Адмирал

«Положительно, вряд ли где-то отыщется человек, который сочтет это английское недоразумение красивым», — думал капитан Рикардо Риварес, разглядывая пленного британца. «Это английское недоразумение» звалось Джоном Рэдфордом. Адмирал Риконете всучил его Риваресу вместе с депешами, велев доставить в Картахену, где депеши полагалось передать губернатору, а англичанина — в тюрьму. При первом взгляде на Рэдфорда, когда тот ступил на борт «Святого Маврикия», Риварес не мог понять, кто перед ним. «Худой и бледный англичанин с плохим портным» — если описать одной фразой. Рэдфорд был более-менее прилично одет — в мундире и пудреном парике, разве что без портупеи — но все равно выглядел измученным и потрепанным, будто его только накануне вытащили из трюма и привели в подобающий вид. Лишь приглядевшись, в нем можно было распознать взрослого мужчину, издалека же он казался мальчишкой, едва ли старше восемнадцати лет. Про рост и говорить нечего — ей Богу, нормальный англичанин должен быть хоть на пару дюймов повыше. Риварес уже привык к тому, что среди своих соотечественников он считается высоким, но большинство англичан и голландцев по меньшей мере не ниже его. Рэдфорд же являл собой исключение из этой закономерности. Адмирал Риконете представил пленного Риваресу. Дон Рикардо поприветствовал его сдержанным полупоклоном, англичанин ответил тем же. Поклониться, как подобает, Рэдфорду помешали скованные спереди руки. Дон Рикардо Риварес в свои двадцать пять с адмиралами еще не спорил. Зато задавать вопросы уже не стеснялся: — Отчего же этот английский сеньор, к тому же капитан, в кандалах? — прямо осведомился он у адмирала. — Этот английский сеньор так и не пожелал дать слово чести, что не попытается сбежать, — насмешливо пояснил тот. — Странный. Тогда, полагаю, я имею полное право держать его в трюме под замком до прибытия в Картахену, — рассудил Риварес. И, скорее всего, именно так бы и поступил, если бы капитан Рэдфорд обладал чуть менее примечательной наружностью. Не привлекательной — Риварес бы ни за что не признал, что англичанин ему понравился — а именно примечательной; взгляду было на чем остановиться. Ну и кроме того было чертовски интересно — за какие заслуги капитанское звание в столь юном возрасте? Риварес свое получил в неполные двадцать пять, но это даже для испанского флота было исключением из правил, в то время как на Роял Неви даже весьма талантливые офицеры дослуживались до капитанского звания не раньше тридцати. Едва адмиральский фрегат отошел на пару кабельтовых, капитан Риварес решил, что пленный остро нуждается в его внимании. Тот сидел на шканцах, ловя на себе любопытствующе-неприязненные взгляды испанских офицеров. — Приглашаю спуститься в кубрик, — обратился к нему Риварес. — Думаю, там найдется инструмент, чтобы избавить вас от этого… — он выразительно указал взглядом на наручники, — неудобства. С кандалами провозились не меньше часа. Капитан все это время, пока один из матросов спиливал заклепки, стоял над англичанином и засыпал того вопросами о боевом опыте, характеристиках и судьбе его теперь уже бывшего корабля, об обстоятельствах пленения. Риварес скверно изъяснялся на английском, Рэдфорд — чуть лучше на испанском; в совокупности это позволяло более-менее понимать друг друга. Пленный отвечал скупо, часто замолкал вдруг на минуту, еще сильнее бледнея и кусая губы — казалось, он вот-вот потеряет сознание. Когда разомкнули первый браслет, Рэдфорд едва слышно застонал и начал заваливаться вбок, Риварес тут же ловко удержал его за плечи, заодно присаживаясь рядом на ларе. С вопиющей бесцеремонностью взял англичанина за руку, осмотрел запястье — на тонкой и прозрачной, как рисовая бумага, коже ярко проступали вспухшие красные отметины. — И вы терпели? — без особого сочувствия прокомментировал Риварес. — Господин адмирал считал, что таким образом поспособствует смене моего решения, — криво усмехнулся пленный. Капитан Риварес, не отличавшийся особой щепетильностью, никак поведение адмирала не прокомментировал, будучи всецело поглощенным неожиданной мыслью — полосы от кандалов на тонких запястьях английского офицера смотрелись чертовски соблазнительно.

***

— Вы, кажется, собирались держать меня под замком, — настороженно напомнил англичанин, когда Риварес сообщил о своем великодушном намерении разделить с ним свою каюту. — Считаю своим долгом напомнить вам, что мои намерения относительно побега остаются прежними… — Сбежать непременно и при первой же возможности, — докончил за него Риварес. — Я вполне понимаю ваши намерения. Сомневаюсь, однако, что у вас появится хоть малейшая возможность сбежать куда-либо с корабля, разве что на дно… Но до такого, я надеюсь, не дойдет. — Я не могу дать вам слово, — упрямо повторил Рэдфорд. — И не считаю себя вправе пользоваться вашим гостеприимством, поскольку… — Если хотите путешествовать в трюме, только скажите — все будет сообразно вашим желаниям, — снова перебил Риварес, не дав ему договорить. — Могу даже снова заковать вас в кандалы, если вам так больше нравится. До того совершенно бесстрастное лицо англичанина наконец-то отразило нечто похожее на тревогу. — Это было бы… очень невеликодушно с вашей стороны, господин капитан, — тихо произнес он, складывая руки на груди, будто защищаясь. — Невеликодушно с вашей стороны вынуждать меня к подобным мерам, — отрезал капитан. — Если вы отказываетесь от неписанных обязательств, которые налагает ваш статус офицера и джентльмена, то мне придется обращаться с вами, будто вы не являетесь ни тем, ни другим. Откуда мне вообще знать, что на суше вам не предъявят каких-либо обвинений? «Откуда мне знать: может, вы преступник, шпион или пират?» Это было уже ничем не завуалированным оскорблением, но дон Рикардо никогда не отличался вежливостью и обходительностью. — Если вы такого мнения, то что вам даст мое слово? — парировал англичанин, не поддавшись на первую очевидную провокацию. — Мне ваше слово вовсе ни к чему. Это по сути формальность, ритуал. Видите ли, я могу просто сделать запись в судовом журнале, что слово чести от плененного капитана получено с предоставлением всех полагающихся привилегий… Англичанин пораженно смотрел на него несколько секунд, будто сомневаясь, правильно ли понял. Риварес непринужденно улыбнулся. — Вы этого не сделаете, — с ожесточением выдохнул Рэдфорд, на бледном лице которого проступили алые пятна от едва сдерживаемого негодования. — Не сделаю, — легко согласился Риварес. — Потому что сейчас мы с вами проследуем в мою каюту, сядем за стол и договоримся. Корабль перешел в распоряжение испанской короны и под командование Ривареса меньше года назад, в капитанской каюте почти все оставалось таким же, как при прошлом владельце. Риварес, конечно, собирался все поменять по своему вкусу, но в итоге ограничился книгами и выпивкой. И еще повесил на видном месте распятие из эбенового дерева и слоновой кости — подарок матери, вещь красивая и ценная, к тому же не поняли бы, если бы не повесил… Пропустив англичанина в свою каюту, Риварес указал ему на кресло, достал вино и стаканы. Пленный наблюдал за его движениями настороженно, чуть ли не опасливо и вообще сохранял вид принужденный и нервический. — Давайте проясним один принципиальный момент, — начал Риварес. — Вы не мой пленник. Во всяком случае, не я ваш корабль захватил, не мне вы вручили свою шпагу. Так что я скорее исполняю роль конвоира, отведенную мне его высокопревосходительством адмиралом. Мне поручено доставить вас в Картахену — я доставлю. В трюме, в кандалах, если придется. Но такой крайний вариант был бы неприятен и мне, и вам. А про себя думал, что вид обнаженного и закованного в цепи капитана Рэдфорда пробуждает в нем чувства, далекие от заявленных. «Ох, черт бы его побрал! Это вообще нормально — мысленно раздевать пленных офицеров?» Правда, с предыдущим пленником, попавшим на его корабль, Риварес одними грязными мыслями не ограничился, но там хотя бы было, на что прельститься. А чем тощий и нескладный Рэдфорд умудрился так зацепить его внимание, дон Рикардо решительно не понимал. И не списать даже на долгое воздержание — меньше двух месяцев прошло с последнего развлечения, это разве существенно? Пришлось поспешно отхлебнуть вина, пока нежданная блажь не отразилась на лице. — К тому же, это поставит нас обоих в компрометирующее положение, — докончил Риварес. Англичанин понимающе кивал, сосредоточив внимание на своем стакане. Жажда его мучила, вот только на пустой желудок обманчиво легкое и сладкое испанское вино грозило оказать непредсказуемое воздействие. Он все-таки сделал пару глотков и тут же отставил стакан, но Риварес успел заметить, что руки у него все еще дрожат. К откровенной картине в воображении капитана прибавилась пара деталей. — Подумайте вот над чем, — вкрадчиво заговорил Риварес, облизнув разом пересохшие губы, — дней через двенадцать, если повезет, будем в Картахене, там вас поместят в тюрьму, где вы будете находиться до конца войны. А когда кончится эта война, не знают даже наши короли. У нас говорят, через полгода, не раньше… — У нас говорят, год, — ровно отозвался пленный. — Значит, полтора, это самое меньшее, — усмехнулся Риварес. — Пожалуй, так. — Вы понимаете, что это, может быть, ваши последние дни на военном корабле? Вы правда хотите провести их в самой неинтересной его части? На этот раз Риваресу удалось его пронять. Англичанин резко вскинул голову, холодные серые глаза горели возмущением, тонкие бескровные губы сжались в нитку. — Тише, тише, — засмеялся Риварес, примирительно поднимая руки. — Вовсе не хотел вас оскорбить. Всего лишь предложить приемлемое и комфортное времяпрепровождение до прибытия до места назначения. — Я вас слушаю, — глухим голосом произнес Рэдфорд, поправляя ворот сорочки. «Главное, не облизывай губы, когда смотришь на его шею», — напомнил себе дон Рикардо. — Вы дадите мне слово как частному лицу. Не пытаться покинуть мой корабль, не причинять вреда ни мне, ни кому-либо из команды… Еще не прикасаться к судовым документам. Тогда наше дальнейшее общение пройдет в более располагающей атмосфере. А по прибытии в Картахену вы свободны от всех обязательств, делайте, что хотите, хоть вплавь добирайтесь до Англии, мне будет уже наплевать. — Интересный подход, — задумчиво протянул Рэдфорд. — Вам он не в ущерб, — пожав плечами, заметил капитан. Он легко встал из-за стола и протянул пленному руку. — Согласны? Тот поколебался с полминуты, потом все-таки поднялся и принял рукопожатие. Кисть у него оказалась тонкая, хрупкая и холодная. Хотелось то ли поднести к губам, согреть дыханием и поцелуями, то ли сжать до хруста, чтобы вскрикнул… а лучше все сразу. — Желаете, чтобы я дал слово при ваших офицерах? — с безупречно-чопорной предупредительностью уточнил Рэдфорд. — Нет, что вы, это вовсе не обязательно. Считайте, уговор уже скреплен, — поспешил заверить Риварес, наконец-то вспомнив, что руку англичанина уже можно выпустить. «Похоже, это будут насыщенные две недели, — мрачно констатировал он, прислушиваясь к совершенно новым для себя внутренним ощущениям. — И оба ведь пожалеем».