Рождественская ночь

      Рождественская ночь – особое время. В эту ночь не хочется отсыпаться перед тяжелым днём, а хочется выйти из дома и прогуляться по пустующим, утопающим в свете гирлянд, тихим улицам, прислушиваясь к скрипу снега и громыханиям салютов, к шагам незаметно уходящего в прошлое года. Этой ночью отчётливо ощущается волшебство, которое скрывается в каждом вдохе морозного воздуха, в каждой упавшей на нос снежинке. И невольно ведь, как наивный ребенок, забываешь о здравом рассудке и начинаешь ждать какого-то необыкновенного чуда, ведь Рождество – самая пора для чудес.       Вот и Нитори, пряча замерзшие руки в карманы куртки и потупив взгляд, бредёт вдоль спящих домов. А рядом с ним – Рин, который молчит, не решаясь нарушать сложившуюся идиллию своим голосом. Ещё никогда они не гуляли вот так вот: вдвоем и ночью, по пустующему городу. Ещё ни разу они не разговаривали обо всем на свете кроме плавания, ни разу не смотрели вместе на салюты и ни разу не пили вдвоем ароматный и обжигающе горячий капучино в пластиковых стаканах. Для Нитори рождественское чудо сбывается здесь, в безлюдном проулке, освещенном лишь лампами уличных гирлянд, которыми увешаны разодетые в снежное кружево деревья. Он рад этой незамысловатой прогулке вместе с дорогим сердцу человеком, рад каждому мгновению волшебной рождественской ночи.       Пускай пришлось на свой страх и риск, без ведома родителей сбежать из дома, пускай в летних кроссовках, наспех найденных в шкафу, не особо тепло, да и натянутые до самых кончиков пальцев рукава не спасают от холода. Пускай. Все это вместе взятое не помешает тому странному, но, несомненно, приятному и волнующему предвкушению чего-то удивительного. Хочется начать грызть от томительного ожидания ногти, теребить свисающий с воротника шнурок, но Нитори боится вспугнуть доселе незнакомого зверя, поэтому лишь прокручивает в голове недавние события, всё так же задумчиво глядя себе под ноги.       На площади столпилось огромное количество народу – все хотели посмотреть на ежегодный городской салют. Галдящая толпа поначалу и не заметила, как в ночное небо взмыл первый сверкающий залп, который с треском раскололся на тысячи разноцветных искр. А следом за ним – второй, третий, четвертый, и все они, захватывающе яркие и разноцветные, рассыпались причудливыми звездами, закручивались замысловатыми спиралями и собирались в надписи. Нитори, никогда ранее не видевший рождественский салют настолько близко, что можно почувствовать упавшую на ладонь искру, с восторгом наблюдал за развернувшимся в небе шоу. Завороженный им, Айчиро не обратил внимания на счастливо улыбнувшегося Рина, который поспешил спрятать невольно поднявшиеся уголки губ в складках шарфа.       После представления они купили в автомате по пластиковому стаканчику с кофе и продолжили прогулку по улицам, обжигая пальцы о горячие бока чашек, смеясь и разговаривая. Но Нитори слишком много времени проводил рядом с Мацуокой, чтобы не разглядеть за острозубой улыбкой едва заметное волнение, будто Рин хотел что-то сказать, но каждый раз в нерешительности останавливался.       – Ай, – Мацуока вдруг останавливается на месте и мягко кладет ладони на плечи застывшего рядом Нитори. Улыбка исчезает с его лица, брови слегка сдвигаются к переносице. Айчиро напрягается – вот оно, то самое. Рин сжимает пальцами тонкую ткань куртки, делает глубокий вдох, зажмуривается и выдает: – Я хотел извиниться. Прости меня за всё, пожалуйста.       – Всё в порядке, что вы, – Нитори растерянно улыбается, почему-то чувствуя разочарование. – Вам незачем извиняться передо мной, – он пятится назад, но оказывается захваченным в крепкое кольцо объятий.       Наклонившись, Рин утыкается холодным носом в шею ошарашенного и что-то бессвязно мямлящего Нитори и тихо выдыхает:       – Прости меня вот за это, – а затем резко выпрямляется и целует Нитори в приоткрывшиеся от удивления губы.       Первый поцелуй похож на прыжок с парашютом: земля уходит из-под ног, сердцебиение учащается, внезапный прилив адреналина выбивает из легких последний кислород. Нитори, боясь свалиться с предательски подкосившихся ног, обхватывает Рина за талию, немного уняв бушующую внутри бурю, отвечает на поцелуй неуверенно и неумело, но со всей искренностью, которой только можно поделиться с любимым человеком. Нитори с трудом верит в происходящее вокруг. Все мысли исчезают, оставляя после себя лишь желание стоять так в обнимку с Рином посреди улицы, под сыплющими с ночного неба хлопьями снега, и никуда не уходить. Никогда.       А потом они, счастливые и продрогшие, ещё очень долго сидят на скамейке возле одного из магазинов и целуются, пока от легких покусываний не распухнут и не покраснеют замерзшие губы. На центральных улицах кипит праздничная, нарядная, наполненная весёлой музыкой, смехом и поздравлениями, жизнь, а здесь, в отдаленных переулках на самой окраине, тихо и спокойно, уютно. И этого им вполне хватает, чтобы в новом году почувствовать себя по-настоящему счастливыми. В эту рождественскую ночь много чего произошло в первый раз: первый раз Нитори ослушался родителей и сбежал ночью из дома, первый раз увидел салют вживую, первый раз поцеловал своего семпая и первый раз убедился на собственной шкуре, что чудеса всё же случаются.       – Представляю, какой в Токио фейерверк устраивают. Наш, наверное, и рядом не стоял, – Нитори вздыхает и проводит пальцами по разметавшимся на его коленях бордовым волосам Рина, бесцеремонно лежащего прямо с ногами на скамейке.       – Не знаю, как там в Токио, а в Сиднее красотища такая, что никогда забыть не сможешь, даже если очень захочешь. Вот закончишь школу через два года, я за тобой приеду и заберу к себе, – Рин мягко перехватывает рукой запястье Айчиро и прикасается губами к тыльной стороне его ладони.       И Нитори почему-то точно уверен, что всё так и будет. А еще он уверен в том, что готов провести вместе с Мацуокой все последующие семьдесят таких же волшебных и счастливых рождественских ночей, наполненных огнями спящих улиц, дымящимся капучино и, несомненно, чудесами.