Темнее черного

      Кто виноват в этой лжи, что окутала нас как утренний туман? Как морская стихия, эта ложь объяла нас и проникла даже в самые укромные уголки души, отравляя все светлое, что только могло остаться. И не скрыться, не убежать, не избавиться от нее. Она сильная и непобедимая, такая же всемогущая как наша любовь. То единственное, что осталось у тебя это я и твой так называемый отец. И спасаясь от всего ужаса этого мира, ты цепляешься за своего новоявленного родителя, совершенно не сознавая что греешься у змеи под боком. Ты ведь ему не нужна, и никаких отеческих чувств он к тебе не испытывает.       И ты лжешь. Ради него. Врешь мне в глаза, человеку, которому не все равно. Неужели не видишь, как твои тайны ранят меня, убивают. А сама с каждым словом отдаляешься, все дальше погружаясь в морскую пучину тьмы. Почему все так обернулось? Куда делось доверие, которое всегда связывало нас прочным узлом? Виноват ли в этом я, обманывая тебя все время после возвращения. Если это так, то я сделаю что угодно, чтобы спасти тебя. Видят Боги, я знаю эту тьму, я был в этой бездне, и ничего кроме страданий там нет. Там нет дна, от которого можно было бы оттолкнуться, чтобы вернуться к свету, и все что остается, это ждать человека который спасет тебя. Для тебя, Теа, этим человеком буду я.       Ты оборачиваешься, когда моя ладонь, наверное слишком грубо, сжимает твое запястье. Хмуришься, смотришь снизу вверх, и вновь хочешь защищать его. Словами, которые причиняют боли больше, чем твои жалкие попытки отбиться от стрелы прошлым вечером. И ты не понимаешь, глупая, и не поймешь наверно никогда - я хочу быть единственным человеком в твоем сердце. Единственным мужчиной. - Давай не будем портить еще один вечер подобными разговорами, Олли.       Твоя вторая рука нежно, и как-то по детски трепетно, ложится на мою, призывая к освобождению. Мне кажется, даже в этом прикосновении океан лжи. Словно ты знаешь какие мысли роятся в моей голове. Знаешь как правильно со мной обращаться, с какой стороны подойти. Как дрессировщик и тигр.       Я не хочу ссориться, не хочу тебя расстраивать, просто не могу отпустить всю эту ситуацию. Не могу позволить тебе ошибаться в своих чувствах к Мерлину. Поднимаю взгляд на вершину нарядной рождественской елки, словно там есть ответы на все вопросы. - Он не такой, каким кажется тебе на самом деле. Он не способен на любовь, ни к тебе, ни к кому либо еще. - Ты разочаровано вздыхаешь. Я не хотел этого. Не для того пришел сюда.       И кажется новый спор безоговорочно приближался, но слова, готовые сорваться с твоих губ так и остались неуслышанными. Крепко, насколько мог, чтобы не причинить боль, я прижал тебя к себе. Нежное прикосновение губ к твоему лицу, и спокойное расслабление окутывает нас. Я чувствую как в ответ, ты обнимаешь меня, возможно сильнее, чем требовалось. А ты понимаешь, скорее всего не осознаешь до конца, но какая-то часть тебя знает - это прощание. Не от того ли ноет в груди, что я больше тебя не увижу. Или просто боюсь грядущего? Я не знаю. Не знаю - Что ты сказал? - Вопросительно смотришь на меня, а в глазах тревога. И мне кажется, что сейчас ты открыта передо мной, как раньше. Как тогда, до кораблекрушения. Но это ошибка. Все изменилось, и ты, и я. И наши чувства. И назад пути нет, не стать нам такими как прежде.       Слишком поздно я понимаю, что должен был ответить тебе что-то, следовало как-то предотвратить это падение. Слишком поздно. Мои губы накрывают твои, и в этом незамысловатом прикосновении сосредоточилась вся нежность и любовь этого мира, которую я готов преподнести тебе. А ты, вместо того чтобы отстранится от слишком затянувшегося прикосновения, отвечаешь мне. Неуверенно, осторожно, словно ступая по тонкому хрупкому льду, мы пробуем друг друга. Я чувствую терпкий вкус алкоголя на твоих устах, и это опьяняет меня. С каждой, бесконечно долгой, секундой этот поцелуй становится все откровеннее. Все горячее. Он неправильный, аморальный. Но этот лед под нами начинает таять. - Что мы делаем, - шепчу я в момент, когда наши тела отстранились друг от друга. Я слышу твое тяжелое, томное дыхание. Я вижу твое смущенное лицо и порозовевшие щеки, немного припухшие от поцелуя губы. Этим всем я хочу обладать. Сейчас, сегодня. Всегда. - Не знаю, - только и отвечаешь ты, вновь притягивая меня.       Следовало отстраниться. То слово, которым называются узы, связывающие нас - я забыл его. Так удачно для этого момента, когда я совсем без стыда прижимаю тебя к себе, запускаю руки в твои мягкие волосы. Такая теплая и отзывчивая. Мысли о том, что мы делаем что-то отвратительное, уже не посещали мою голову. Если и было что-то, о чем я думал в тот момент, то это ты. Ты и твои губы, отвечающие на мой поцелуй едва ли не сильнее. Твои руки, обнимающие меня за шею, твое тело, жадно прижимающееся к моему. Если бы сейчас все злодеи этого мира стояли подле нас, и над нами нависала смертельная опасность, даже тогда я бы не оторвался от тебя. Даже ради твоего спасения не смог бы прервать столь сладостный миг, когда все запретные и грязные желания, казались чем-то настолько естественным и светлым.       Звук твоего мобильного телефона не сразу доносится до меня через одурманивающий туман страсти. Ты пытаешься отстраниться, протестующе мычишь, но я не хочу отпускать. Мое отчаяние достигает высшей точки, когда тебе все таки удается вырваться, с умоляющим "прекрати" слетевшим с твоих губ. Я тянусь в след за тобой, но ты уворачиваешься, и чуть ли не бежишь к телефону. Отвечаешь отрывисто, осипшим голосом.       Осознание произошедшего приходит ко мне неожиданно, словно ушат холодной воды, окатившей меня с ног до головы. Я целовал свою сестру. Я заставил ее почувствовать эту неправильную любовь, заставил ее ответить. И мне противно от всего этого, хочется убежать от Теи, и от себя, от чувств, которые до сих пор зовут меня к ней.       Нужно извиниться! Мы оба немного пьяны, она алкоголем, а я ею. Все так запуталось. Наши маски треснули и надломились в самых неожиданных местах. Я больше никогда не смогу назвать ее сестрой, возможно, это последний шанс что-то исправить. А ведь может случится, что ты и вовсе видишь меня последний раз. И при таких мыслях хотелось выть от отчаяния и тоски, я ведь хочу жить, пусть даже теми крохами, которые могут быть у Стрелы.       Страх сковал все мое тело, пленил разум. Я боюсь возможной смерти, я боюсь потерять своих близких. Ужас заставлял меня трепетать. Сердце билось чаще и чаще, словно желая выбраться из тесных жгутов ребер и плоти. По спине пробежал холодок. А Теа давно уже повесила трубку, но все так же стояла ко мне спиной. И я понимал, всем сердцем и душой, что надо подойти, что другого шанса может не представиться. Но не мог пошевелить и пальцем. - Спиди, - вырывается у меня негромкое, хриплое и, до боли, нежное слово. И паника наполнила все мое нутро, когда ты вздрогнула, словно от пощечины. Только не делай этого... Не толкай меня в эту бездну уныния и беспросветной тоски. Не надо! - Уходи, - тихо шепчешь ты, и теперь вздрагиваю я. - Теа, - теперь это откровенная мольба. Ощущаю, словно все мои внутренности перевернулись, и боль уже казалась реальной, а не душевной. - Прошу тебя, - повысив голос, но так и не посмотрев на меня, произносишь ты, - Оливер.       Мое имя, таким ты его не произносила уже очень давно, оно ударяет по мне словно кинжал смазанный ядом. Я не хочу уходить из твоей жизни вот так. Не хочу, что бы ты, стоя у моей могилы, вспоминала этот вечер. Я не могу остаться грязным в твоей памяти. Но и пойти против твоего слова тоже не могу.

~*~

      Зимнее солнце уже второй час заливало светом спальню. С улицы доносились приглушенные звуки города, где люди были поглощены рождественской суматохой. Они веселились и радовались праздникам и снегу, кружившем в воздухе легкими хлопьями.       Я закрываю глаза, уже который раз за эту ночь, в надежде провалиться в сон, но все тщетно. Бутылка виски на моей тумбе уже опустела, а идти за новой, чтобы хоть как-то отвлечься, не было сил. Больше не было сил ни на что, только слезы, которые, казалось, уже давно должны были иссякнуть, но нет - они редкими каплями стекали по моему лицу на подушку. В голове ни одной связной мысли, лишь отголоски прошлого всплывают в сознании обрывками воспоминаний. И к этой боли уже можно было бы и привыкнуть, но я знаю, что отпустить все так просто не получится. Пройдут годы, прежде чем жизнь вновь заиграет для меня прежними красками. Пережить смерть Оливера вновь, оказалось гораздо тяжелее. "Я не могу снова тебя потерять. Ты не потеряешь. Я никуда не денусь." "Оливер мертв, Теа."       На прикроватной тумбочке завибрировал телефон. Это уже не первый раз. Люди настолько эгоистичны, что не дают человеку смириться со своим горем, так и наровят навязать сожаления. Как будто мне это нужно. Попробуй объяснить всем, что одиночество это не самобичевание, а лекарство. Уединившись с самим собой, ты выходишь лицом к лицу со своими страхами и проблемами. Ты борешься против того, что уготовила тебе судьба. Впитываешь всю боль и разочарование, как губка. Все это остается внутри тебя. Глубоко. И ты должен вынести все испытания... или умрешь.       Может быть, лежать вот так, здесь, смотря в потолок, не самая лучшая борьба, но сопротивляться мыслям не было ни сил, не желания. Минуты сменяют друг друга, стрелки бегут вперед, а эта боль не уйдет. Раздирающая, поглощающая свет надежды, она отравляет и убивает. И мысли. Мысли страшнее всего. Бесконечные - "а что если бы", заставляют прокручивать в памяти тот вечер, когда я сама оттолкнула брата. И не потому что злилась на него из-за Малкольма, а потому что испугалась своих чувств, которых не должна была чувствовать. То безумие, которое скользнуло между нами черной, ядовитой змеей, заставило нас потерять голову. Это было неправильно. И я оттолкнула тебя. А теперь я задумалась, что это было - проявление силы или слабости.       Телефон вновь дал о себе знать. Не хочу сейчас с кем-либо разговаривать. Хочется вернуться назад, и остановить Олли. Остаться с ним, сделать все, что потребуется, лишь бы он остался. Размышления о том, что, возможно, это отчасти моя вина, уничтожали меня изнутри. И это было не трудно - винить себя - потому что и не на кого было больше свалить этот крест. Хотя остался один человек, по чьей вине все произошло - Малкольм Мерлин.       Когда лежать уже было совсем невыносимо, все тело ныло, я все же заставила себя сползти с кровати и поплелась в ванную. Приняв прохладный душ и умывшись, я с огорчением посмотрела на свое отражение в зеркале. Бледная и уставшая, с синяками под глазами, мне сразу вспомнилось то время, когда я первый раз потеряла Оливера. Сейчас было сложнее. И не только из-за самобичевания, но и от того, что я понимала - дважды чуду не случится... Внезапное озарение толкнуло меня с места, и я бросилась в спальню к мобильнику. Я знала, что где-то у меня был записан спасительный номер, и так как в телефоне его не нашлось, я начала штудировать записные книжки. Найдя заветную запись, я судорожно набрала номер, молясь что бы бывший абонент не сменил его. У меня не получилось сдержать вздох облегчения, когда на другом конце провода мне ответил хриповатый голос.       Мне казалось, что я похоронила все это дерьмо глубоко под землей прошлого, но все оказалось гораздо сложнее. Пережить снова этот ужас я смогу только так же, как и тогда. Я пообещала никогда больше не принимать наркотики, но моя мама умерла от рук психованного убийцы, а мой недо-отец косвенно виновен в смерти брата. Не жизнь - сказка. И вообще, все это больше походило на сон, на бесконечный ночной кошмар, и сама я с ним не справлюсь. Плавали, знаем. А сейчас не будет поддержки со стороны матери, не будет чрезмерной опеки Томми. Будет только всепоглощающая боль от утраты родных и любимых.       В ожидании расслабляющего вещества, я не могла найти себе места, меряя квартиру из угла в угол шагами. Для фона включила телевизор, где в очередной раз транслировались разборки в Старлинг, заварила кофе. Руки тряслись, словно у наркоманки. Я ухмыльнулась своим же мыслям. Почему, собственно, "как"? Разве я не самый натуральный наркоман?       Внезапный порыв холодного ветра, налетевший откуда-то сверху, вынудил неприятно поежиться. Ощущение мерзлоты, противное и мерзкое, заползло, казалось бы, в самую душу. Меня начал бить озноб, замерзли кончики пальцев. В открытое окно спальни безжалостно врывался морозный, зимний ветер и оказавшись в этой комнате, я вдруг поняла, насколько было душно и жарко в квартире. Громкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Сердце билось учащенно, и казалось, готово было выскочить через рот и скрыться в более спокойное место. Потому что, видит Бог, мне сейчас ой как не спокойно. И не понятно откуда взялась эта тревога?       На дрожащих ногах я спустилась на первый этаж и отворила дверь гостю. Его ухмыляющееся лицо я думала больше никогда не увижу. Слишком это... отдает воспоминаниями прошлого. Гнилыми воспоминаниями. А сейчас-то ни чуть не лучше. Парень помахал перед моим лицом маленьким пакетиком со светлым порошком, и довольно хмыкнул, когда я судорожно схватила заветный подарок. Я положила пакетик на кухонный стол и уперлась в него взглядом. - "Это был вечерний выпуск новостей" - парень увеличил звук на телевизоре и принялся листать каналы, не обращая внимания на меня, бьющуюся с сомнениями. Он вообще чувствовал себя как дома, взяв из холодильника бутылку пива, оставшуюся от предыдущего гостя, и развалившись на диване, закинул ноги на стол.       Сейчас, мне казалось, единственным разумным способом скрыться от боли, это принять "лекарство". Я знала, как хорошо оно действует, и насколько глубоко прячет действительность и окружающий мир со всеми его смертями и насилием. И я знала, что второй раз выйти из этого болота я уже не смогу. Не одна, не теперь, когда вся моя жизнь полетела к чертям собачьим. Мой взгляд упал на мобильник, небрежно брошенный мною на обеденный стол. Если сейчас позвонить Рою, или, скажем, Лорел, они ведь приедут, не позволят мне принять эту дрянь. Помогут справиться с болью потери, заставят улыбаться, а потом будут жить своей жизнью, так и не осознав, что я просто делала это ради них, не ради себя. И что каждая улыбка будет ложью, и каждое утро будет начинаться с мысли о том, что вся моя жизнь это сплошной обман. Обман, построенный на агонии утраты всей моей семьи.       Что собственно удерживает меня от того, что бы принять этот наркотик? Я со злость стукнула кулаком по столу, напугав парня так, что он даже выронил бутылку. И я поняла, что тоже боюсь. Боюсь что под дурманом я не смогу вспомнить лицо Оливера, или мамы с отцом. С моим настоящим отцом, а не больным уродом, который хотел сделать из меня убийцу, и который виновен в смерти брата.       Когда я открыла пакетик, услышала кряхтение со стороны молодого человека. Непонятно, то ли он смеялся так, то ли... задыхался. По мере того, как я приближалась к нему, звук менялся. Он становился каким-то, захлебывающимся. Метрах в трех-четырех от дивана, я подошла достаточно близко, чтобы разглядеть стрелу, торчащую из его вздрагивающего горла.       Лучник стоял наверху, на ступенях. В темноте его было плохо видно, лишь смутные очертания, но тем не менее это был он. И по непонятной причине я не собиралась убегать, или драться. Что ж, если он попытается и меня убить, может так даже лучше. Он медленно приближался, словно выжидая. Может думал что я дам дёру, но я осталась на месте. Мне даже не было страшно, лишь легкое волнение. Он был уже в нескольких шагах от меня, когда снял свой капюшон. Я вздрогнула, узнав знакомые очертания, а когда он снял маску, сердце больно сжалось, пропустив пару ударов. От шока я выронила злосчастный пакетик. Судорожный вдох, затем выдох, и мои глаза наполнились слезами.       Олли опустил взгляд на упавший из моих рук наркотик, а потом снова посмотрел на меня. И сколько времени прошло, пока мы играли в гляделки, я не знаю. Все это казалось таким нереальным. В одночасье все изменилось, вновь вернулось желание жить. - Глупая, - выдохнул брат. - Ты умер, - одновременно выпалила я. - Тебя же убили! Как... - Я бросилась к нему, рассматривая, словно ища подделку. - Это Малкольм тебе сказал? - Мне показалось, или в его голосе присутствовала не свойственная Оливеру ехидность?       Но сейчас это волновало меня не больше, чем мертвый парень на моем диване. Я крепко обняла брата, боясь что он исчезнет словно сон по утру. Было тихо. Кроме работающего телевизора, посторонних звуков почти не было слышно. Олли обнимал меня в ответ, успокаивающе водя рукой по голове. И впервые за это время я почувствовала тепло. Настоящее, разливающееся по всем телу и обволакивающее меня, словно солнечный свет. И спокойствие. - Теа, - он произнес мое имя не размыкая объятий, тихо, почти шепотом, а его теплое дыхание коснулось моего уха.       Его голос отразился терпким воспоминанием поцелуя на моих губах. Я задрожала, и крепче прижалась к Олли, что бы хоть как-то скрыть свое смущение. Он, кажется, все понял и не отстранился. Мы опять стояли молча какое-то время, но в итоге брат не выдержал. - Со мной кое-что случилось, - он все так же говорил шепотом, словно нас мог кто-то подслушать. - Что-то темное.       Было страшно взглянуть на Оливера. Я боялась увидеть его лицо, потому что не знала, как теперь быть после всего, что между нами произошло. А в голове назойливым роем вились вопросы. Куча вопросов. Что произошло? Как он выжил? Помнит ли он, как мы расстались? Помнит ли тот поцелуй, который заставляет меня трепетать, словно лань перед хищником. Все же Олли отстранил меня и настойчиво заглянул в мои глаза, а я спряталась, отвела взор. И словно бы пронзил насквозь своим темным взглядом. Оливер изменился, он был собой и одновременно кем-то другим. Чужим. Незнакомым. Желанным. Но мы так и стояли, не произнеся ни слова, слишком близко друг к другу, что бы разойтись, и слишком далеко что бы понять. Осознать, как аморальна вся сложившаяся ситуация. Воздух вокруг был тяжелым. Нити контроля между нами натянулись, жалобно скрипя.       Я все же нашла в себе смелость посмотреть на Олли, и его взгляд загнал меня в угол. Сердце вновь ускорило свой ритм, словно дикий зверек заметался в клетке. А в голове настойчивые мысли - убежать, оттолкнуть. Значит остался еще здравый смысл. Но не надолго. Когда я почувствовала, как ладонь Олли медленно скользнула по моей руке вверх, по плечу, откинув пряди волос за спину, по шее, нежно коснувшись ушка и скрылась в волосах, все вокруг потеряло свой смысл. Я ощутила слабость, и схватилась за вторую руку Оливера, чтобы не упасть. Все плохо. Я четко осознала это сейчас, когда он, посмотрев на то место, где я его коснулась, судорожно вздохнул одновременно со мной. Те жалкие частицы самоконтроля и разума лопнули, как натянутая тетива. И я не знаю, кто первый сдался, да и это не имеет значения.       Мы оба потянулись друг к другу, и я снова почувствовала вкус его губ. Поцелуй гораздо более требовательный и жесткий, в отличии от неловкого касания в первый раз. Оливер уже не просто поддерживал, он до боли сжимал мои плечи, без сомнения останутся синяки. Я почувствовала настойчивый язык брата, и, возможно, хотела отступить, но он мне этого не позволил, зажав между собой и ближайшей колонной. Никакие тренировки не помогли бы мне выбраться из стальной хватки сильных рук, и вовсе не потому что я слаба, а лишь от того, что не хочу. Желание опьяняло. Олли приподнял меня, и я обхватила его ногами. Он переместился к обеденному столу, ногой отпихнув мешающийся стул, и усадил меня на гладкую поверхность. - Мы совершаем ошибку, - прерывисто выдохнула я, когда мы отстранились друг от друга, чтобы избавиться от одежды. - Сейчас самое время оттолкнуть меня и уйти, - каким-то стальным голосом произносит он, не прекращая при этом стягивать с себя костюм.       И мы снова вернулись друг к другу, растворяясь в своей любви, и своей страсти. Каждое прикосновение Олли отзывалось глухим ударом сердца. Он причинял мне боль, не только душевную, но и физическую. Но мне хотелось этого. Хотелось почувствовать всего его, всю гамму чувств, которые он мог мне дать. Мы были одним целым, едиными в своей неподдельной любви. В какой-то момент я увидела тень сомнения в его глазах, и сама испугалась. Испугалась что он уйдет, вновь, как в тот раз. Я сильнее притянула его к себе, целуя в шею, чувствуя, как он двигается во мне. Это было так грязно, и так прекрасно одновременно, что у меня даже не оставалось сил и желания думать.       Думать о том, что будет после...