместив свои конечности в специальные пазы. Полоса шнуров и шлангов крепко зафиксировала трансмеханика на рабочем месте, инфошипы вернулись в разъёмы, возобновив подключение к внутренней ноосфере «Господина Оннасиса». Створки хромированного кокона снова сомкнулись, пряча Иннэю от внешнего мира и недовольных высказываний флаг-капитана в её адрес.***
Алексис и его бойцы почувствовали лёгкий укол ностальгии, вновь оказавшись в своей родной стихии — в воздушном пространстве. Под твёрдым панцирем «Арвусов» всё ещё чувствовалась колотящаяся тряска в зонах турбулентности, но в относительно тонкой атмосфере Шама не чувствовались встречные, сколь-либо сильные, потоки здешнего воздуха. Три челнока, разделившись, взяли курс навстречу трём лагерям-биокуполами планеты, служившие батарианцам и их слугам в качестве населённых пунктов — Уно, Дос, Трес по имперскому обозначению. Каждый боец на борту тщательно перепроверял свою экипировку, их движения доведены до совершенного автоматизма; каждая батарея лазгана, каждый заряд для плазменной винтовки, каждый боекомплект и вспомогательные наборы учитывались и размещались на строго на своих местах в нужном количестве. Вопрос даже не стоял о надобности целой боевой группы в простой колонии, согласившейся капитулировать без огня — в конце концов, на то воля Императора. Напрягало хараконцев именно заявления каких-то ксеносов, явно настроенных недружелюбно, о лёгкой сдаче. О том, что фрагов флаг-капитан, пусть и с неохотой, согласился на их уход. И ради чего? Единственным способом общения с чужаками правильного толка всегда являлся старый добрый залп лазгана в их нечестивые физиономии. И эта неправильность дезориентировала сильнее, чем любые виражи в погоне за паровыми змеями на родине. «Шаттл «Альфа-3», докладываю: группа «Бериллис» прибывает к пункту «Дос» через семь минут, происшествий нет, приём?» — слышится рапорт пилота вышеназванного «Арвуса». «Шаттл «Альфа-1», принято. Группа «Ванадим» в тридцати километрах от пункта «Трес», время прибытия — две минуты, как поняли, приём?» — отозвался второй. «Шаттл «Альфа-2», вас поняли. Группа «Аргента» прибудет к пункту «Уно» ориентировочно через минуту, высота полёта — один и четыреста кликов. Активных средств ПВО не выявлено. Уровень угрозы — Фиделис-Минима», — наконец отвечает третий, управляющий челноком с Алексисом на борту. За бронированным фонарём кокпита «Арвуса» простиралась ржаво-охряная пустошь, которую очерчивала широкая борозда наземной дороги, вдоль которой попарно размещались разделительные столбцы-маячки. Со стороны купола грузно плёлся конвой в лице прямоугольного силуэта тяжёлого грузовоза и сопровождающих его четырёх вездеходов. Если они продолжат следовать прежнему курсу, то доберутся до центрального космопорта через полчаса пути. Их следовало немного поторопить по пути подальше от планеты. — Тридцать секунд до сброса, — сообщил бортовой динамик, но бойцы уже снимали с крепежей своё вооружение, проверяя герметичность защитных костюмов. Воздух внутри отсека вытягивался вакуумными насосами во внутренние баллоны, давление начало падать. Алексис чувствовал укол разочарования, что им сейчас не найдётся прямого применения. В наблюдении, как шипит чужацкая плоть от лазерного огня, как ядовитый пар исходит от оплавленной лужи материи, что была их бронёй, таилась своя жестокая красота. Частица имперской мощи, которая научила бы ксеносов смирению перед лицом истинных хозяев Галактики. Сейчас они наверняка смотрят в небо, посрамлённые в своей тщедушности. Едва ли достойное испытание навыков воина, но настоящий слуга никогда не сомневается в своём долге. Внутреннее давление выровнялось со внешним, за пределами шлема мир казался почти глухим. — Сброс! Рампа «Арвуса» раскрылась. Хараконцы отдали себя во власть влекущей вниз гравитации, почти не чувствуя трения шамовского воздуха; его шелест кажется отдалённым, будто за закрытым помещением. Алексис наблюдает, как конвой замедляется, а затем вовсе прекращает путь. Из машин высыпало несколько мелких точек-силуэтов — батарианцы явно не ожидали десанта с небес. Такие уязвимые, такие открытые, как на ладони. Залп с высоты не оставил им бы шанса, но приказ оставить их в живых важнее мимолётного желания истребить ксеносов. Они отсчитывают ещё две секунды, прежде чем обратная тяга гравишютов выдёргивает их как за нитки. Охряная земля очень близка, но теперь сближение перестало быть стремительным падением. Батарианские надзиратели рефлекторно пытаются схватиться за табельное оружие и пятятся назад, когда ноги хараконцев тяжеловесно касаются плоской крыши транспортника — дополнительная тяга ранцев сильнее смягчает десантирование. В лица ксеносов за шлемами смотрят дула лазерных и плазменных винтовок. — Не стреляйте, мы уже уходим! — восклицает один из них, поднимая руки. — Разворачивайте машины, — велит им капитан, дважды постучав носком ботинка под себя. — Сейчас же! Чужаки мешкают на мгновение, но вынуждены уступить. Грузовоз вскоре даёт задний ход, а за ним, развернувшись, следуют ещё четыре вездехода, сопровождаемые под прицелы имперских солдат. Ожидания Алексиса оправдались, когда конвой вернулся под укрытие выездного ангара: внутри толстого панциря массивной махины, отворившей кормовую аппарель, сидели десятки невольников в серых комбинезонах. Все они были людьми — отчаявшимися рабами четырёхглазых господ, забытые всеми во внешнем мире. В их тусклых, усталых от недосыпа, глазах впервые за долгое время читается отблеск надежды. Батарианцы вопросительно переглядываются друг с другом, но Алексис толкает одного из них, удерживая дуло лаз-пистолета на уровне виска. — Где все остальные? — Они… они в порядке, клянусь духами! — прохрипел сквозь зубы надзиратель. — Вот, я могу отвести внутрь купола, вы всё увидите сами! Капитан сдержанно кивает, внутренне презрев малодушные обещания чужака и само его существование. Четверо хараконцев по его команде остаются охранять ангар, пока остальная группа следует через шлюзовые отсеки ко внутренним территориям биокупола. Солдаты ожидали любого сюрприза или подставы, готовые к удару в спину со стороны батарианцев, однако их не встретило ни тяжёлое вооружение, ни ловушки под нишами стен и полов. Или они настолько самоуверенны, что считали эти средства сдерживания излишними, или ими диктовал страх необратимой кары с небес. Возможно, и то, и другое. Алексис видит на площади столпотворение таких же колонистов-невольников, что и внутри грузовоза — мужчины, женщины и даже дети, которых держали как дешёвую рабочую силу и обслугу. Неподалёку от них, в улочках между модульными «домами», стояло шахтёрское оборудование, массивные телеги, контейнеры и паллеты с грузом. Очевидно, батарианцы пытались эвакуировать наиболее ценное, что имелось внутри рабочего городка: припасы, машинерию, высококвалифицированных рабочих и всё то, что они успели бы вывезти. Сотни людей, если не больше, чувствовали смесь ужаса и благоговения перед видом незнакомцев с оружием. Когда же, проверив воздух на пригодность и отсутствие опасных патогенов, Алексис решился снять шлем, то трепет сменился на радость. Вмиг нахлынувшее на них воодушевление пронеслось как прорвавшаяся сквозь дамбу вода, но несколько предупредительных залпов по металлопластиковому фасаду из лазерного оружия заставили толпу на какое-то время усмириться. Поработители сами стали невольниками, заключённые в наручники под тщательным присмотром хараконцев во избежание линчевания первых и беспорядка среди колонистов. Алексис нагромоздился на один из контейнеров, выступив перед всеобщим обзором. Его волевой взгляд, казалось, способен обуздать бурю. Люди ликующе аплодировали ему и воздавали хвальбы спасителям. — Люди планеты Шам, — объявил он зычным голосом. — С сегодняшнего дня и навеки ярмо угнетающего батарианского режима отныне сброшено! По воле Императора, вам снова дарован шанс вернуться в лоно Империума и остального человечества и жить с ним, как наследники звёзд, а не как рабы на потеху ксеносам! Эта планета принадлежит её законным хозяевам — нам, людям! Отныне и навсегда! Бурные овации ещё долго сотрясали своды купола, слишком увлечённые торжеством от одного лишь слова о вновь обретённой свободе. Последние сомневающиеся, всё ещё отказывавшиеся осознать реальность произошедшего, постепенно сдались. Униженным батарианцам оставалось лишь с бессильной злобой наблюдать, как их труды рассыпаются в прах, и их власть соскальзывает с рук будто песок. Солдаты лишь мешали колонистам расправиться с ними здесь и сейчас; впрочем, чужакам хватало и того, что по дороге к ангару их оплёвывали, осыпали проклятиями и швыряли мелкий мусор в голову. К тому моменту Алексис слез с контейнера, получая сводки от остальных групп через вокс-каналы: биокуполы «Дос» и «Трес» тоже оказались освобождены без сопротивления. Это наполнило душу капитана непреходящим чувством триумфа. — Слава Богу, спасибо вам огромное, что вы пришли и освободили нас, — с трудом сдерживая слёзы обратился к нему пожилой человек, поджав морщинистые руки под грудь. — Я совершенно не надеялся, что Федерация когда-нибудь бы вспомнила о нас, как и об остальных людях, — он покачал головой, зажмурившись. — Господи, видели бы вы, что эти батары с нами делали… — Федерация? О чём вы? — вопросительно скосил бровь Алексис. Старик на миг опешил от удивления. — Забудьте о ней, она канула в Лету, как и всё, что с ней было. Теперь вы — сыны и дочери Империума Человечества, и так будет впредь. И если Император возжелал, что все миры Галактики будут Его, то чужакам придётся с этим смириться. Несчастный шамовец захлопал глазами, изучая Алексиса с ног до головы. В его разуме металось столько слов и чувств, что непременно бы упал в обморок от их переизбытка, не почувствуй он крепкую руку хараконца на своём плече. Он сардонически засмеялся, вытирая глаза тыльной стороной ладони. — Тогда… тогда знаете, к чёрту все эти вопросы… к чёрту, да. Какая разница, кто и как вы зовут, если вы пришли защитить нас, — он поднял на него свой взгляд, полный хрупкой надежды, робким полушёпотом переспросив: — Вы ведь пришли защитить нас, так? Хватка на его хрупком плече стала крепче, и Алексис позволил себе улыбнуться этому старику. Ему и его потомкам предстояло в будущем трудиться ради благополучия Империума, дабы уплатить свой долг за своё право жить и дышать здешним воздухом, купаясь в лучах его бессмертной славы. Ибо сколь ни был бы изнурителен труд и ни была бы тяжела обязанность, эти души обязаны помнить, что даже нижайший из слуг в тысячи раз ценнее и благочестивее любого из инопланетных отродий. — Император защищает каждого из своих подданных. А мы — орудия Его воли в этом мире. Так что да, больше вам бояться нечего.В это же время, Солнечная система.
Шипение хладагентов сопровождало тяжеловесные шаги Иеронима Гилада под фоновый аккомпанемент предзаписанного хорала. Обычно корабельная машинерия на борту «Поступи Апокалипсиса» всегда громко отбивала свой набат Богу-Машине, денно и нощно трудясь во благо человечества, и даже без улучшенной аугметики простые смертные могут слышать живительное жужжание магнитных катушек, перегоняющих плазму, шипение сжатого пара внутри труб и клацанье миллионов внутренних механизмов. Однако за стенами этого отсека требовалась практически могильная тишина, чтобы ни один лишний бит данных не колебал блаженную стерильность этого места. «…субъект «Тетра-Гиммель-Пять-Сто-Дельта», кузня Эстабан-VII, статус отклонения: «Веритас Терция». Субъект…» Первый Технопровидец продолжал прокручивать в разуме сводки, наводнившие его с момента, когда между представителями разных миров-кузниц и даже учений стало всё трудней добиваться консенсуса. Первоначальное несогласие быстро подавлялось напоминаниями о трудностях новых условий и форматированием повреждённых секторов. Тревожные сигналы возникли во время их совместных работ, результатом которых стало падение производительности на сотые, а то и десятые доли от нормы. «…субъект «Сорок-Грима-Омикрон-Персей-Восемь», кузня…» Он ступает в центр огромного сферического зала, пронизанного овалообразными кафедрами-балконами с гололитическими проекторами, спиралью уходящими ввысь. В благородной стерильности аргоновой атмосферы мерцали огоньки, вместе образуя образ восходящего потока торнадо. За магосом-суспензором младшие адепты-ретрансляторы уже распределились по назначенным им нишам, их плотно облегающие маски не позволяли азотно-кислородной смеси утечь вовне. Защитная створка двери захлопывается, оставляя Иеронима в центре незримой мессы. Ноосфера внутри зала оживает, кружась в вихре жужжащей информации, чтобы в мгновение ока быть упорядоченной на тысячи и тысячи обособленных единиц. Каждая такая единица принадлежала отдельному голосу рангом не ниже магоса. Каждый из голосов говорил в разных, подчас далёких частях света и на борту иных пустоходов, связанные воедино надёжной инфосетью. Каждый из них в ноосфере имел свой собственный, уникальный отпечаток, похожий на воплощённый в образ пакет данных. Хотя в зажжённых гололитических силуэтах они не отличались от физического облика, их дата-фантомы выглядели совершенно чуждо в глазах непросвещённого. Сам Первый Технопровидец был подобен пазлу, составленному их многомерных фигур, наложенных друг на друга как грани голограммы, действующих полунезависимо. От мала до велика, дети Марса, Ризы, Фаэтона, Люция, Металики и иных планет собрались здесь, дабы быть услышанными. И их зов Иероним никак не мог игнорировать. Особенно, когда громче всех говорили двое выходцев со Стигии-VIII из двух противоположных культов. «…Вы заключаете, что процесс производства антиматерии через сублимацию квантовой пены с помощью нулевого элемента, имеет ксенологическое происхождение», — возражает магос-корпускулярий Арктур Уоттус, приверженец течения ксенаритов. — «Однако вы упускаете, что Бог-Машина в мудрости своей вывел процесс в константу бытия, а потому осознать это способен лишь наделённый разумом субъект, то есть человек. Разум — есть мера познания, из чего следует, что только человек способен познавать технологии, в то время как ксенос может лишь в своей неразумности имитировать это действие, не способные по-настоящему создавать технологии, ибо так гласит Четвёртый закон.» «Великолепная увёртка от нежелания признавать испорченность вашего пути», — фыркнул его оппонент, Иллон Аполлон. — «Это лишь удобный инструмент демагогии, прямо противоречащий постулату Девятого закона, в котором совершенно точно дано понять, что злобный разум чужаков более чем восприимчив к пониманию окружению и сотворению падших механизмов, несущих порчу. Разве Бог-Машина способен допустить искажение своего замысла?» «Тот, кто видит лишь порчу и ересь, не способен понять, что творения Его в руках праведников способны нести благо, ибо светоч разума способен обратить слепые касания чужаков, несущих диссонанс, в единый чистый ритм. Чуждость не есть разум, но есть отклонение без разума!» Сколь ни было занятным наблюдать за их полемикой, Первый Технопровидец не мог терять ни лишней секунды, ни лишнего бита информации. Он пустил предупредительный сигнал, прошедший раскатом по ноосфере; на считанные секунды спорщики потеряли возможность говорить. Теперь общее внимание оказалось привлечено в сторону Иеронима, к его вящему удовлетворению. Распознавательные фильтры отобразили перепад настроения тысяч адептов со всего флота и в Солнечной системе — из тех, кто был послан в далёкий поход, отозвался лишь главный жрец «Господина Оннасиса». Их цветовая дифференциация делилась на оттенки зелёного, серого с белым и янтарного. Зелёный, как понял Иероним, говорил о принятии Главного Технопровидца; янтарный же говорил об антагонизме к его авторитету. «Я бы хотел отложить ваши занимательные дискуссии в иной раз», — отозвался он, вытянувшись. — «Даже не читая ваши эмоциональные контуры, я знаю, что разлад между нами достиг своего неприемлемого уровня. И как ответственный за текущую миссию в иной реальности, я обязан выявить причины этого разногласия». «О, это достаточно просто, уважаемый магос-суспензор. Позвольте, я проясню». Вторым лицом, помимо самого Иеронима, выступил магос-архимандрит, чьё отражение в ноосфере напоминало воющую гравитационную воронку, в котором само пространство-время скручивалось в нулевую точку. Первый по вере и второй по влиянию, его цветовая метка сверкала ярким золотым ореолом, к которому тянулись многие техножрецы. Тяжеловесная сколопендроподобная форма Омнека-Онота Лузама, Визиря Грифонны-IV, внушала непросвещённым ужас. А его намерения и без того отталкивали Иеронима ещё больше. «Проблема в том, что вы и ваши союзники ступили на непростительный путь техноереси, который ни я, ни мои соратники, не могут принять», — с нарочито-учтивым голосом произнёс он. Ноосфера разбушевалась от града негативных эмоций. Гилад же оставался невозмутимым, подавив удивление. «Поясните». «С момента выхода из варпа по текущий период вашего руководства, вы пренебрегли своей первоначальной миссией по защите имперского мира Элея Квинтус от вторжения ксеносов в силу эмпирейного сдвига во время маршрута. Также, когда выяснилась невозможность вернуться во владения Империума, вы пренебрегли безопасностью дважды, поддавшись искушению внедрить свои святотатственные идеи в целях восстановления инфраструктуры флота и жителей квази-Терры. Этим вы подвесили тысячи жизней своих подопечных под угрозу вероятной гибели от непроверенных и похабных новшеств. И, наконец», — загнул Визирь палец, — «вы осквернили себя и своих подопечных пренебрежением и борьбой с традициями нашего жречества, выводя свои еретические «новшества» наперекор Тринадцатому и Шестнадцатому Универсальным законам». Шквал гневных инфопотоков и полные злости и негодования стрёкоты комментариев заполонили ноосферу цифровой бурей. При дальнейшей распаковке данных, Иероним смог изучить основную суть претензий магоса-архимандрита: его критика включала в себя подрывание морали экипажа во время варп-шторма своими апатичными суждениями, энтузиазм по отношению к неизвестным свойствам материи иного измерения, беспечность к подозрительной схожести астрономической модели Солнечной системы и биологии людей, нездоровый интерес к технологиям чужаков и спешная попытка реверсивного инжиниринга святотатственных знаний для использования во флоте с целью укрепления своего авторитета. Хотя магос-суспензор счёл обвинения беспочвенными, он не мог не оценить, насколько хорошо Омнек-Онот следил за его логами в ноосфере. Словно тот ждал повода самому занять его место. «Даже я, как сын Грифонны-IV, в мыслях не мог представить, что способен пресечь мудрость древних наивным подходом к вещественному миру», — продолжал тот. — «Даже на изучение священных образцов СШК мы тратим декады и столетия, дабы убедиться в чистоте унаследованных данных и верности работы переоткрытых механизмов. Эхо Тёмной Эры до сих пор нависает над нами, и её тёмные секреты могут таиться даже в, казалось бы, самых надёжных инфостанках. Вы сочли, что это лишь шутка…» «Я отрицаю», — объявил магос-суспензор, перебив Визиря, и решительность его слов повергло в шок даже самых безразличных адептов. Он был готов поклясться, что его соперник сейчас гневно щёлкал магнокулярами, вскипятив амниотические баки своим негодованием. «П… повторите запрос». «Я отрицаю суть обвинений. Доказательная претензия должна была учесть проценты полезных и вредных функций моих действий. Согласно им, 86,42% принятых решений возымели положительный эффект в кратко-, средне- и долгосрочной перспективах, 10,58% не возымели никакого действия, и оставшиеся 3% — негативные последствия в силу ксеногенного вмешательства. В этот процент, попрошу заметить, включается ненадлежащий уход за абдоменными радиаторами шасси самого Визиря, что и повлияли на его суждение». «На вашем месте, я бы следил за собственными системами», — как можно сдержанней ответил он, и его «значок» мигнул резким потоком данных. Новый сигнал в ноосфере вспыхнул со стороны верхней правой платформы-кафедры. В гололитовой проекции, в полном медитативном спокойствии, магос-техникус Синдрия Фоллмир сидела на троне, её глаза закрыты, а на лице не дрогнул и мускул. В информационном мире Гилад и его собратья по вере наблюдали жрицу в её истинном обличии — любой, кто не имел усовершенствованных дата-фильтров, падал в корчах от ужасной перегрузки процессоров и массового сбоя радиаторных систем. Огонёк одного из младших адептов-ретрансляторов, вспыхнув как головка спички, погас, разлетевшись на искры; в реальности у несчастного буквально взорвался кортикальный имплант вместе с ошмётками мозга, кипящими от чрезмерного жара. Дочь Ризы напоминала буйствующий поток плазменных шунтов, бьющийся о клетки додекаэдровой электромагнитной темницы её воли. Из промежутков, как из разорванных силовых линий, иногда вырывались стрекочущие протуберанцы данных, хаотично жужжащих о своих скачках температуры, смены векторов и чириканьем позитронов, складываясь в разные уравнения и распадаясь на отдельные переменные. Число за числом, цифра за цифрой и проблески счётных знаков, похожие на распад урана до атомов свинца и неона, свободные нейтроны и излучение. В центре же сконцентрировано тёмно-синее, гипер-раскалённое плазменное ядро, бьющееся в ровном ритме воющих радиосигналов. То, что держит кипящее буйство в узде, и есть та человеческая, живая часть души Синдрии; её разум и, — в фигуральном смысле, — сердце. Кратким сообщением по инфоканалу, Иероним приказал заменить покойного адепта-ретранслятора на нового, с дата-фильтром не хуже, чем класса «Дельта-Три». На всякий случай, в дополнительном пакете обращения, он переподключил сервиторов-предохранителей на фильтрацию входящих каналов, если случится очередной выброс лишних сигналов. Марка в сетке ноосферного пространства, на месте разрушенного огонька разума прошлого адепта-ретранслятора, указывала на его принадлежность иной догматичной школе его мира-храма. Иной фракции. «Расточительно», — послал Первый Технопровидец в адрес визиря. — «Мы должны действовать сообща, а не размениваться драгоценными жизнями детей Омниссии на незначительные склоки. Мне казалось, вы достаточно для этого мудры, магос Лузам». «А мне казалось, вы достаточно мудры, чтобы не идти на поводу у своих мелочных выгод, пользуясь скверными дарами чуждости», — парировал рябящий звуковыми волнами грифоннец. — «Вы преступаете через священные законы Бога-Машины, которыми наш род дорожит тысячи лет. Попираете и насмехаетесь над мудростью поколений, словно вам дозволено попирать её, поверив в лживые обещания прогресса. Тринадцатый закон, Первый Технопровидец, вы его должны знать ещё с самого вступления в залы академии». «Я знаю их все, Визирь. И здесь нет противоречий в том, что Он даровал нам способность постигать Вселенную и собирать Его знания. Ваш путь ведёт к распаду. У нас нет иного выбора в сложившейся ситуации, кроме как продолжать движение вперёд». «Всегда есть выбор, магос Гилад», — почти сочувственно резонировала ткань вокруг Омнека-Онота. — «Вы свой уже сделали. Вы ступили на путь ереси, и спасение ваше более невозможно». Первенство вскоре занял подразум Алкидамант, почувствовав, как его инфо-ауру укололи несправедливые обвинения со стороны ренегата. «У вас нет полномочий решать, что есть ересь, и принимать какие-либо суждения, исходя из ваших деяний, ранга и смущения чистоты данных! Тот, кто отвергает видения Его и препятствует просвещению сынов и дочерей Его, есмь враг, раб гордыни, отнимающий из рук Человека положенные ему дары!» Волнение в ноосфере усилилось. Мигающие вспышки инфо-меток, окружающих цифровую залу, то и дело меняли свои цветовые марки, сгущаясь или бледнея ближе к одному из главенствующих цветов. Свыше трети всех душ склонялись к идее магоса-визиря, их оттенки переходили от большинства светло-бежевых меток до насыщенно-янтарных, как у самого грифоннца и его окружения. Едва сдерживаемый гнев Синдрии вливался в тонкие стрёкоты жгучих шунтов, которых, в свою очередь, безвредно впитывались аурой магоса-корпускулярия Энид. Визуальное отражение главного бунтаря гордо вытянулось на своей суспензорной платформе, подняв бледное лицо, прежде чем он принялся провозглашать: «Довольно этой пустой спам-коммуникации! Магос-суспензор Иероним Гилад! Я, магос-архимандрит Омнек-Онот Лузам, Визирь Гриффоны-IV и союзник Марса, властью данной мне священными мирами-кузнями и волей Бога-Машины, обвиняю вас виновным в грехе ереси: ереси пренебрежения традициям Марса; ереси ксенопорчи; ереси безрассудства технического вмешательства и прогресса; ереси непочтения к древним духам машины; ереси беспечной веры во вмешательство в замыслы Бога-Машины; и далее, и далее! Засим, я объявляю вам «Еретикус Терминус Махина» и заочно снимаю с вас мантию Первого Технопровидца! Всем, кто хранит верность этому предателю, нет места под светом Великой Шестерни; сумняшимся же даю возможность войти в купель праведности, одесную Истинной вере и Омниссии. Только вместе мы выкорчуем заразу ксеноереси и порчи! Не убоитесь грешников, но бойтесь Гнева Его в делах своих!» Ноосфера вновь содрогнулась от бесчисленных голосов, скачки в строках и счётчиках психоэмоциональных контуров смешались в гудящий поток, в котором Иероним пытался вычленить конкретные векторы данных. В углублённых нишах-люльках под кафедрой бились в конвульсии вспомогательные сервиторы-фильтраторы; на месте выгоревших быстро появлялись новые безрукие бюсты киборгов, установленные лапами-кранами в платформы, из которых отстреливались дымящиеся ячейки-патроны выгоревших. Промеж векторов-импульсов проскальзывали гудящие сигналы самой Синдрии, где-то утешающие, а где-то угрожающие — Гилад не стал распаковывать её обращения. Зато он выявил, что условно-нейтральных и полностью нейтральных адептов больше не осталось: семьдесят два процента остались ему верны, но на сторону Лузама перешло больше адептов высокого ранга. Серьёзная качественная потеря. «Твои обвинения совершенно беспочвенны, и основаны на твоей спеси, Визирь», — наконец ответил Иероним, когда паутина ноосферы достаточно сгладилась. — «К тому же, ты даже не архимагос, и у тебя нет полномочий изымать мантию главенства». «Я и не надеюсь это сделать бескровно, ризанский отступник, хотя я бы хотел именно такого исхода,» — с долей печали отозвался грифоннец. — «Ты всё ещё пастух слепого стада. Если мне потребуется перенять фетву первенства, то я просто вырву её из твоих проржавевших манипуляторов». «Ты не посмеешь!» — гневно рявкнула Синдрия — это первый раз за весь брифинг, когда её мельтешащие радиосигналы и ЭМ-разряды сконцентрировались в единый голос. «Не только среди флота есть мои братья и сёстры,» — продолжал магос-архимандрит, проигнорировав ризанку. — «Чьи руки отстраивали квази-Терру заново вместе со всеми? Под чьи вычисления и чьими стараниями налаживались инфраструктура, промышленность, жилые системы? Броня, оружие, источники энергии? Представьте, как эта сила окажется направлена против вас же. Решишься бросить вызов всему, что так тщательно было создано нами?» «Это низко, даже для тебя,» — загудел магос-эмпирик голосами девочки-подростка и дряхлого мужчины, усиленные сдвоенным эхом через мнемофильтры. — «Наша война опустошит человечество. Выживание — маловероятно. Апокалипсис — высоковероятно. Победа ксеносов — истина. Следовательно — неприемлемо. Уничтожать общие достижения значит сводить к бессмысленным потерям миллионы невинных душ». «Уничтожать? Ни в коем случае! Я прекрасно понимаю о расточительности в вопросах живых ресурсах и взвешенных рисках, магос Кауфмо. Души, отдавшие себя ради Бога-Машины, есмь благие мученики. Я бы предпочёл получить контроль без новых жертв, но, к сожалению, вы не оставляете мне других вариантов, кроме как образумить вас силой оружия. Наш праведный гнев и треск наших пушек станут скальпелем, что вырежет опухоль на мозге нашего братства, даже если придётся переделывать его с нуля. Человечество придёт к новой эре праведности, без унылых указов несовершенных и алчных офицеришек». «Всегда есть выбор, Визирь, — напомнил ему Первый Технопровидец с чувством иронии и насмешки, спровоцировав волну недовольство со стороны магоса Лузама. «И я свой давно сделал. Прощайте». Иерониму оставалось лишь наблюдать, как вслед за ним начинают гаснуть сигнальные огоньки и голограммы других адептов-ренегатов, что постепенно отключались от ноосферной сети. Некоторые из «зелёных» значков стали тоже исчезать безо всякого предупреждения. Ответный импульс из глубин корабельного машинариума пронёсся рёвом недовольного зверя, стоило инфокогтям адептов Визиря вцепиться в его титанические системы. Подразум Александр вместе с Левкиппом и Алкидамантом вмиг вмешались в работу внутренней сети, читая четверостишья «о спасении чистоты духа машин» и внедряя антивирусные коды в повреждённые участки систем. Ноосфера дрожала от святотатственных актов насилия среди ренегатов, возжелавших украсть труды лояльных Первому Технопровидцу для своих противоправных нужд. Он отдал команду отделить канал связи верных от общего потока. Инфо-фантом Синдрии гудел как разогнанный вокруг оси пульсар. Терпеливо ожидали ответа личности магоса-эмпирика Каумфо, и даже вечные соперники, Уоттус и Аполлон, приостановили свои теологические склоки. Они и другие братья и сёстры по вере ждали, что скажет Гилад. Он отложил все вычисления и расчёты за пределы своего внимания. Сейчас важнее удержать контроль над ситуацией. «Воздайте молитвы Омниссии и готовьте оружие. Минимизируйте побочный ущерб и не допустите ненужной растраты жизней непосвящённых. Визирю нужна власть, а значит он сделает так же и будет следовать правилам войны. Сумнящихся подвергнуть кортикальной очистке. Убеждённых отступников и самого архимандрита не щадить. Для них не будет иного суда, кроме как суда огня и меча. И да поможет нам Бог-Машина в нашей праведной битве». Первый Технопровидец почувствовал информационный каскад в ноосфере, прокатившийся от единовременной молитвы его союзников. Сам он предпочёл переместиться в основной отсек машинария, продолжая отслеживать показания телеметрии внутри «Поступи Апокалипсиса». Нельзя было позволить, чтобы ренегаты получили доступ к инфостанкам и когитаторам линейного крейсера, как и вмешиваться в работу всех его систем. Терять из-за этого слишком многих членов экипажа тоже чувствовалось расточительством, а потому, не прерывая радиоэлектронную борьбу, посылает импульс с одним приказом: включить сигнальную тревогу по всем палубам. И надеяться, что он одержит верх раньше, чем это сделает Визирь.Задолго до этого, 4 мая, 2173 год по земному календарю.
— Привет, Кайден. Так начал свой диалог Джон, удобно устроившись на кресле куполообразного закрытого экстранет-терминала. Для молодого мужчины сейчас это был единственный способ выйти на связь во внешний мир. Даже в условиях восстановления инфраструктуры Земли, работа межзвёздной сети была довольно ограничена; трансмеханики особенно тщательно регулировали весь входящий и исходящий трафик, ограничивая доступ во внешний экстранет, исключая межколониальные сообщения. Но даже для них приходилось ставить регуляторы во избежание нежелательного влияния ксеносов. Терминалы же таких персон, как Удина и его окружения, пользовались большими свободами в силу профессии. И Джон, как его помощник, имел разрешение сделать звонок одному старому знакомому. — И тебе привет, Шепард, — скромно улыбнулся Аленко в ответ. — Как ты там, не пропадаешь? — Я бы сказал, с меня не спускают глаз, — усмехнулся он, откинувшись на спинку кресла. — По крайней мере, мне так кажется. Но честно говоря, среди той кучи иногалактийцев я чувствую себя дискомфортно. Даже Удина не сглаживает углы… будто я сижу в большой золотой клетке. Кайден находит слова Джона забавными, сочувственно качая головой за экраном монитора. От его вечной невозмутимости в лице тот чувствовал облегчение; как-никак, компания старого друга приятней, чем видеть хмурые гримасы бесконечного потока чинушей, чуждых для парня. — Ох, нелегко быть тобой, наверное. — Ну ладно, хватит только обо мне, — отмахнулся Шепард. — Лучше скажи, как дела идут в Нью-Вашингтоне. При Томпсон это то ещё местечко было. Интересно, что же поменялось после досрочного ухода Удины с поста президента?.. Кайден снова посмеивается. Он всегда такой простой, и в любых бедах, даже будучи круглой сиротой, никогда не терял духа и не зацикливался на неприятных вещах. Полицейский внутренне чувствовал, что без Джона стало куда скучней. — Забудь про Томпсон, Шеп, — он поправляет фуражку. — Её рейтинги упали даже среди либерального электората на фоне последних событий. Люди Аргентуса, среди потенциальных мигрантов и местных, то и дело устраивают переполохи, так что работы хватает. Я бы сказал, сейчас вовсю работает пропаганда от примарха и бывшего президента по переселению оставшегося человечества в миры Федерации, но, честно говоря, народ пока не спешит собирать вещи, — пожал плечами Аленко. — А что насчёт тебя? Не скучаешь по родине? Ты бы мог вернуться в Ванкувер, его как раз отстраивают сейчас, — как бы невзначай поинтересовался Джон, подавшись вперёд. Прежде приветливое лицо полицейского сменилось с приветливого выражения на усталое. Он вздохнул, поджав губы. — Прости, Шепард. Но после всех давних событий, в день, когда я потерял дом, меня уже ничто не держало на Земле. Некоторые вещи… нельзя вернуть, даже если на их месте возникает что-то новое. Джон испытал к старому товарищу смесь негодования и сочувствия. Он был единственным другом детства, которых свела общая беда и с которым они вместе прошли через недопонимание со стороны турианцев и сочувствующих им сограждан. Чёрт возьми, да они до сих пор могли называть себя товарищами, прошедшие через пули и кровь, чьи узы не разорвать даже за тысячи световых лет. Молодой мужчина разочарованно покачал головой, выдохнув через нос. — Я понимаю тебя, но прошлое это прошлое. Ты мне сам когда-то говорил, что всегда надо смотреть вперёд, вне зависимости от перспектив и обстоятельств. Тем более, прошло целых пятнадцать лет. — Ты был ещё совсем маленьким на тот момент, — возразил Аленко, чуть нахмурившись. — А я помню свою семью, пострадавшую под огнём бомбардировок. И, между нами говоря, мне не нравится, что пришло на место Альянса. Я не знаю, что такое Империум, и какие намерения у этих ребят, но у меня к ним дурные предчувствия. А здесь, — он обвёл пространство вокруг него, — я нашёл смысл своей жизни. Я смог начать сначала. Пока тебя не было, я даже стал майором полиции, и это в мой двадцать один год! — Майор Аленко… — медленно, словно пересчитывая слоги, повторил Джон. — А что, звучит! — Хех, ещё бы нет, но моё мнение не поменять, прости. — Тебе так или иначе придётся покинуть планету, хочешь этого или нет, — хотя слова звучали несколько грозно, то была предупреждающая интонация со стороны помощника сенатора. — Пусть так, — пожал тот плечами. — Или переберусь во внешние колонии, или, если совсем повезёт, может в Цитадель уеду. Ты же знаешь, я не пропаду нигде, пока есть руки, а людям будет нужна безопасность. Увы, на Землю я не вернусь. Я не смогу этого сделать. Шепард, если и хотел возразить, придержал своё мнение при себе. При всём желании или нужде, у него бы язык не повернулся заставлять своего друга отказаться от своего мнения; даже если под ухом у него будет недовольно жужжать голос Удины. Поскольку их разговор зашёл в тупик, парню ничего не осталось делать, кроме как поддержать любые начинания Кайдена. — Что ж, в таком случае, желаю тебе удачи, куда бы тебя ни привела дорога. Надеюсь, однажды снова свидимся, — несколько вымученно улыбнулся Джон. Аленко сделал то же самое. — Да… спасибо за пожелания, Шепард, и мы не прощаемся. Надеюсь, ты тоже найдёшь своё призвание по душе… И кстати, — добавил он, прежде чем в экране экстранет-терминала прервалась видеотрансляция, — с прошедшим днём рождения, пусть даже поздновато поздравляю. Едва сеанс связи закончился, как Джон, суетливо вылезая из капсулы, прошагал к ближайшему окну и вперился куда-то в небо. Что-то в их недавнем разговоре заставило крепко его задуматься. Если исходить из обывательской позиции, в своём возрасте он имеет высокую должность, сытую и безбедную жизнь, доступ к ряду запрещённой информации и обеспечивается частным образованием репетиторского типа за счёт государства. Вторым концом этой палки оставалось предельно утомительное общество ханжеских и чопорных великовозрастных господ и дам, бесконечные встречи, церемонии и участия в процессах, малоинтересных для молодого человека. Что уж говорить о том, что общая социализация от этого никакая? Не зря он сравнил свою текущую жизнь как сидение в золотой клетке. Благо, право прогуляться по центральной территории города у него ещё никто не отбирал. Он снова путешествует сквозь чрезмерно колоссальные пролёты и коридоры, маневрирует через сложную систему лифтов и лёгких транспортников, пока в итоге не добирается к одной из десятков выходных дверей. Шепард облегчённо вздыхает, чувствуя солнечный свет и дуновение ветра на своём теле, наслаждаясь каждой секундой снаружи титанических стен дворца. Он держит путь вперёд через широкую мостовую, через каждый пропускной пункт демонстрируя сторожам своё удостоверение личности с кодом доступа, прежде чем наконец преодолеть последний рубеж; и вот, — свобода! Джон никогда бы не подумал, как скучал по прежней городской суете, пока он не вошёл в круг отстранённой богемы. Помимо обилия символов аквилы или даже черепов среди дорожных знаков и фасадов домов, Новый Ноттингем заметно отличался от Нью-Вашингтона за тридевять звёзд отсюда. Монументальные шпили и массивы в готическом и барочном стиле из светлого камнебетона переплетались между собой множеством мостовых и эстакад; в промежутках между ними, разделяя верхние и нижние уровни, простирались широкие ухоженные улицы. Если в самом центре города возвышались такие массивные строения, меж которыми сиял солнечный диск, то в периферийных районах — которые сам парень видел лишь мельком — сохранялся привычный урбанистический вид. Он слышал время от времени рассказы от имперских служителей, что в Империуме были обыденностью столь огромные шпили, что закрывали собой всё небо и тянулись вплоть до самой линии Кармана, но Джон счёл эти слова излишним преувеличением. Но особенный комфорт он чувствовал, когда среди гомонящих людских масс на глаза ни разу не попадался турианец. Пусть особых предубеждений к инопланетянам он и не испытывал, но уроженцев Палавена он любил меньше всех. Он представлял себе пластинчатое лицо пьяного ветерана, угрожавшего ребёнку, и улыбался мысли, что рад бы поднять его из мёртвых и ещё пять раз убить этого ублюдка. Джон остановился у огромной стелы из белого мрамора, окружённого округлыми, похожими на зиккурат, рядами цветников с пышными бутонами роз, тюльпанов, хризантем, маков и всевозможных цветов. Пространство между ними и памятником разграничивала широкая площадка из плотного резного гранита с рядом пьедесталов с цифровыми терминалами, к которым могли подключиться все желающие. На самой вершине стелы, вместо привычной пирамидальной верхушки, красовалась имперская аквила, протянувшая крылья к западу и востоку. Парень поднялся по ступенькам, не отрывая взора от монумента, разглядев на его мраморной поверхности тысячи резных строк, тянущихся к самому подножью. Он быстро сообразил, что на них высечены имена неведомых ему героев, пожертвовавших собой ради человечества. На плоской табличке из хрома на пьедестале идеальной каллиграфией он прочитал простую, но трогательную эпитафию: «Павшие останутся героями в памяти выживших. На крови этих мучеников построен Империум». Шепард включил омнитул, подключив его к терминалу. Перед его глазами мелькали имена, принадлежавшим, как оказалось, людям Альянса. Он почувствовал внутреннее напряжение, глазами перебегая по строкам: «Контр-адмирал Джон Гриссом… первый лейтенант Кали Сандерс… штаб-лейтенант Брюс Прессли… второй лейтенант Дэвид Андерсон… генерал Эдвард Уильямс, великий мученик…». В душе Джона клокотала помесь надежды и страха по мере того, как он листал всё дальше и дальше. Его сердце пропустило удар. Парень, отключив омнитул, на негнущихся ногах прошагал к стеле и тяжело прислонился к нему лбом, сжав до побеления кулаки. Его мысли потерялись в вихре чувств, а в сетчатке, словно клеймо, отпечатались ещё два имени. Капитан-лейтенант Томас Шепард. Капитан Ханна Шепард. — Простите… мистер Шепард, это вы? — услышал он справа от себя девичий голос, столь хорошо знакомый ему. Экс-полицейский с трудом поднял глаза на мило улыбающуюся молодую девушку с букетом цветов в руках. — О, Эшли, это ты, — вяло улыбнулся он, оторвавшись от стелы. — Пожалуйста, давай на «ты», я не настолько старый, да и плюс мы не вчера только познакомились. — Эм… да, конечно, — быстро кивнула она, слегка вытянув губы. — Хорошо, как скажешь, Шепард. — Можно просто Джон. — Я бы предпочла называть тебя «Шепард», если не возражаешь, — смущённо потёрла носком туфли рокрит девушка. — В этой фамилии есть что-то… особенное, полное надежды. «Просто Джон» слишком мало о тебе говорит. Парню ничего не осталось, кроме как пожать плечами. Возможно, Эшли говорила правду — в его фамилии таился некий величественный шарм, оставленный в наследство от благородных предков для благодарных потомков. Хотя не то, чтоб сам Джон пользовался такой славой… Сама же Уильямс с лёгкой улыбкой на губах возложила букет тюльпанов у подножья стелы, после чего она прочитала краткую заупокойную молитву и, перекрестившись, почтительно отступила от монумента. — Ты тоже пришёл почтить память своих близких, верно? — поинтересовалась она, внимательно изучая Шепарда. Он бросил быстрый взгляд на вырезанные имена на мраморе и хмыкнул. — Да… что-то в этом духе. Хотя, честно говоря, я уже давно не помню своих родителей. Да и почему-то никто про них мне особо и не рассказывал, — он тяжело вздохнул. — Я даже не представлял, что значит чувствовать их потерю, до сегодняшнего дня. Словно из меня вырвали целый пласт жизни, чтобы потом мне напомнить о том, что я не смог бы прожить без него. Девушка испытала неподдельное сочувствие своему старому спасителю, узнав его с такой стороны. Ей всегда казалось, что этот смелый — и весьма симпатичный юноша, надо сказать! — просто шёл по зову сердца, вдохновлённый подвигами своих родителей. Уильямс представить себе не могла, каково это остаться хотя бы без одной из её сестёр — не то что круглой сиротой. — Мне кажется, я могу тебя понять, Шепард, — робко начала она, отведя глаза, — пусть и не совсем так, как ты чувствуешь. Меня всю жизнь окружение пыталось заставить стыдиться своего родства, хотя в семье мы старались помнить о жертве моего дедушки. Ох, кем только нас не называли: кровопийцами, шаньсийскими ублюдками, душегубами… винили во всех бедах человечества, будто не решись генерал Уильямс на свой поступок, люди бы сейчас «пили турианский бренди и заедали саларианскими синте-сардельками», пхфм! — Человечество воевало за своё выживание, — прокомментировал Джон, заведя руки за спину. — Напрасно думать, что тогда считали иначе. История не терпит сослагательных наклонений, ты знаешь это, Эш. Брюнетка фыркнула, тряхнув головой. — Да знаю, знаю. Просто… да, сейчас правильно говорить, что смерть лучше позора, но что, если бы дедушка поступил иначе? Что если могло быть совсем по-другому? — встретив хмурое выражение лица Шепарда, она быстро подняла руки в извиняющемся жесте. — О, прости. Ты прав, мне не стоит думать о прошедшем времени. Что есть, то есть, и я должна быть благодарна судьбе за свой шанс, даже если он куплен кровью и слезами. — Эшли, — его выражение вскоре смягчилось, — расслабься. Я понимаю. Я тоже об этом часто думал. Но я всё же считаю, что прошлое едва ли имеет значение без достойного будущего. А без него, ты — никто, даже с громкой фамилией. — Ве-е-ерно, — протянула Уильямс, закусив губы. — Кстати об этом. Я не знала, с кем ещё поделиться этой новостью, но… — она развернулась на носках к Шепарду, широко улыбаясь. — Я подала документы на военную кафедру, и меня приняли! Я смогу поступить на настоящую службу в армии! Как ни крути, Джон не мог не порадоваться за свою подопечную, увидеть, как из робкой, напуганной девочки растёт храбрая и решительная внучка своего деда. Время, проведённое ей на Земле, явно пошло на пользу самооценке юной Уильямс. Впрочем, учитывая культ войны, так ревностно насаждаемый имперцами людям, её готовность взять в руки оружие была лишь вопросом времени. Да и горькая память о турианских издевательствах давала о себе знать. Шепард не заметил, как сам ощутил прилив гордости за себя и за эту девушку. Лёгкий смех Эшли вновь сменился неловким молчанием. — Ну, то есть, как сказать, службу… До шестнадцати лет мне придётся пройти обучение в корпусе юнармии, но по меньшей мере мне позволили пройти конкурс без вступительных экзаменов, учитывая блестящий послужной список моей семьи… всё же что-то хорошее в наследство от дедушки досталось, не так ли? Джон вполуха слушал девушку, углубившись в собственные мысли. Возможно, в её словах что-то такое есть. Да, его жизнь далека от идеала, пусть теперь он ни в чём не нуждался. Да, у него не было такого прошлого, за наследие которого он мог так же крепко зацепиться, как Эш. Однако теперь он знал, чего он хочет от себя в будущем, как теперь знает девушка, и как знал до неё Кайден Аленко, его старый товарищ. — Шепард? — Спасибо, Эшли, — брюнетка рефлекторно вздрогнула, когда почувствовала крепкие руки Джона на своих плечах. Её лицо густо покраснело. — З-з… за что? — За то, что помогла мне понять себя, — тепло улыбнулся ей Шепард, ободряюще похлопав по плечам. — Я уже знаю, чего я хочу от себя. До встречи, и удачи тебе в твоих начинаниях! Окрылённый, парень словно сам не свой умчал прочь, вниз по ступенькам, под удивлённый взор девушки. Каким бы ни было мягким кресло перспективного премьер-министра, Шепард понимал, что просиживать штаны в монотонных кабинетах, слушая заунывные споры политиков о межпланетной дипломатии и видах рыбок для аквариума — не для него… хотя, он бы поспорил насчёт рыбок. Душа просила действий, того адреналина, жгущего жилы при встрече лицом к лицу со смертью, возможности посильно оказать вклад для человечества. Но не как сын четы Шепардов, а как солдат своей родины, для роли которого он изначально и был рождён. Что насчёт Удины? Что ж, Джон надеялся, что сенатор поймёт порывы юноши и примет его решение, каким бы дерзким оно ни было.