Вернуться

Персонажи: Регина, ОЖП Таймлайн: 2 сезон, после возвращения из ЗЛ

***

Разноцветный мяч проскакал вдоль аллеи, увлекая за собой. Осень скупилась на краски, а солнце на тепло. Она бросила взгляд на среднюю школу имени Алана А. Милна. Часы на городской ратуше пробили полдень. Вот-вот толпа школьников возьмет штурмом большие деревянные двери с намерением захватить игровую площадку, откуда уже доносился смех и детские голоса. На секунду женщина испугалась, что занятия закончились, и она опоздала. С замиранием сердца Регина высматривала макушку Генри, предвкушая встречу и опасаясь столкнуться с Мэри Маргарет. Мисс Бланшард на правах классной руководительницы не отпускала мальчика ни на шаг, как когда-то сама Регина. Но события последних месяцев заставили ее пересмотреть взгляды на свободу сына и задуматься о собственном заточении в тюрьме без стен где-то в штате Мэн. Она и в страшном сне не могла представить, что будет шпионить за своим мальчиком. Раньше ее «Мерседес» въезжал во двор с королевской точностью ровно в час дня. Открывалась передняя дверь и, запыхавшийся Генри, снимая на бегу ранец, нырял в теплый салон автомобиля. Регина поворачивалась к сыну, откидывая со лба влажную после физкультуры челку, спрашивала как дела. А шины шуршали по асфальту, требуя сохранить интимность этого процесса, не вмешиваться. Сейчас «Мерседес» стоял на подъездной дорожке к дому, облепленный мокрой листвой и сломанный, как и ее жизнь. Регина подняла воротник пальто. Каблуки застучали по мокрому асфальту, и от разлетающихся во все стороны брызг казалось, что снова идет дождь. Она посмотрела на затянутое облаками небо – еще один серый день в Сторибруке. Иногда ей так и хотелось промотать его, как кинопленку или сделать раскадровку, начиная с утреннего разносчика газет. Он норовил обойти дом по Маффлин стрит 108 за версту, и Регина подбира «Daily Mirror» с соседской лужайки, всякий раз озираясь на проезжающие машины, словно газетный воришка. И заканчивая огнями патрульной машины на перекрестке, отсвечивающими прямо в окно ее спальни по нечетным числам, когда на вечернее дежурство заступала Эмма Свон. Три круга по кольцевой без сирен и визга тормозов, чтобы не разбудить спящий город. Глупое опасение шерифа, который давно уже пробудил Сторибрук от многолетней дремы. Регина опустилась на скамейку. С присущей ей скрупулезностью бывший мэр представляла, чем занят каждый в ее городе, но так и не сумела найти собственное место и роль в этом черно-белом фильме. Разноцветный мяч снова убежал к скамейке. Мальчик и девочка в одинаковых шапочках никак не могли поделить игрушку, пиная из одного угла детской площадки в другой. Регина остановила носком сапога катящийся мяч. Дети были либо на домашнем обучении, либо чуть младше Генри. Мальчик остановился, испуганно глядя на Регину Миллс, как будто та своим каблуком сейчас проткнет и сдует его мяч. Даже улыбка не разрешила его опасений. Трясущимися руками он поднял мяч и прижал к курточке, а Регина живо представила, как расплывается по куртке пятно грязи. – Майкл! – окликнула его незнакомка, – где твои манеры? – Извините, мэм, – произнес мальчик. Регина вздрогнула. Женщина сидела рядом с ней на скамейке так тихо, что до сей поры, Миллс не сомневалась в своем уединении. Нет, никто не мог пройти мимо нее, скорее экс мэр настолько погрузилась в свои мысли, что села на первую попавшуюся скамейку, не заметив, что та уже занята. Впрочем, в крошечном сквере большинство лавочек были мокрыми, и только эту подсушили, нежданно выглянувшие из-за облаков солнечные лучи. – Разве юные джентльмены так ходят? Майкл бросил мяч девочке, застегнул верхнюю пуговицу клетчатой рубашки и попытался отряхнуться, потом, расправив плечи, поплелся обратно на детскую площадку, с трудом сдерживая себя, чтобы не побежать. Регина перевела взгляд на женщину: миловидные черты, маленькие и аккуратные, как она сама, волосы собраны в элегантный пучок и убраны под шляпку. Теплая улыбка скользила по ее губам, не задерживаясь, когда она смотрела на детей. Миллс хорошо знала этот взгляд: – Ваши? – Нет, – вкрадчиво ответила соседка. – Я – няня. От порыва зябкого октябрьского ветра лацканы пальто затрепетали. «Няня» натянула перчатки, а Регина вцепилась в чугунный переплет скамейки еще крепче. Тот час металл сковал ее ладонь мертвым рукопожатием. Они так и сидели: два темных силуэта на фоне сквера, чуждые свету и тьме. – Хороший мальчик, солнечный, – рассеянно произнесла Регина. – Сколько ему? – Почти одиннадцать. От очередного порыва ветра с дерева упала капля дождя прямо Регине на щеку. – Как Генри, – произнесла она, понимая, что последние одиннадцать лет до возвращения родной матери была ему просто няней, и теперь в ее услугах больше не нуждались. – Они с Джейн одногодки, – сообщила сидящая рядом женщина. – Чудные дети. Регина попыталась вспомнить их родителей, кто они и чем занимались, раз вынуждены были оставить своих детей под присмотром горничной. Но не смогла, что ее несколько озадачило. Регина Миллс знала все о каждом жителе Сторибрука. Неужели пара месяцев вынужденного простоя сделала брешь в памяти бывшего мэра? Она поежилась. Ветер иззубренным лезвием прошелся по вылинявшему газону. – Слышите? – Что? Регина захлопала глазами, глядя в пустоту. Мокрые ресницы слипались. – Ветер, – произнесла няня. – … усиливается, – согласилась Миллс. – и это тоже... – Как вас зовут? – спросила Регина. Она пыталась разобрать в его завывании школьный звонок, но так ничего и не расслышала, а тишина тяготила. – Мэри, – ответила женщина, и волна ярости многослойной вуалью легла на лицо Регины, искажая правильные черты. – Мэри Поппинс. Ветер снова нагнал тучи. В прорехах облаков солнце поплавком исчезало и появлялось, словно кто-то удил сказочную рыбу. Она повернулась сказать няне, что в такую погоду нужно пить дома горячий какао, а не гонять мяч по лужам – но няни нигде не было видно. Только большой зонт приткнулся к спинке скамейки. Регина раскрыла его, прячась от мелкого и на удивление теплого дождя. Хлопнули большие деревянные двери, и на улицу высыпали дети. Они прыгали по лужам под присмотром мисс Бланшард, и радовались окончанию уроков. Даже межсезонье не могло стереть с лица Генри счастье.