Писать не трудно, трудно выразить...

Тонкие женские пальчики держали в руках старое перо в попытках писать разборчивее своим большим, уклончивым в правый бок, почерком; выводить аккуратные буковки пером, оставив лист без единой чернильной кляксы, - пытаясь занять саму себя эдаким “ритуалом” письма. - Мариан! - раздался сзади хриплый голос брата. Начатое письмо со словами: “Я вновь пишу тебе письмо…”, - осталось временно незаконченным, когда обладательница голубых глаз тяжело вздохнула и качнула головой. - Чего тебе? - чисто из вежливости, если в данной ситуации - это уместное выражение, спросила темноволосая. - Я схожу на рынок вместе с мабари, - Хоук внимательно осмотрела родного брата. Он не изменился. Ну, почти. Неуместное счастливое выражение лица выдавало его. Быть радостным из-за того, что ты побрел на рынок, да и еще в компании пса? Хм, Карвер что-то от неё скрывал. Собственно, как и она от него. - Хорошо, через час нас ждут в нижнем городе, - напомнив ему о задании, Мариан заметила, как брат изменился в лице, что-то пробормотал себе под нос и ушел. Брюнетка возвратилась к своему делу, когда услышала лай собаки и неизвестный грохот чего-то разбитого. Последнее мало волновало, когда перед ней лежал почти чистый лист бумаги. Когда в её руках вновь оказалось мамино перо, найдено совершенно случайно, - Мариан слегка наклонилась над столом и продолжила писать: “Я вновь пишу тебе письмо. Последний поступок…” Начатая строка быстро была зачеркнута. Спустя несколько секунд - зарисована. Тяжело выдохнув, Хоук отложила перо и посмотрела перед собой в пространство, в пустоту. Просто. Так было нужно. Она терялась в вихре собственных воспоминаний, которые восстанавливали забытую боль в душе. Вдох. Выдох. “Ради всего хорошего, что было между нами! Фенрис - ты эгоистичный мерзавец! Ты оставил меня здесь... сбежал, словно трусливый щенок, и разбил мне сердце. Ты мог бы вырвать его в последнюю нашу встречу, но вместо этого…” Вспоминать то, как её бросили, как сбежали больше двух месяцев назад, - невероятно тяжело. И больно. Утихомиренные чувства вернулись с большим тягучим куском боли. И Мариан знала, что он не прочтет это. Она пишет это ради себя. Себя одной. Ну, почти. “Ты трус.” На бумагу попала чернильная клякса и скрыла эти два слова. Устремив свой взгляд на руки, девушка прикрыла глаза и прокрутила в голове первую встречу с беглым рабом. “Ты чертовски красивый... свин.” Написанные буковки гладко легли на бумаге, словно там было их место. Эту идею ей подсказала Мерриль. Нет, она просто заговорила о письме и о том, как было бы прекрасно, если бы ненужные воспоминания можно было бы написать и запечатать. Или, в её случае - лучше уже сжечь, чтобы избавится… от всего терзающего её сердце. Так было бы гораздо лучше, проще и спокойнее. Мариан вновь написала пару-тройку слов. И скрутив бумагу в руках, девушка поднялась с нагретого места и направилась вниз. - Он опять... Понимаете! – рядом начал вертеться Бодан, который остался подле неё после того удачного похода на Глубинные тропы. - Поговорите с вашим братом, иначе в доме не останется ничего целого! - Что на этот раз? - как-то прохладно поинтересовалась она, пряча пергамент в рукаве из-под домашнего халата. - Он пытался расшевелить мабари, но случайно задел настойку… - Я поняла, - бесцеремонно перебив служащего, Мариан остановилась возле пылающего камина, откуда исходящее тепло было приятным и грело её смутную душу лучше, нежели одинокие и полные сомнениями ночи. На первый взгляд ей так казалось. - Но это зелье проело на полу дыру… - хотел был продолжить гном, но Хоук бросила на него единственный взгляд. - Делайте с дырой что хотите, - совершенно не интересующаяся данным положением дела, магесса достала из рукава пергамент… - Вы… - Нет, оставьте меня, - в который раз бросив взгляд на гнома, Мариан раскрутила в руках сверток и прочла последние написанные её рукой слова, выведенные в самом низу неузнаваемым собственным почерком: “У нас будет ребёнок!”.