I'll Be Yours

23 ноября 2005 года Этого пациента спасти не удалось. Анна Штерн устало стянула с рук окровавленные перчатки и зашвырнула их в кювету, переполненную использованными тампонами. Следом за ними отправилась и медицинская маска. Выключив лампы над столом, она отсоединила от тела приборы и накрыла его простыней. На белой ткани тут же проступили алые пятна – она не стала зашивать труп. Что с ним будет дальше – ее не заботило. В клубе все равно нет морга. У раковины она долго стояла, держа ладони под струей теплой воды. Пальцы не гнулись. В ушах все еще стоял непрерывный звук электрокардиографа, назойливый писк, какой бывает при воспалении барабанных перепонок. Все было напрасно. Анна невесело усмехнулась своему отражению в маленьком квадратном зеркале над умывальником. Глаза запали, вместо лица – череп, туго обтянутый желтой кожей. Она чувствовала, что находится на грани нервного и физического истощения. Еще немного, и это ее придется накрывать простыней. Отражение ожило, злобно сверкнуло налитыми кровью зенками и прошамкало голосом отца: - Из человека, который держится за свои промахи, никогда не выйдет хорошего врача. Анна цыкнула на распоясавшуюся галлюцинацию и с остервенением намылила руки. Потом еще раз, еще раз и еще… Пока кожа не заскрипела от чистоты. Набрав полные ладони воды, она поплескала ей в лицо и снова подняла глаза на свое отражение. Зазеркальная Анна вела себя смирно и нотаций читать не пыталась. Бросив на пол халат и шапочку, Анна схватила сумку и покинула лазарет, не оглядываясь. По инструкции полагалось привести в порядок рабочее место, отдать инструменты на стерилизацию и утилизировать отработанные материалы… Но по той же инструкции на операцию ей в помощь полагались анестезиолог и ассистент. Чтобы не пришлось в одиночку несколько часов подряд спасать безнадежного пациента, падая от усталости. Зазеркальная Анна увязалась следом, карикатурой отражалась в оконных стеклах: - Хирург, у которого трясутся руки – последнее дело. Тебе нельзя браться за настоящую работу. Иди в детский сад, лечить сопливые носы и разбитые коленки… - Да заткнись ты! Анна раздраженно рявкнула на болтливое окно. Проходящие мимо люди торопливо прижались к стене, уступая дорогу сумасшедшей. Штерн пронеслась мимо, кубарем скатилась по лестнице и пинком открыла дверь, вырываясь на свежий воздух. Будь у нее чуть больше сил, в клубе не осталось бы целых окон и зеркал. На улице ее заколотила дрожь, уже от холода. Ноябрь перевалил за середину, небо нависало низко, как крышка адской сковородки. В воздухе парили невесомые капельки тумана, пропитывающие все промозглой сыростью. Чувствуя, как подкашиваются колени, Анна плюхнулась на резные перила крылечка и достала из сумки жестянку с сигаретами. Табачный дым немного успокоил и помог согреться. Штерн сидела у служебного входа в клуб, напоминая нахохлившуюся ворону, курила, и пыталась понять, почему ее жизнь стала такой поганой. Когда друг отца предложил ей работу, она согласилась без размышлений. Стоило, конечно, навести справки об этом заведении – от знакомых папаши можно ждать любой подлости… Но тогда Анна была не в том положении, чтобы воротить нос: после неприятного инцидента на предыдущем месте, она три месяца провела в тюрьме, дожидаясь суда. У нее отобрали лицензию и приговорили к выплате штрафа. Хорошо хоть у погибшего не нашлось родственников, тогда пришлось бы раскошелиться и на моральный ущерб. Анна переехала в квартирку попроще, продала и заложила все мало-мальски ценное. Но на покрытие долга этого не хватило. Ирония судьбы – откуда взять денег, если нет работы? Ни одна больница не брала ее даже судна выносить. А заниматься частной практикой без документов – прямая дорога обратно в тюрьму. Отец, разумеется, не собирался помогать финансово. Он вообще не разговаривал с дочерью последние несколько лет. Поэтому Анна искренне удивилась, когда к ней пришли по рекомендации от доктора Штерна. Так она оказалась в клубе. Здесь никого не смущало отсутствие лицензии и обстоятельства увольнения с прошлого места – солидному заведению не докучали с проверками, Анну ценили за ее работу. Поначалу все было легко: заштопать порванную задницу, поставить капельницу перебравшему гуляке, собрать кровь и отнести в частную лабораторию на анализ… Ей давали все необходимое оборудование, лекарства и щедро платили. Когда из шкафов полезли скелеты, было уже поздно. Анна вляпалась по уши. Она поняла, почему отец именно ее посоветовал хозяину «Цветов греха» – он выбрал, кого не жаль. И вроде бы странно ждать от папаши чего-то другого, но все равно обидно. Мало мне с ним проблем, так он еще и мерещится… На плечи Анны легло пальто, заботливо укрывая от холода. Штерн инстинктивно вздрогнула от неожиданности и обернулась посмотреть, кто к ней так тихо подкрался. Рядом стоял хромоножка-Вествуд, верный пес мессира. - Вы выбежали без пальто, – в его голосе слышался мягкий укор, – Так и простудиться недолго. Штерн хмыкнула и, зажав в зубах окурок, продела руки в рукава своего заношенного шерстяного балахона. В голове промелькнула мысль о том, что она наверняка сейчас жутко выглядит, а воняет и того гаже, в лазарете под лампами пот с нее градом катил. Но она и бровью не повела – мнение Корнелия по поводу ее внешности интересовало Анну в последнюю очередь. - Как все прошло? – Он все не унимался. Понятно, что Вествуд вышел сюда не для того, чтобы ее укутать. Ему нужна была информация… Хотя камеры клуба наверняка дали ему вполне достоверную картину случившегося. - Сдох, certainly. Почки отбиты, селезенка разорвана, обильное кровотечение в брюшной полости… Да еще и доставили его не сразу. – Анна щелчком отправила окурок в кусты и достала еще одну сигарету. Корнелий галантно щелкнул зажигалкой. Чудак вечно таскал ее с собой, хотя сам не курил. – В общем, безнадежный случай. - Вы сделали все, что смогли. Анна недобро прищурилась, предостерегая хромоножку от проявлений вежливого участия. Обычно Вествуд был скуп на эмоции, и Штерн это в нем полностью устраивало. - Без вас знаю, – грубо рявкнув, она с усилием смягчила тон, - Лазарет нужно привести в порядок. Вынуть из трупа оставшиеся инструменты, зашить его и… - Об этом позаботятся. – Корнелий прервал поток указаний вежливым кивком. Разумеется, так и будет. Когда Анна в следующий раз заглянет в медицинский кабинет, он окажется идеально убранным и стерильно чистым. В шкафу обнаружится новый халат. На банковском счету – солидная премия за старание. Такое повторялось уже не раз. - Вы должны взять выходной. Отдохнуть, выспаться. Хотите есть? Я отдам распоряжение на кухню. - Нет! – Анна протестующее помахала рукой, осыпая пальто сигаретным пеплом. – Я поем дома. Ее мутило от голода, но никотин на пустой желудок и болтливые зеркала отбили всякий аппетит. - Хорошо, тогда позвольте отвезти вас домой, – предпринял Вествуд следующую попытку проявить учтивость. - Я сама доберусь. Анна поднялась с перил и закинула сумку на плечо. Уже спускаясь по лестнице, она обернулась к Вествуду, чтобы рассказать ему то, ради чего он пришел. В этот раз удалось обойтись без мата, она слишком устала, чтобы вкладывать в голос эмоции. - Пациент поступил ко мне слишком поздно. На его теле были множественные гематомы, пары ногтей не хватало. Передайте Мессиру, что над мальчишкой поработал настоящий мясник. И, судя по всему, продолжалось это долго. Недели, может, месяцы – некоторые раны почти зажили. Хромоножка снова вежливо кивнул. Анна поняла, что это указание он проигнорирует – у трупа в лазарете не было знака принадлежности к привилегированной касте. Так, рядовой работник клуба. Значит, Бернштайну никто ничего сообщать не станет. А ван Лоо увидит в случившемся лишь возможность продать трудному клиенту еще кого-нибудь. От ярости Анна была готова плеваться кипятком. Она злилась на хромоножку, на управляющего, на всю эту банду, которой вынуждена была помогать. Будь ее воля, она давно бы свалила из этого гадюшника. Но… Всегда есть какое-то «но». Выбравшись на улицу через заднюю калитку, Штерн поплелась к ближайшей трамвайной остановке. На улице уже почти стемнело, повсюду зажигались фонари, из кабачков и кафе звучала музыка… Несмотря на прохладу толпы людей гуляли, отмечая удачное завершение еще одного рабочего дня. Анна подняла воротник пальто, отгораживаясь от шума. Смерть пациента для нее была личным оскорблением и пищей для паранойи. Штерн никогда не жалела, что не бросила медицину. Потеряв лицензию, она могла начать новую жизнь. Устроиться официанткой, водить такси или выгружать мусорные ящики… Занятия не хуже любых других. Но отец с детства внушал ей, что она не сможет пойти по его стопам, обвинял дочь в бездарности, в том, что она позорит профессию врача. Поэтому Анна добилась признания в профессии назло ему. Иногда ненависть мотивирует больше, чем любовь. Ее всегда бесило то, что коллеги и знакомые сравнивают их, хотя отец и дочь работали в разных областях медицины. Все считали, что своим успехом она обязана знаменитому отцу. Тому самому, который отвернулся от нее, навсегда вычеркнув из своей жизни. И случилось это задолго до суда… Анна никогда не сдавалась. Но после скандала только ослиное упрямство помогало ей не отчаиваться. После той заварушки хозяин клуба ее выручил, хотя, разумеется, у него в этом деле была своя выгода. Он платил ей хорошие деньги. И всегда относился с уважением. Поэтому она продолжала держаться за эту поганую работу. И еще – Анна видела, что бывает с людьми, которые идут против Мессира… Дождавшись трамвая, она загрузилась в набитый вагончик и пару раз шумно откашлялась, харкнув на пол. Потом с энтузиазмом начала копаться в своих буйных кудрях, периодически что-то из них выуживая. Добычу она увлеченно рассматривала и щелчком отправляла от себя в сторону, как окурок. Представление возымело свое действие: несмотря на час пик, вокруг бомжеватой девицы образовалось обширное пустое пространство. Она устроилась на двойном сиденье, широко расставив ноги, и спрятала нос в воротник пальто, надеясь подремать несколько остановок. Но сон не шел – после суток напряженного бодрствования организм отказывался отключаться, пока не выработает весь свой резерв. В окне отражался залитый светом вагон, словно параллельно с ними ехал еще один трамвай. Там зазеркальная Анна свернулась калачиком в уголке, обнимая колени. - Вякнешь что-нибудь – прибью, - мрачно пообещала Штерн отражению. На следующей остановке трамвай совсем опустел. Доехав до восточной окраины Амстердама, Анна вышла у парка Флево и свернула в индийский квартал, где снимала квартирку. Тут в порядке вещей были смуглые велосипедисты в тюрбанах, но не было ни одного приличного заведения с ориентальной кухней. Под ногами похрустывал ледок на кромках луж, при выдохе изо рта вырывалось облачко пара. Разбушевавшийся ветер гонял по улицам обрывки газет и ярких полиэтиленовых упаковок. Здесь было заметно холоднее, чем в центре. Пройдя через площадь Керам, Анна повернула в свой переулок, заваленный грудами мусора. Привычно перепрыгивая через кучки отбросов, она добралась до своей хибары. На едкий смрад, от которого стало бы плохо любому нормальному человеку, она даже не поморщилась – давно привыкла. В этом районе были большие проблемы с вывозом отходов, перебои с электричеством и отоплением, поэтому арендная плата составляла сущие гроши. Поднявшись на последний этаж своего муравейника, Анна повоевала с заедающим замком, отворила хилую картонную дверь и включила свет. С кухонного стола, заваленного грязной одноразовой посудой, прыснул врассыпную табун откормленных тараканов. Ее квартирка напоминала берлогу холостяка-алкоголика: сырые потолки, отваливающиеся обои, вечный бардак, в котором попадались не только насекомые, но и крысы… Анна редко бывала здесь. А когда приходила – меньше всего хотела «вить гнездо». По сути, ей было все равно, где жить, лишь бы платить поменьше. Но это местечко Штерн нравилось. Здесь из окон был потрясающий вид: на перекресток и трамвайные рельсы, по которым ходили вагончики, время от времени рогами высекая из проводов снопы искр. Бросив пальто на спинку стула, Анна сунула нос в холодильник. Как и следовало ожидать, из еды там обнаружилась только горчица, да и та прокисла. Разочарованно цокнув языком, Штерн порылась в сумке. На самом дне отыскалась маленькая плитка бельгийского шоколада, которую она проглотила, не распробовав вкуса. На ходу сбрасывая ботинки и одежду, Анна продефилировала в ванную комнату. Предусмотрительно не глядя в зеркало, она открыла кран и заткнула слив. Через четверть часа Штерн блаженствовала, по шею сидя в горячей воде с пеной. Лучший способ перезагрузить мозги – отмыться и выспаться. Из всех методов, которые она знала, это был самый легальный и действенный. Вторая ночь без сна, не удивительно, что со мной отражения разговаривают. Посплю и все пройдет. Жаль, что нельзя отключить телефон. По условиям контракта она обязана была оставаться на связи даже в свои редкие выходные. Вествуд наверняка позаботится о том, чтобы из клуба ее не беспокоили. Но практика показывала – всегда найдется придурок, который испортит ей отдых. «Доктор, я закрыл глаза и вокруг стало темно. Это нормально??!» Тяжело вздохнув, Анна намочила маленькое полотенце и положила его на лицо, откинувшись затылком на бортик ванны. Глаза болели так, словно под каждое веко ей высыпали по мешку с песком. И писк электрокардиографа все еще стоял в ушах. Штерн не боялась трудностей. После окончания учебы она год стажировалась в отделении неотложной помощи муниципальной больницы Метрополитен в Нью-Йорке. Работая круглыми сутками, Анна быстро научилась заковыристо материться на английском, молниеносно реагировать и философски смотреть на жизнь. Практика показала – человеческий идиотизм беспределен. Люди умирают тысячами способов, от нелепых до самых банальных. И спасти можно далеко не всех. Мужчины и женщины, молодые и старые, Штерн быстро перестала принимать их близко к сердцу. Кто-то умирает, кто-то остается калекой… Принимать чужую боль, как свою – привилегия хорошего человека и верный признак плохого врача, особенно в неотложке. Лишние эмоции мешают, из-за них теряешь хватку, начинаешь совершать ошибки. Часто бывает так, что ничем помочь уже нельзя. Со временем начинаешь чувствовать такие моменты. Анна открыла в себе эту способность уже в Амстердаме, продолжая работать в экстренной помощи и травматологии. Одного взгляда на поступившего пациента ей хватало, чтобы понять: человек – не жилец. Сколько ни старайся, с того света его уже не вытащить. Сегодняшний не должен был умирать. Просто не хватило времени. Не было помощи. Человек умер, потому что она не справилась. Отражение широким движением ладони протерло запотевшее зеркало со своей стороны и постучало по нему надтреснутым ногтем, привлекая к себе внимание. - Тебе бы выпить, подруга… А то так недолго и с катушек съехать. Штерн кивнула на неожиданно-рациональное предложение галлюцинации и нырнула в ледяную воду. Вода в ванне совершенно остыла – похоже, она заснула. В ее личном рейтинге самых глупых смертей этот способ входил в первую дюжину. Отфыркиваясь от воды и хватая ртом воздух, Анна вынырнула и швырнула мокрое полотенце в издевательски ухмыляющееся отражение. Где-то в квартире надрывался телефон. Дрожа от холода, Штерн неуклюже выбралась из ванны и прошлепала в комнату. Телефон замолчал и через несколько секунд зазвонил опять. Похоже, звонили уже давно – значит, случилось что-то скверное, требующее ее немедленного внимания. Нашарив трубку в кармане пальто, Анна ответила: - Да?! - Ну наконец-то! Ты там спишь что ли? Это ван Хейден. - Какой к черту ван Хейден?! - У которого Брабер, дура. Приезжай немедленно. - Что случилось? - Ты мне нужна. - Объясни толком… - Нет времени. Приезжай! Истеричный инвалид отключился. Анна осталась стоять посреди комнаты – голая, дрожащая, с телефоном у уха. Да вашу ж бабушку… Чертыхаясь, она вернулась в ванную комнату, схватила фен и полотенце. Память услужливо подсказывала Анне, что Брабера она штопала чуть больше недели назад. Если бы в рану попала инфекция, Габриэль позвонил бы раньше – такой не станет тянуть до последнего. Значит, либо швы разошлись, либо он покалечил свою шлюшку как-то еще. Волосы высохли сосульками, на теле было неприятное ощущение корки грязи. Но у Анны не было времени на то, чтобы домыться. Януш Брабер принадлежал к привилегированной касте, таких называли бернштайновыми бабочками. Если он случайно окочурится, Мессиру сразу сообщат. И не дай Бог герр Бернштайн решит, что Анна недостаточно старалась. Штерн металась по комнате, собирая разбросанную по полу одежду. Габриэль ван Хейден ей сразу не понравился – наглый, мнительный, эгоцентричный… Конечно, все клиенты клуба были далеко не сахарные пони, но этот переплюнул многих. А если учесть, в каком клоповнике он жил, то вообще удивительно, как ему достался элитный экземпляр. Хотя, это как раз объяснялось просто. Управляющий Януша остро не любил за что-то, и всегда старался устроить ему контракт похуже. Но если Брабер откинется, спросят не с ван Лоо, а с нее. Кое-как зашнуровавшись, Анна схватила сумку и выбежала на лестницу, хлопнув дверью. Только бы успеть… *** Нитка речного жемчуга ленивой змеей скользнула по коже, оставляя после себя ощущение прохладной щекотки. Януш закусил губу, сдерживая прерывистый вздох, и зажмурился. Мейстер Габриэль нависал над ним, неторопливо перебирая бусины своими ловкими, паучьими пальцами. Петля ожерелья медленно стекла вниз по держащей ее руке и снова коснулась груди распростертого на постели Брабера. Януш зажмурился еще крепче, и окаменел в ожидании продолжения. Хозяин дразнил его, методично сводя с ума: жемчужное лассо прокатилось по телу, зацепив сосок, пересчитав ребра… Скатилось вниз по впалому животу. Самая крупная жемчужина уютно легла в ложбинку пупка, как в плоть вырастившего ее моллюска. Габриэль наклонился ниже, касаясь дыханием живота Януша. Тот вздрогнул, невольно нарушая траекторию движения покачивающихся бус. - Тш-ш-ш… Не шевелись, - хозяин говорил тихо, мягко, но у Брабера и в мыслях не было его ослушаться. Послушно замерев, Януш приоткрыл глаза и сквозь ресницы наблюдал за тем, как Габриэль укладывает ожерелье спиралью у него на животе. Это было похоже на какой-то языческий ритуал. Брабер боялся дышать, чтобы не помешать хозяину священнодействовать над своим телом, как над алтарем неведомого культа. Габриэль уложил в спираль последнюю бусину и немного отстранился, чтобы полюбоваться на результаты своих трудов. Януш поднял веки, глядя на него во все глаза: на лице ван Хейдена чувствовалось удовлетворение от хорошо проделанной работы. В темных зрачках, разлившихся во всю радужку, таял перламутровый блеск жемчуга. Габриэль ловко поддел пальцами центральную жемчужину из пупка и небрежно размотал все ожерелье в обратную сторону, как ленту серпантина. Когда последняя бусина вернулась в хозяйскую ладонь, Януш позволил себе дышать. - Скрести руки. Брабер заворожено подчинился тихому голосу, перекрещивая запястья. Ван Хейден неторопливо и обстоятельно связал их ниткой жемчуга – туго, так, что пальцы сразу онемели… И остро заныла кожа, защемленная между бусинами. Януш покорно закинул руки за голову, подчиняясь молчаливому приказу. Габриэль навалился на него, укрывая своим телом и поцеловал в губы, так же требовательно-равнодушно, как в первый раз. Брабер подался навстречу хозяину и жалобно заскулил от облегчения и благодарности, жарко отвечая на поцелуй… Так он и проснулся – выгнутый дугой, с руками, запутавшимися в наволочке подушки. Упав на постель, Януш с беззвучным стоном зарылся лицом в одеяло, пытаясь вернуть рассеявшийся сон. Габриэль ван Хейден снился ему каждую ночь. Сновидения были похожи на калейдоскоп, в котором причудливо мешалось все, что Брабер знал о хозяине – привычки, поступки, жесты… Его мозг, одержимый идеей близости, по ночам причудливо искажал события прошедшего дня. Во снах мейстер Габриэль доводил его до изнеможения. И дело было не в сексуальном возбуждении, как таковом. Несмотря на явный эротизм фантазий, вся соль заключалась в демонстрации покорности со стороны Януша. И том, что ван Хейден эту покорность благосклонно принимал, пробуя на прочность тысячами разных изощренных способов. Браберу нравилось чувствовать контроль над собой. Ему доставляло удовольствие ощущать чужую власть, как на психологическом, так и на чувственном уровне. И, в отличие от многих других работников клуба, для него это не было игрой. В свое время Януша хорошо вымуштровали – он искренне верил в право хозяина распоряжаться его жизнью. И был готов для него на что угодно, без ограничений. Поэтому, как правило, его контракты продолжались не неделю-две, как у всех, а гораздо дольше. Владельцы ценили Брабера за верность и безотказность. А в клубе он считался «полезным сотрудником» за способность найти подход к любому, даже самому сложному клиенту. Ван Лоо никогда не задумывался о том, как тяжело это дается – просто спихивал на Януша грязную работу. Поэтому послужной список у него был тот еще. В основном его хозяевами были люди неуравновешенные, агрессивные или немощные. Януш не делил их на достойных или недостойных и полностью отдавал себя служению. Ко всем клиентам Януш очень привязывался, испытывая нечто среднее между Стокгольмским синдромом и безграничной собачьей преданностью. И делал все, чтобы хозяин был счастлив… Зачастую его усилия не ценили. Еще чаще ему приходилось терпеть боль и страх. Брабер умел находить определенное удовольствие и в этом, принимая такое поведение как демонстрацию власти. Все остальное в его работе было вполне рутинно: сопровождение, секс, простейший медицинский и бытовой уход. Подобная психологическая самоотдача имела определенные последствия. После окончания контракта Янушу всегда нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя. Побороть зависимость от человека. Выкинуть из памяти лишнее. От пары дней до месяца – в зависимости от длительности и эмоциональности контакта. С каждым разом это давалось все легче и легче. Опыт рос, вера в сказки таяла. Мэнир управляющий не позволял долго прохлаждаться без работы. В этот раз он вообще проявил чудеса коммерции, продав Януша за один вечер. Обычно обработка и проверка нового хозяина занимали гораздо больше времени. Брабера не в первый раз дарили, но еще никогда – человеку, который так яростно отказывался бы от подарка. Мейстер Габриэль вообще рвал все шаблоны. Рядом с ним не получалось действовать по привычной схеме, постепенно налаживая контакт. Ван Хейдена швыряло из крайности в крайность, стремительно, будто он переключал рубильник. Он был деструктивен и деспотичен, в первую очередь по отношению к самому себе. Легко увлекался какой-то идеей и так же легко попадал под чужое влияние. Анна наглядно продемонстрировала это, быстро переубедив ван Хейдена ничего не сообщать брату о… маленьком происшествии. Плюс ко всему, Габриэль был крайне мстителен, при этом его месть носила как импульсивный (поцелуй на глазах у брата), так и вполне расчетливый характер (секс-объявления с телефоном Винсбурга). Несмотря на инвалидность, хозяин не упивался жалостью к себе, как это делали многие в его положении. Он отвергал помощь и не подпускал к себе близко даже брата. Особенно брата. Хотя какие-то люди в его жизни явно были. Чего стоил только этот тип со столовым ножом или таинственные розы… Ван Хейден вымещал на кошке недостаток любви и впадал в буйную истерику, стоило кому-то вмешаться в привычный уклад вещей. Наверное, ему очень нелегко далось организовать свою одинокую жизнь в этом доме, похожем на опустевшую морскую раковину. Януш решил приложить все усилия, чтобы максимально безболезненно прижиться здесь. Как бы хозяин не отказывался, он ему нужен и должен быть рядом: спускаться в подвал, чтобы разжечь потухший котел, искать пропавшую Бастет, бегать за пончиками, если мейстер вдруг захочется перекусить. Брабер понимал, что Габриэль станет сопротивляться вторжению. Сильный характер вообще редко бывает покладистым. Он был готов к этому. Но совсем не рассчитывал, что сойдет с ума. Проблема в том, что в отличие от всех прежних владельцев Януша, мейстер Габриэль был молод и весьма привлекателен. Обманчивая хрупкость его тела, трогательно-худые руки и совершенно сумасшедшие глаза сделали свое коварное дело – Брабер увлекся. А то, что ван Хейден избегал его, не позволяя даже самых невинных прикосновений, только подбрасывало дров в костер. Раньше Януш не позволял себе настаивать, если клиент не желал его. Но до этого он никогда так не хотел секса со своим хозяином. Януш повел себя недопустимо. Без разрешения остался в постели хозяина, а утром… Глаза у Габриэля ван Хейдена были цвета ружейной стали с легким оттенком морозной синевы. Это последнее, что Януш запомнил до того, как отрубился от боли. Он слишком поторопил события и получил по заслугам. Чтобы спасти Брабера, хозяин многим пожертвовал. Навлек на себя проклятие под названием «доктор Анна Штерн». Солгал брату. Не говоря уже о том, что ему пришлось сначала изваляться в кровавой луже, а потом ползти по коридору с дневником Януша в зубах. Оттиск сохранился на обложке. Януш гладил его каждый раз, когда брал томик в руки. Поцелуй, которым мейстер Габриэль хотел позлить брата, подарил Браберу надежду, что не все еще потеряно. Но вечером того же дня, полного событий и случайностей, ван Хейден поставил ему ультиматум. - Не смей больше лезть ко мне. Если ты еще раз попробуешь учудить что-то вроде утреннего, я таки раскрою тебе башку. То же самое произойдет, если ты станешь стучать на меня брату или своим мафиози. Если тебя будут расспрашивать, отвечай, что у нас все прекрасно. Все понял? - Да, хозяин. - Можешь остаться здесь, если будешь вести себя тише воды и ниже травы. У тебя будет постель и еда. Сопрешь что-нибудь в ломбарде – сдам в полицию. А если еще раз выпустишь на улицу мою кошку… Ван Хейден выразительно сжал кулак. Януш вспомнил вилку, пробившую тарелку насквозь, и торопливо закивал. Он действительно старался доставлять хозяину как можно меньше проблем своим присутствием. Но с тем чтобы «не лезть» были сложности – Габриэль воспринимал любое прикосновение как посягательство. Помощь при пересадке в кресло. Пальцы, столкнувшиеся над солонкой. Шерстинку, снятую с лацкана пальто. Габриэль игнорировал любые попытки сделать его жизнь немного комфортнее. Брабер понимал: инвалиду нужно время, чтобы принять перемены, и был терпелив. До него не сразу дошло, что ван Хейден Януша банально боится. А ты бы не испугался человека, который вот так без спроса ворвался в твою жизнь и забрался в постель? Пытаясь справиться со страхом мейстера Габриэля, Януш вел себя предельно аккуратно. Как с раненым животным, окружив его ненавязчивым вниманием, не пытаясь приблизиться без разрешения. Пару раз ван Хейден ему улыбнулся а один раз даже подмигнул. Через три дня после роковой встречи с тумбочкой, хозяин допустил Брабера до мытья полов в ломбарде. Приходящая уборщица заболела, после дождя в магазине натоптали и Януш увлеченно шатался со шваброй между полок. Внезапно дверь распахнулась и ввалился сумасшедший любитель радиоприемников, потрясая огромным комом ядовито-зеленой бумаги. - Это ваших рук дело! – он обвиняющее ткнул своей ношей в ван Хейдена, сидящего за прилавком. - Не понимаю о чем вы… - Габриэль презрительно отмахнулся от объявлений, сорванных со столбов. - Вы у меня за все ответите! – взорвался Винсбург, сверкая налитыми кровью глазами. - Я вас предупреждал, мэнир, но вы не послушали. – Ван Хейден прошипел это так, что даже у Бастет поднялась шерсть на загривке, – Не смейте больше появляться на пороге моего ломбарда. - Ах вы, жалкий калека. Да я вас!.. Януш отставил в сторону швабру, взял Винсбурга за шкирку и слегка приподнял. Любитель радиоприемников резко съежился и дискуссию продолжать не захотел. Габриэль усмехнулся, весело подмигнул Браберу и скомандовал: - Выброси эту дрянь! Ну и гостя проводи, разумеется… Януш выставил Винсбурга и собрал объявления в мусорный пакет. Но одно он себе все же оставил на память, положив на полку рядом с изорванными перчатками и ножом, подаренным незнакомцем на улице. Постепенно у него появлялись воспоминания. Удивительно, но здесь Брабера перестали мучить кошмары. После сотрясения сны у него были яркими, как у шизофреника, и все о хозяине. По утрам Януш с трудом расставался со своими фантазиями – его реальность была так далека от них, что выть хотелось от отчаянья. Но Брабер держал слово, понимая, что только так сможет добиться доверия инвалида. Будильник на тумбочке слабо тренькнул. Януш хлопнул по нему, не давая разораться и сел на постели, сунув ноги в домашние туфли. За окном было еще темно, хозяин проснется через час-два. Время начинать новый день. *** Из мусорного контейнера торчали ноги. Януш застыл на подходе, держа в руках мешок с отходами. Конечности были в хороших ботинках и приличных брюках, напоминая типичную жертву какого-нибудь киллера. Надо бы позвонить в полицию и сообщить об этом, но у меня еще хозяин завтраком не кормлен… А вдруг они его побеспокоят? Брабер, воровато оглядевшись, открыл скрипучую крышку контейнера соседнего дома и собрался уже сбросить балласт, когда ноги затрепыхались. Сдерживая порыв заорать, Януш зашвырнул пакет в бак и приготовился бежать без оглядки, когда из мусорных глубин раздался потусторонний голос. - Друг, помоги! Я застрял. Вытащи меня отсюда! - А зачем вы туда забрались? – задал Януш резонный вопрос. - Я провалился! Вытаскивай скорее, тут что-то ползает! Брабер примерился к трепыхающимся ногам и постарался их вытащить из контейнера как редиску из земли, но не рассчитал силы и плюхнулся на землю с одиноким ботинком в руках. Комичности ситуации добавляло то, что на раздетой ступне обнаружился белоснежный шелковый носок. А хорошо живут нынче бомжи… - Потрепите немного, я вам помогу! – Януш огляделся, поставил рядом с контейнером пластмассовый ящик из-под бутылок и ухватился поудобнее. Приложив определенные усилия, он добрался до поясного ремня жертвы, а дальше вытягивание бомжа-щеголя было уже делом техники. - Фух, спасибо друг, - спасенный оправил куртку стоя на одной ноге как цапля, чтобы не испачкать необутую ногу, – Представляешь, только недавно пальто изгваздал, а теперь еще и кожанку любимую… Януш подал мужчине ботинок и вежливо вытряс из его волос луковую шелуху. - У вас кетчуп на щеке. - Хорошо, если кетчуп, а не что похуже… Эй, да я тебя знаю! Незнакомец заулыбался так, словно после долгой разлуки встретил школьного товарища. Януш подозрительно прищурился. Бриллиантовые точечки в ушах, невменяемый вид и убийственное дружелюбие. Брабер улыбнулся, вспомнив, где видел этого человека – именно он предлагал ему работу во время расклейки ядовито-зеленой мести Винсбургу. - Я вас помню. Вы мне еще нож подарили на улице, спасибо, он пригодился, - Януш помялся, не зная, что еще сказать, и почему-то добавил, – Я вас за бездомного принял, извините. - Ничего страшного, - незнакомец натянул ботинок и вытащил из нагрудного кармана оболочку от сосиски, – Хмм, кажется это не мое. Вернув случайную добычу в контейнер, спасенный протянул Браберу открытую ладонь. - Меня зовут Гвидо ван Халлен. - Януш Брабер, - парень опрометчиво ответил на рукопожатие. - Так ты живешь где-то поблизости? - мэнир ван Халлен вцепился в него как клещ. - Ну… да. Извините, мне пора, - Януш сделал попытку вырваться, но не тут-то было. - А не в этом доме, случайно? – Гвидо ткнул пальцем в номер, намалеванный на мусорном контейнере. - Мне, правда, нужно идти! – Брабер вырвал руку, но странный тип тут же схватил его за плечи и придвинулся вплотную. - Какой у ван Хейдена размер обуви? – спросил он заговорщицким тоном, будто хотел купить нелегальные наркотики. - Что?!.. Через десять минут они сидели на заборе, отделяющем задний двор от улицы. Гвидо курил, а Януш пялился в светлеющее небо и отчаянно хотел домой. - …Пришлось побегать, чтобы найти его дом. Больше недели мотался по улицам, все пытался вспомнить сам. Потом плюнул и посмотрел в справочнике. Нашел за четверть часа, представляешь? Я не могу вот так запросто заявиться в гости, он меня с лестницы спустит. Вот и решил Габриэля задобрить, подарить ему ботинки. Здорово придумал, правда? Ботинки. Не ходящему инвалиду. Да, самый нужный подарок… Поначалу ван Халлен был Янушу почти симпатичен – веселый, открытый, располагающий к себе человек. Но после того как Гвидо сообщил, что у них с мейстером Габриэлем был роман, Брабер понял, что этот клоун его жутко раздражает. Нахал решил, что может столько лет спустя появиться в жизни ван Хейдена и без труда вернуть то, что между ними было. Захотел внаглую явиться в гости с какими-то дурацкими ботинками. А вдруг мейстер его действительно благосклонно примет?! - Я подумал, вдруг он недавно выбрасывал старую обувь, и залез в контейнер, чтобы посмотреть какой он носит размер. Я бы потом их обратно положил, честно! Ну, в общем, не рассчитал немножко и провалился. А тут ты… Это карма, друг. Тогда я тебе помог, а сегодня – ты мне. - Угу, - Януш ответил вяло, он не разделял восторгов Гвидо по поводу встречи. - Слушай, раз ты теперь на него работаешь, то наверняка знаешь, какой размер он носит. Или можешь это быстренько выяснить. Скажи мне, я заплачу! Перед носом Брабера возникла оранжевая купюра в пятьдесят евро, зажатая между холеных пальцев. - Нет, – Януш угрюмо отвернулся и встал с забора. - Друг, ну чего тебе стоит? - ван Халлен перегородил ему дорогу и ловко потер банкноту. Чудесным образом одна бумажка превратилась в две. - Не думаю, что мой хозяин будет рад вас видеть, - Януш обошел мужчину и открыл калитку, ведущую на задний двор. - А тебе не кажется, что это он сам решит? – Гвидо улыбался, но уже совсем не добро. Януш замешкался. Ван Халлен вовсе не так прост, как кажется. Но правда в том, что Габриэль должен сам разобраться, нужен ли ему бывший любовник. Да и вряд ли этого паяца остановит уборщик из ломбарда… Он найдет, как подобраться к ван Хейдену и без идиотской затеи с обувью. К моему Габриэлю! Ревность осой жужжала возле уха. Януш поразился этому – раньше он всегда спокойно воспринимал присутствие других мужчин в жизни своих хозяев. Собственнические наклонности ему были не свойственны… до сих пор. Ему безумно хотелось посвятить нахала в специфику своих отношений с инвалидом. Несомненно, Ван Халлена это отвадит. Но если он начнет болтать, у Габриэля будут проблемы… Не говоря уже о том, что хозяин явно разозлится на Януша, когда узнает, откуда у паяца компрометирующая информация. - Сорок первый. - Что? - Хозяин носит сорок первый размер обуви. – И мне даже на руку то, что ты будешь выглядеть как полный придурок с таким подарком. - Спасибо друг! – Гвидо снова широко улыбнулся и протянул Янушу деньги. Проигнорировав купюры, Брабер развернулся и пошел к дому. Что со мной происходит? P. S. - пятая глава не закончена. Мы выложим ее позднее.