Право сильного

В отделении рейхсполиции мне и отцу сказали сразу: "Конечно, начать расследование - наша прямая обязанность. И мы сделаем то, что зависит от нас. Но вам должно быть известно, что такие дела часто требуют закрыть. Если виновники - сыновья из богатых семей, или действовали по заказу кого-то влиятельного... сами понимаете". Мы понимали. Кто мой отец - овдовевший альфа, бывший солдат, даже не дослужившийся до сколько-нибудь значимых чинов, в одиночку воспитывающий сына-омегу. Случись несчастье с кем-то из такой семьи - друзья и соседи не останутся в стороне, социальные службы, возможно, помогут. Но полиция в первую очередь выяснит, не перешли ли мы дорогу влиятельным семействам города. Такое можно понять... Кирхляйн - городок небольшой. Не то чтобы все друг друга знали, но без знакомств и поддержки жить нелегко. Да, мы всё понимали. Но меня трясло. Слёз не было. Я даже не помню, чтобы когда-то плакал. Отец говорил, было в детстве. Не помню. Голова казалась пустой. Еще действовали лекарства, которые мне дали в больнице. Но я чувствовал, что вот-вот боль вернется снова. И в кабинете слишком сильно пахло сигаретами, кофе и дешевой едой из соседнего супермаркета. Когда отец обратился в полицию, то настаивал, чтобы меня допрашивали в палате. Но начальник отделения заявил, что не будет заставлять подчиненных зря тратить время и бензин для авто, чтобы приехать к пострадавшему, который хоть с трудом, но доберется на место сам. "Обидно, но ничего не поделаешь", - сказал мне врач в клинике. Но мне было больно, больно и страшно. Я не понимал, почему я, за что! Следователь спрашивал меня, были ли у меня враги, подозреваю ли я кого-то конкретного, могу ли я описать тех двух альф, которые на меня напали и изнасиловали. Я пытался отвечать, но то и дело голос дрожал, в горле стоял комок. Что я мог сказать?.. Какие враги могут быть у пятнадцатилетнего парня, который общался только с одноклассниками и соседями, и ладил, в принципе, со всеми?.. Мне некого было подозревать. Даже если бы и правда я, сам того не заметив, кого-то обидел, - вряд ли бы последствия были такими. Не те возможности... И всё произошло поздно вечером. Я как раз возвращался с подготовительных курсов - на поступление в колледж - когда меня схватили за руки двое парней и потащили за собой. Я отбивался, но они были сильнее, выше... возможно, старше, хоть в этом я и не был уверен: их лица были закрыты масками. Эти двое не произнесли ни слова. Даже когда я кричал, просил отпустить - заткнули рот и несколько раз ударили, молча. Между собой не говорили. Затащили в подвал. Когда я рассказывал об этом, следователь уточнил: - Вы возвращались через Айзенштрассе, Рихард? - Да, - ответил я. - В тот день случилась какая-то авария и в районе колледжа не ходил транспорт, я решил пойти пешком. - И решили сократить себе путь. Почему вы шли через мало освещенную улицу, зная, что неподалеку здания на ремонте, у которых в темноте бродит опасная публика? - Это так важно? - спросил отец. - Не он один шел через те края, к тому же... - Герр Кляйнманн, пока я говорю с вашим сыном. - Я спешил, хотел попасть домой, - ответил я. - Темнеет рано. Один альфа держал меня, пока второй насиловал. Я сопротивлялся, пытался вырваться, но от этого становилось только больнее. Было мерзко и страшно от ощущения, будто меня разрывают на части чем-то тяжелым, влажным и отвратительно-теплым. От насильников несло потом и несвежей одеждой. В подвале воняло сыростью и плесенью. Меня чуть не затошнило, когда я вспоминал об этом снова. Но я, пусть через силу, продолжал давать показания. Отвечая на вопросы, в мыслях повторял: "Это не со мной. Это не я. Это кто-то другой через это прошел и рассказывает". Я ведь сын военного, я должен держать лицо. Даже если хочется просто лечь и сдохнуть. Но руки дрожали, когда после допроса я подписывал письменное изложение показаний.