Адмирал

Для англичанина натянули гамак в капитанской каюте. Риварес подумывал даже уступить ему свою койку, но это было бы уже слишком. Хватит и того, что он любезно предоставил пленному свой гардероб. — Как так вышло, что адмирал оставил вас даже без смены рубашки? — поинтересовался капитан с оттенком брезгливого любопытства. Все-таки на его памяти с пленными офицерами так не обращались, во всяком случае, на этой войне. Как и все испорченные люди, Риварес в глубине души считал всех остальных подобными себе, а потому был склонен к измышлению самых нелицеприятных из возможных объяснений. Рэдфорд меланхолично пожал плечами, сославшись на некое возникшее «недоразумение». «Недоразумение» — это было одно из тех раздражающих, ничего не значащих английских слов, которые заставляли Ривареса ненавидеть английский язык и людей, которые на нем изъясняются. Однако пленному капитану нужно было в чем-то появляться в кают-компании, так что пришлось поделиться с ним одеждой. «Ну и кому из нас повезло оказаться таким тощим?» — думал Риварес, наблюдая за тем, как англичанин переодевается. Большая часть предложенных вещей оказалась тому почти впору, разве что слегка не по росту. — Капитан, а вы не могли бы… — начал Рэдфорд, маскируя иронией явственные нотки негодования. — Конечно, я вас не тороплю, — любезно отозвался дон Рикардо, сделав вид, что не понял, и продолжая разглядывать полуобнаженного пленника. Любоваться было решительно нечем: узкие плечи с россыпью веснушек, острые лопатки, выраженная от худобы талия, просвечивающие ребра — на грани между юношеской хрупкостью и отталкивающей болезненностью. Капитан Риварес, не отличавшийся склонностью к восторженности, тут же отметил все недостатки и очередной раз сказал себе, что подобное спонтанное увлечение ненормально, но взгляд от придирчиво поправляющего сорочку Рэдфорда так и не отвел. «Но ведь его даже не назвать красивым, — продолжал удивляться самому себе дон Рикардо. — Бледное английское недоразумение. И совсем не то, что мне обычно нравится». Однако знакомая сухость во рту, слегка отдающая вкусом яблочных косточек, и заметно участившееся биение сердца свидетельствовали не в пользу доводов разума. Схожие ощущения Риварес испытывал, прикасаясь к хорошему оружию, или любуясь маневренностью судна, или укладывая в постель нового мальчика. Вот только капитан Джон Рэдфорд не был мальчиком, он был взрослым мужчиной, на два года старше Ривареса и одного с ним ранга, хотя и временно зависимого статуса. И капитан Риварес понятия не имел, как вести себя с ним. За обедом в кают-компании Риварес был молчалив и замкнут, впрочем, как и обычно, когда не был пьян, и сосредоточенно опустошал свою тарелку, стараясь не смотреть на англичанина. Офицеры тоже вели себя тише обычного, некоторые из них вовсе не знали английского, остальные ради приличия обменялись с пленным парой ничего не значащих фраз. Конечно, если бы капитан задал тон общения, начав с насмешек и завуалированных оскорблений, то и остальные не стали бы церемониться с британцем, но дон Рикардо только представил Рэдфорда своим людям и больше не проявлял к нему ни малейшего внимания. На самом деле, Риварес, скрывавший под маской надменности и самоуверенности болезненное понимание собственной неполноценности, попросту был растерян. Англичанин одним своим присутствием смог пробудить в нем совершенно новые и странные чувства, однозначно выходящие за пределы того, что дон Рикардо обыкновенно испытывал по отношению к тем, с кем хотел переспать. Риварес привык добиваться своего, покупая или пользуясь властью, не очень представляя, как положено ухаживать и соблазнять. Последнее казалось ему уместным исключительно между мужчиной и женщиной и вселяло отвращение своей неискренностью. Женщинам нравятся игры и обман, и в этом они хороши, это их природа, и мужчинам приходится подчиняться этим правилам, чтобы заслужить их расположение. Но между собой это ни к чему — зачем вносить лишние сложности туда, где и без того все не просто? «Вам требуется от меня услуга? Извольте, вы знаете, что взамен». «Я не богат, но ваше бедственное положение мог бы подправить, если бы мог рассчитывать на благодарность с вашей стороны». «Вы предпочитаете провести это время в моем обществе или в куда менее приятном?» В половине случаев соглашались сразу, еще в четверти — начинали торговаться. Бывало, и не редко, что отказывали, но Риварес относился к этому совершенно спокойно. В конце концов, он не красавец и пока еще не адмирал, чтобы всем нравиться. Так как быть с англичанином? Так и подступиться напрямую? «Предпочитаете малагу или херес? Кстати, не согласитесь ли со мной переспать?» Странное дело — если бы англичанин нравился ему чуть меньше, Риварес, скорее всего, так бы и поступил. Но теперь, следовало признать, он второй раз в жизни действительно боялся отказа. Первый был год назад, когда решался вопрос о его назначении капитаном. — Кстати, как вы стали капитаном? — спросил он уже вечером, стоя рядом с англичанином у перил полуюта. Рэдфорду нечем было заняться, и он попросил разрешения подняться на палубу. Риварес заявил, что правила приличия требуют составить ему компанию, хотя англичанин об этом не просил и вообще никак не поощрял к разговору. Услышав вопрос, он будто очнулся от созерцания рябящих в закатном свете волн и ровно ответил: — Захватил корабль. — Ха, я тоже. Этот, — Риварес любовно провел ладонями по перилам. «Святой Маврикий» все же нравился ему во всем, кроме названия. — До того год был исполняющим обязанности на другом корабле. — Наш капитан погиб, пришлось принимать командование, — все так же бесстрастно отозвался Рэдфорд. «Вот еще одно доказательство, что наружность обманчива», — подумал Риварес. Никогда бы ему не пришло в голову, глядя на Рэдфорда, что тот способен принять командование в критический момент. Нет, не в храбрости дело — англичанин не давал повода в ней усомниться — просто… производил устойчивое впечатление человека, который очень не любит быть на виду. — И сколько, в общей сложности, боев? — снова полюбопытствовал дон Рикардо. — Не припомню, я давно на флоте. — В качестве капитана? — Три. — Хм, дайте угадаю. Первые два боя вы провели против приблизительно равного противника, незначительно уступающего или превосходящего по силам. Вы делали все правильно, продумывая каждый шаг, и смогли одержать победу малыми потерями. Третий… ну, против адмирала Риконете у вас не было шансов. Превосходство в огневой мощи — я не знаю характеристики ваших судов — но, думаю, по меньшей мере в три раза, и наш адмирал все-таки не такой осёл, чтобы дать вам уйти или развернуть сложные маневры… Это так, мои предположения, адмирал мне ничего не рассказывал. Но вы можете их подтвердить или опровергнуть. — Я потерпел поражение, — с усилием выговорил англичанин. — Погибло много людей. Я бы не хотел рассказывать об этом. Риварес смотрел на его профиль, четко очерченный на фоне тлеющего тропического заката, и понимал, что пропал. Вдруг очень захотелось к нему прикоснуться, хотя бы тронуть за плечо, если уж большего нельзя себе позволить. Но он и от того удержался, только легко накрыл ладонью руку Рэдфорда, почувствовав, с каким напряжением тот вцепился в перекладину перил. Англичанин вздрогнул, бросил на него настороженный взгляд — он вообще, кажется, скверно реагировал на подобные жесты — но руку не отдернул, только сильнее стиснул пальцы на полированном дереве. — Хорошо, больше не будет расспросов. Играете в шахматы? — Немного, — все тем же ничего не выражающим тоном отозвался Рэдфорд, но в его глазах на секунду мелькнул интерес. «Ну наконец-то», — удовлетворенно сказал себе Риварес. Если с разговорами не получается, то, возможно, интернациональное интеллектуальное развлечение поправит дело. Дон Рикардо всегда адекватно оценивал свои достоинства и недостатки, и считал себя весьма неплохим игроком во все виды игр, где требовалось просчитывать ходы наперед. Поскольку уже почти стемнело, капитан зажег лампы в каюте, достал из сундука ящик с фигурами и игральную доску. Шахматы были великолепными — из малахита и снежного обсидиана, изготовленные на заказ в виде индейских идолов. Риваресу и похвастаться ими нечасто удавалось, не то что сыграть с кем-то. — Первый ход уступаю, — любезно сообщил он. — Выбирайте цвет[1]. Рэдфорд взял две парные фигуры и начал пристально рассматривать на свету, очевидно, пытаясь определить, какой из идолов менее уродлив. — Какие, однако, занимательные вещицы... — с явным неодобрением протянул он. — Я бы назвал их довольно жуткими. — Пожалуй. Но они достались мне в качестве подарка. — О том, что это была по сути взятка, капитан решил умолчать. — Выбирайте, и начнем. Первые две партии по десять минут Риварес проиграл. Его ошибкой было пытаться навязать противнику свой агрессивный и динамичный стиль игры в расчете, что англичанин не приспособится. Но тот все понял на второй минуте и, тратя не более тридцати секунд на каждый ход, дважды загнал Ривареса в ловушку. Третью партию разыгрывали долго и вдумчиво. Рэдфорд был из тех противников, с которым игра — не приятное развлечение, скрашиваемое отвлеченной беседой, а напряженная, утомляющая работа. И уж конечно, плохой идеей было садиться против него после бутылки вина, выпитой в одного за день. И все-таки на третий раз Риварес выиграл, хоть для этого и пришлось задействовать все свое мастерство. — Предлагаю остановиться на этом. Думаю, у меня не хватит сил на еще одну такую же, — признался Рэдфорд по окончании игры. — Сказать правду, я бы считал сегодняшний исход за ничью. Те две были… маловразумительными. — Обязательно сыграем еще, — кивнул капитан. — Проклятье, мне будет чертовски жалко отдавать вас военному коменданту в Картахене! И англичанин впервые чуть улыбнулся в ответ.