Князь и княгиня Итилиэна

Эовин потерла усталые, воспаленные глаза и бессильно уронила голову на сложенные руки. Время, верно, давно перешло за полночь, а она все еще сидела в библиотеке и читала бесконечные свитки при тусклом, мерцающем свете. Она провела так уже не одну неделю, но что ей оставалось делать, когда она не могла спать и лежала, не смыкая глаз, до рассвета, лишь тогда забываясь тревожным, неглубоким сном? Прошедшие два месяца подточили ее, лишили сил. На северных границах орки разграбили несколько деревень, и Фарамир почти не бывал дома, все время проводя там, ища их следы. Она видела его лишь дважды, и не больше короткого дня – отряд был вынужден вернуться, чтобы передать своих раненых в надежные руки целителей. Эовин волновалась и кусала губы, каждый вечер поднимаясь на дозорную башню и смотря на север, в сторону, где вновь воевал ее муж. Она не знала, откуда могли взяться те орки, и как, во имя всех Богов, им удалось столь глубоко продвинуться незамеченными. Казалось бы, Фарамир с помощью эльфов уничтожил почти всех за время, прошедшее после падения Саурона. Но они ошибались, думая так, и теперь ее муж был вынужден гоняться за ними по всему княжеству. Эовин увидела его повязки и выступившую на них кровь в последний раз, когда он был дома, и это знание лишь усилило ее переживания. Потому она и коротала ночи в библиотеке – лучше так, нежели лежать, смотря в пустоту, и представлять, что может случиться с Фарамиром. К тому же она всегда хорошо разбиралась в управлении. Пришлось научиться, когда Саруман завладел разумом ее дяди, и тому не было дело до происходящего в Рохане. Она знала о налогах и податях, знала, сколько золота нужно для содержания их армии, знала, какие деревни пострадали сильнее всего и куда нужно было отправить помощь в первую очередь. Эти знания пригодились ей и теперь. Ее муж, как и брат, был воином, а Денетор не слишком утруждал себя его образованием как правителя, все свои усилия направляя на обучение Боромира. И потому Фарамир полагался на ее советы, как распорядиться казной, и обсуждал с ней торговые договоры и распределение полученных налогов на нужды Итилиэна. А сейчас, когда князь был в походе, все советники шли к ней, поскольку Фарамир, уезжая, приказал им слушаться Эовин во всем, как они слушались бы его самого. Он полагался на разум своей жены, и она не могла его подвести. Эовин выпрямилась, покрасневшими глазами обводя высокие своды и тысячи книг, окружавших ее. Было так тяжело, как никогда раньше. Она привыкла чувствовать Фарамира, привыкла, что он всегда оберегал ее, был рядом и не оставлял на столь долгий срок. А теперь она одна, и все бремя правления оказалось на ее плечах. Ее присутствие и внимание требовалось Совету, она нужна была в доме Исцеления, на обедах вместе с дочерью и сыном, во время переговоров о новых торговых путях. Она была должна улыбаться и не терять присутствия духа, не показывать свое волнение и беспокойство, и это было очень, очень тяжело. Без ее мужа, без ее опоры, без человека, который однажды заново вдохнул в нее жизнь. Эовин тряхнула распущенными волосами. Она не жаловалась вслух, но внутри сердце разрывалось от боли. Читая очередной отчет, она думала о Фарамире, слушая спор советников, она боялась за мужа, играя с детьми, она молилась, чтобы он вернулся. Вернулся домой, целым и невредимым. Ее глаза наполнились слезами, и Эовин решительно покачала головой. Она не станет плакать. Ее долгом было править в Итилиэне в отсутствие мужа. Ее долгом было заботиться о людях княжества, уделять внимание детям, слушать отчеты Советников, ободрять раненых воинов и делать сотню других вещей. Она слишком хорошо знала, что такое «долг» и как следует его выполнять. Эовин поднялась, расправляя юбку простого темного-синего платья из мягкой шерсти. Этой осенью она сильно мерзла и не знала, от холода ли это, или оттого, что больше ее некому согреть. Она покинула библиотеку, погасив все свечи, и направилась к комнатам детей. Ее шаги звучали гулким эхом в ночной тишине и пустоте Эмин Арнена. Эовин привыкла к этому за последние месяцы – к одиночеству и ночным прогулкам по замку, когда спали даже стражники, днем несшие свои посты. Она остановилась у покоев сына и, стараясь не шуметь, открыла дверь. Ее встретила Хильд, поднявшаяся из кресла при ее виде. - Что случилось? – обеспокоенно спросила Эовин, нахмурившись. - Эльборон плакал, моя госпожа, - шепотом ответила кормилица. – Идриль позвала меня успокоить его. Эовин беззвучно застонала, на мгновение прикрыв глаза. Какая из нее мать, если она не может дать утешения своим детям? - Она заснули вместе, госпожа. Я не стала будить, - добавила Хильд. - Спасибо тебе, - Эовин смогла выдавить из себя улыбку. – Пожалуйста, если утром они проснутся раньше, чем я, сразу же отправь кого-нибудь меня разбудить. Хочу провести с ними хотя бы немного времени. Наверное, чувство вины звучало слишком сильно в ее голосе, потому что Хильд сказала: - Госпожа, не казните себя. Вам нужно отдохнуть. - А моим детям нужна их мать, - с горечью произнесла Эовин и вышла из комнаты. И тут же была едва не сбита с ног пробежавшим мимо стражником. - Моя госпожа! – воскликнул он, остановившись в самый последний миг. – Дозорные видели стяг нашего господина! Они возвращаются! А меня отправили найти вас. В ушах Эовин зашумело, и ей пришлось опереться рукой на стену, чтобы не упасть. Губы дрогнули, складываясь в слабую улыбку, а сердце неожиданно заполнил липкий страх – только бы с Фарамиром все было хорошо. - Хвала Богам, - произнесла она и стремительно пошла к главной лестниц, на ходу отдавая приказы разбудить людей и убедиться, что в дома Исцеления есть все необходимое для оказания помощи раненым. «Что-то случилось, - упрямая мысль билась в ее голове, а сердце учащенно стучало. – Фарамир не стал бы возвращаться ночью, если бы все было хорошо. Он никогда не поступил бы так, только если не серьезная нужда». Когда Эовин вышла во внутренний двор, он был полон людей, сновавших с факелами из одного конца в другой, а тяжелые массивные ворота были уже открыты, и перед ними выстроились стражники. Минуты ожидания текли мучительно медленно, и Эовин беспокойно сжимала пальцы, вглядываясь в темноту ночи. Огоньки факелов становились все ближе, и вот наконец она смогла разглядеть некогда белое, а сейчас же сильно потрепанное знамя Итилиэна, что развевалось на ветру. Первые всадники начали въезжать во двор, и Эовин с трудом выдохнула, увидев, сколько раненых было среди воинов. К ним уже спешили слуги с носилками, и целители, чтобы определить, кому их помощь была нужнее всех. Фарамир спешился последним. Эовин до боли закусила губу, наблюдая, как ее муж буквально валится с лошади и с трудом стоит на ногах. Даже издали он выглядел ужасно потрепанным, уставшим, измотанным. - Фарамир! – из ее груди вырвался крик, и она побежала к нему, позабыв обо всем. Она остановилась от него в считанных метрах, вглядываясь в осунувшееся лицо, и не смея приблизиться, чтобы обнять. - Эовин, - сказал он и почти смог улыбнуться, но внезапная боль заставила его скривиться и сцепить зубы. – Все в порядке, - мужчина посмотрел поверх ее головы на спешно приближавшихся советников, поднятых из постелей. – Мы уничтожили всех до единого. Проследите, чтобы позаботились о моих людям. Остальное обсудим на утреннем совете. Фарамир едва заставлял себя говорить, напрягая последние силы и волю. Он махнул рукой в ответ на их вопросы и нетвердой походкой пошел вперед, морщась при каждом шаге. – Завтра, - пробормотал он. – Все завтра. Эовин догнала его и пошла рядом, готовая поддержать в любой момент. Люди провожали их взглядами, но не смели тревожить. С трудом дойдя до их покоев, Фарамир буквально рухнул на застланную кровать, подавив очередной стон, рвавшийся из груди. Эовин обеспокоенно села рядом с ним, дрожавшей рукой коснулась плеча. Мужчина повернул голову, смотря на нее. - Прости меня, - хрипло, сдавленно произнес он. – Не так должно мужу возвращаться к своей жене. Эовин всхлипнула и поднесла к губам его пыльную ладонь. - Я так волновалась, - прошептала она и помогла ему сесть, принялась развязывать тесемки на плаще, сняла ремни и легкий доспех, кольчугу и наручи. Она увидела темные засохшие пятна, проступавшие на бордовой рубахе, и с ее губ сорвался тихий вздох. Фарамир был настолько измучен, что мог лишь следить за ней, и не попытался отстраниться, даже когда Эовин опустилась на пол, чтобы стянуть с него сапоги. Она посмотрела на него снизу вверх, заглядывая в бесконечно темные сейчас глаза, и всхлипнула, заплакала, уткнувшись в его колени. Фарамир вздрогнул – слезы его жены были редки. Он неловко сполз вниз, обнял ее, позволяя положить голову на свое плечо. - Эовин, не надо, прошу тебя. Мне невыносимо смотреть, как ты плачешь, и знать, что я тому виной. - Нет, - она отстранилась, чтобы посмотреть на него. – Пожалуйста, не думай так. - Прости меня, - Фарамир медленно покачал головой. – В этот раз я принес в дом войну и кровь, хотя и клялся оберегать тебя и защищать. - Мой господин, - прошептала Эовин, сжимая его руки в своих. – Идем, тебе нужно промыть раны. Она сама согрела воду для купели, сама наполнила ее и помогла Фарамиру стянуть через голову рубаху. Это движение причинило ему столько боли, что он тихо застонал, не сдержавшись. Эовин увидела грязные от пыли повязки все в пятнах засохшей или свежей крови. - Нужно позвать целителя, Фарамир! – воскликнула она, смотря на мужа расширенными от страха глазами. Повязок было слишком много – под ними не было видно ни кусочка голой кожи. - Нет, - он мотнул головой, опускаясь в наполненную купель. – Мои раны не опасны. У многих воинов они гораздо хуже. Фарамир тоже хорошо знал, что значит слово «долг». Эовин смывала с мужа грязь и усталость, осторожно водя руками по его плечам, спине и груди, разматывая намокшие повязки. Мужчина тихо шипел, когда горячая вода касалась открытых ран. Он поймал ее запястье и приник к ладони долгим, полным благодарности поцелуем. Эовин смазала и вновь перевязала все его раны, безмолвно крича от ужаса – так много их было. След от стрелы под лопаткой, глубокий порез на левом боку, длинная, извилистая и наполовину затянувшаяся отметина, пересекавшая грудь и живот. И многочисленные синяки и ссадины, на которые Фарамир, разумеется, не обращал внимания, не считая нужным утруждать кого-либо по таким пустякам. Эовин нанесла целебную мазь на все из них, пропустив мимо ушей возражения мужа, и принесла ему чистую одежду, помогла облачиться в нее. Фарамир, двигаясь почти бессознательно, вновь рухнул в постель, и Эовин легла рядом с ним, принялась перебирать его мокрые волосы. - Любовь моя, - прошептал он и провалился в глубокий, усталый сон. Эовин тихо вздохнула, рассматривая его лицо: новую суровую складку в уголках губ, морщины, залегшие на лбу и переносице, черные тени под глазами, заросший колючей щетиной подбородок. Тишину в комнате нарушило лишь дыхание Фарамира – сонное, умиротворенное. Эовин слушала его и чувствовала себя счастливейшей женщиной в мире. Утром ее разбудил негромкий, но настойчивый стук в дверь. Она открыла глаза и подняла с подушки голову, встала, пытаясь безуспешно поправить измятое платье, в котором она умудрилась заснуть. Фарамир позади нее что-то недовольно простонал, не поворачивая головы. Эовин подошла к двери и распахнула ее, чтобы увидеть Хильд, по бокам которой в своих ночных рубашках стояли Идриль и Эльборон. - Мама? – дочь подняла на нее взгляд. – Это правда, что вернулся отец? - Да, - Эовин нагнулась, чтобы поцеловать детей, с благодарностью смотря на Хильд. – Спасибо тебе. - Моя госпожа, - ответила женщина, с улыбкой склонив голову. Идриль меж тем, радостно вскрикнув, побежала к постели, на которой сидел уже проснувшийся Фарамир. - Тише, моя радость, - он вскинул руку в предостерегающем жесте, и девочка остановилась в последнюю секунду. Он обнял ее, целуя в лоб, с любовью и нежностью касаясь растрепавшихся после сна волос. - Отец, - Идриль забралась к нему на колени, пальцем провела по белой повязке, видневшейся в широком вороте рубахи. – Тебя ранили? – спросила она, и ее глаза наполнились слезами. - Ранили, - спокойно кивнул Фарамир. – Но со мной все хорошо, ты же видишь. Не бывает битвы без ранений. Мужчина погладил дочь по голове, крепче прижимая к своему боку, и поднял взгляд, смотря на Эльборона, который стоял в нескольких шагах от него. - Мой господин, - сказал мальчик и склонил голову. Недавно у него появились наставники, и первым, чему его научили, было почтительное обращение к отцу. Фарамиру это не пришлось по сердцу, но он не мог возражать: таковые были традиции Итилиэна, и не ему было их менять. - Эльборон, иди ко мне, - позвал мужчина с улыбкой. – Дозволишь мне побыть тебе просто отцом? – спросил он, когда его сын подошел. Тот кивнул и порывисто обнял Фарамира, утыкаясь тому в шею. - Я очень скучал. - Я тоже, малыш, я тоже. Эовин встретилась взглядом с мужем, видя в его глазах тоску, смешанную с горечью. - Скоро утренний совет, - сказал он негромко, прижимая к себе детей, облепивших его с двух сторон. – Я должен на нем быть. - Побудь немного с нами, - она покачала головой. – Помимо долга князя у тебя есть долг отца. Фарамир прикрыл глаза, колеблясь. «Одно утро, - сказал он себе. – Мои дети его заслужили». - Попроси подать наш завтрак сюда, - он улыбнулся, когда увидел какой радостью вспыхнуло лицо Эовин.