***
Январь радует нас снегом. Снежинки кружатся в танце в своих мягких едва заметных пачках. Блейн говорит, что румянец на моих щеках, как яблоко на снегу. Никогда не любил яблоки, сейчас же покупаю килограммами. Те, что наливные, не красные, а слегка розовые. - У меня идея, - заявляет Блейн, но в этот раз без энтузиазма, без искры, этого огонька, что разжигает во мне интерес. - Но думаю, ты откажешься. - Нет! Я просто не могу отказаться. Говори. - Я хочу нарисовать тебя нагим, - он громко сглатывет и заламывает пальцы за спиной.- Это не все. Я хочу, чтобы ты стоял на улице, а сверху на тебя сыпались лепестки роз. - Я согласен,- похоже, согласен с того момента, как сел в его машину. Через полтора часа меня пробивает ужасный холод, он поднимается от ног до середины бедра. На мне легкая ткань, которая прикрывает мое хозяйство. А над головой незамысловатый аппарат, что аккуратно сыпет на меня лепестки нежно-розовых роз. - Скинь,- командует Блейн, я же, вздохнув легкими свежий воздух, медленно разматываю ткань со своих бедер. Мне некомфортно, я стесняюсь своего тела, я стесняюсь самого Блейна. Его пристального взгляда, который изучает мое голое тело, как он щурит глаза, отмечая каждую роднику на моем теле, каждый волосок. Блейн медленно подходит ко мне, я вздыхаю и забываю выдохнуть, он берет мою голень и приподнимает, ставя чуть левее. Мои руки невольно обнимают тело, которое начинает постепенно остывать. - Тебе некомфортно? - чтобы увидеть его, мне приходится опустить голову. Фух, главное успокоиться. - Все хорошо, просто на улице...эм,так свежо. - Хорошо. Он берется за работу и пытается рисовать так быстро, как может, как позволяют его навыки. Он запечатляет на холсте каждую веснушку, шрам на шее и дорожку тонких светлых волос. Он видит меня словно рентген, его глаза, как фотоаппарат, но он вовсе не чувствует меня, моей боли, моего сумбура в голове. У него у самого беспорядок не только в мастерской. - Блейн, - он что-то мычит и оставляет резкий мазок на холсте. - Ты любишь Себастиана? - глупый, глупый мальчишка, чего я жду? Конечно он скажет, что Себастиан - любовь всей его жизни. Я буду счастлив, если меня не выгонят прямо сейчас. У меня нет даже права спрашивать такое. - Не знаю. - Что? - очень странно слышать от него эти слова, странно, что какая-то надежда начинает разрастаться с каждым вдохом. -Любил, я его любил, но сейчас, не знаю,- Блейн откладывает кисточку и впирается взглядом в кристально чистый снег под ногами. - Сейчас появился ты, и все стало сложно, поэтому мне только и остается, что рисовать. На холсте все зависит от меня, холст - непаханое поле. Холст не просит разобраться в отношениях или любить его до конца дней, он просто служит мне. - Я тоже не прошу. Блейн просто... - Просто тебе семнадцать, а мне тридцать шесть, просто давай быстрее закончим, на улице не лето. Главная проблема Блейна - это то, что он живет в своем мире, хотя с какой стороны посмотреть, может, это и не проблема вовсе. - Все, - понуро отвечает Блейн, начиная вытирать кисточки. Я укутываюсь в простыню и подхожу к нему сзади. -Скажи, разве тебе не нужно все это? Все то, что ты рисуешь, все то, чем ты дышишь, Блейн. Для жизни ему нужны тюбики краски, кисточки, холст и натура. Мне для жизни нужен Блейн. - Ты не можешь просто так врываться в мою жизнь. Я не ищу приключений, я не хочу рисовать небо через решетку, у меня свой мир, Курт. Мир, в котором ты - муза, а Себастиан - мой жених, - тот разговор был последним, потому что я не хочу этого. Я хотел бы провести руками по его кудрям, поцеловать в щетинистую щеку. - Стой,- он разворачивается и тянет меня за шею, встречаясь своими губами с моими. Целовать то, что запретно, вдвойне приятно, целовать то, что ускользает из рук, вдвойне больнее. Эту картину он назвал "Последний снег". Я назвал его "Первая любовь".***
Никогда не знаешь, кого же встретишь в двадцать три года. Двадцать три года в Нью-Йорке - самые счастливые годы. Счастье потухает, когда меня случайно заносит в картинную галерею, где в глазах начинает двоиться. На каждой стене, на каждом бетонном выступе - я. Я - в золотом багете, я - в дубовой раме, я - меж обрамления, я - бзик Блейна. Там мне семнадцать, сейчас же прошло почти шесть лет, и кажется, что все это было так давно,но не вспоминать легче, чем мучаться и разбираться. Я прохожу вглубь и вижу последнее творение, оно освещено лампами, оно как бы главное и самое значимое для Блейна. - Это все для тебя, - ухо обжигает горячее дыхание, а поцелуй мягких губ приходится в самую шею. - Моя Муза любви. Желудок делает кульбит, и теперь вовсе плевать, как он это осмыслил, где Себастиан, и как мы встретились вновь. Я просто стою и чувствую, как его руки обнимают мое тело. И сейчас вокруг нас наше искусство, которое мы создали вместе.