Принцесса-под-Горой

— Это — мой внук, первенец моего возлюбленного сына, Торин, который со временем унаследует Гору и все, что в ней, на ней и под ней, — Трор положил руку на плечо Торину и вытолкнул юного гнома вперед, на яркий свет рыжих светильников перед троном. Торин был бледен, наследственно носат и черноволос, у него были умные глаза и тонкие пальцы, говорившие о склонности не только к мечу, но и к перу. Он вперил лишь слегка взволнованный взгляд в свиту короля Эдукана, но, обежав ее глазами и не найдя искомого, быстро умерил свой пыл, с подчеркнутой вежливостью чуть поклонившись Эдукану, который ответил ему не менее любезным кивком. — Так вот каков принц-под-Горой, — степенно кивнул Эндрин Эдукан. Воины Орзаммара расступились, выпуская вперед гномку, одетую, против всякой традиции, в золотую с алым отливом броню. Белокурая, она выглядела старше своих достаточно юных лет, и такой серьезной, что кто-то постарше и повнимательней мог заподозрить принцессу в том, что она впервые выступает в роли драгоценного товара, которым обмениваются королевства, и весьма недовольна таким положением вещей. — А это — моя средняя дочь, Середа, интерес к которой ты проявил в последних письмах, мой царственный собрат. — Еще прелестнее, чем я думал, — торжественно кивнул Трор, — еще отважнее, чем ты рассказывал, упоминая о ее победах как на Арене, так и над орками в глубинных тейгах. Но и мой внук стал главой королевской охраны раньше, чем начал заплетать бороду в косы. Однажды Торин станет прославленным воином, и только отважная воительница из древнего царственного рода составит ему достойную пару. — Как и наследник Дьюрина — один из немногих, кто сможет послужить драгоценной оправой для дикого алмаза Морозных Гор. Союз сияющего Орзаммара и благословленного предками Эребора будет крепким, ибо отважные сердца, почтение к предкам, храбрость выше всяких похвал и множественные таланты, которыми щедро одарены наши наследники... — издалека начал Эндрин, не торопясь переходить к сути своего визита. А суть его была такова: троим детям Эндрина — Триану, Середе и Белену — скоро должно было стать слишком тесно в Алмазных залах. Принцесса и принцы взрослели и, чем старше они становились, тем меньше между ними оставалось согласия. Но если у Триана был Белен, а у Белена — Триан, и их дуэту благоволили наиболее крепко державшиеся за традиции лорды (особенно это касалось Триана), то Середу обожали кузнецы и торговцы, возлагавшие на ее смелый ум и деятельную натуру большие надежды; воины пока хранили нейтралитет, но уже пошли слухи, что они с большей охотой пойдут за Эдукан, чем за Эдуканами. А что случается, если касты в своей любви к наследникам престола разделяются так неравно, Орзаммар знал слишком хорошо, эти страницы его истории были залиты кровью так густо, что расплывшиеся руны было почти невозможно прочитать. Середа замучилась клясться отцу, что ничего не замышляет в обход ни Триана, ни Белена, умалчивая о том, что, насколько она знала Триана, с помощью Белена или без, рано или поздно он сам должен был загнать себя в ловушку упрямством и поистине орочьей злобой. Зато Триан был вполне себе безнаказанно высокомерен и нагл, не упуская ни единой возможности указать Середе на ее место — второе, как он воображал, после него, и в Орзаммаре, и в сердце отца. Белен был хитрее и, на словах сочувствуя Середе и разделяя ее гнев на Триана,тем не менее в присутствии лордов во всем последнему подпевал. Белен всегда был слаб здоровьем, компенсируя телесную слабость пронзительным, как мифриловый клинок, сияющим умом, но и коварства в нем было на клубок ядовитых змей. Середа твердила отцу всю поездку, что если кого и удалять от себя, так это Белена — отправить бы его в Железные Холмы в свите посла, если здоровье не позволяет спуститься на Глубинные тропы и там доказать свою храбрость, заслужить любовь и доверие воинов, — но отец был непреклонен. — Посылая Белена, — неспешно объяснял он, пока запряженная двумя бронто и укрепленная красной сталью повозка слабо покачивалась на выбоинах в теле широкого подземного тракта, — Орзаммар не выигрывает ровным счетом ничего, кроме... — Предотвращения смертоубийства, — перебила его Середа. Эндрин строго посмотрел на нее и она привычно, хотя и с некоторым раздражением потупившись, замолчала. Ее верховой бронто шел вровень с оконцем, проделанном в королевском экипаже, голова отца в темноте казалась портретом предка на гранитно-черной гемме, да и лицо его, раздумчивое и сумрачное, казалось почти каменно-серьезным. — Отдавая тебя за Торина, сына Траина, сына Трора, мы укрепляем союз между Орзаммаром и Эребором узами более крепкими, чем любой договор — узами крови. На Востоке всегда было опаснее, чем где-либо, из-за близости к проклятым руинам, имен которых стараются не называть вслух даже эльфийские короли, — продолжал Эндрин. — Так было в первые Эпохи, так есть и сейчас, и пусть тебя не смущает воцарившаяся в них тишина: то не смерть, а сон. Враг дремлет, чтобы однажды пробудиться. Ты королевская дочь и будущая королева, — голос Эндрина смягчился, когда он посмотрел на Середу, но та продолжала смотреть по сторонам, избегая его нежного взгляда. — Я говорю тебе все это не потому, что не люблю тебя, нет; а потому, что люблю тебя слишком сильно. Ты должна понимать, как именно твое замужество послужит вящей славе Орзаммара... — Не Орзаммара, а Триана, — буркнула Середа, пуская бронто чуть вперед и заглядывая за угол старинного тракта, но воины шли все тем же звонким, тяжелым шагом, не сбиваясь, а капитан не трубил опасность. Мимо неспешно проплывали изрезанные рунами, поросшие светящимися кристаллами стены, и в свете соляных светильников, врезанных в колонны, руны, светильники и кристаллы переливались, как рассвет над ледником. — Середа, — глубоко вздохнул Эндрин. — Триан молод, горяч и — да, иногда огорчительно упрям, как дрянной бронто. Он унаследует трон и шанс стать хорошим королем. Если он не справится, что ж, — тень скользнула по лицу Эндрина. — Тогда Совет не позволит ему наделать больших глупостей. Твой брат, Белен... — Мой брат Триан, мой брат Белен, — фыркнула Середа. — Почему я должна жертвовать собой для того, чтобы им легче правилось? Я заслуживаю стать королевой не меньше, чем оба они вместе взятые. Но почему я еду в Эребор, а они остаются? Если бы я осталась, лорды назвали бы меня. Я знаю, что Совет колеблется. Триан первенец, но они понимают, что начнется, если он получит власть. И понимают, что будет, если хитрость Белена и его жажда власти перестанут сдерживаться мной и старшим братом... — Если бы у Трора был не внук, а внучка, я бы взял с собой в поездку Белена, — ответил Эндрин с еще более глубоким вздохом, — и он бы покинул Орзаммар вместо тебя. Дело не в том, что я освобождаю трон для Триана, а в том, что нам нужен союз с Эребором больше, чем когда-либо, потому что время мира и процветания слишком уж затянулось. За долгим и жарким летом всегда приходит безжалостная и суровая зима, я достаточно стар, чтобы это знать. Если ты не хочешь выйти за Торина ради Орзаммара, — сказал Эндрин, высунув унизанную перстнями так, что пальцы не смыкались, руку в оконце и ласково коснулся щеки Середы, — сделай это ради меня. Принц Торин — храбрый и страстный молодой гном. Я знаю его деда, я знаю его отца. Он похож на того, кого ты смогла бы полюбить. Я не говорю, что ты обязана отдать ему свою любовь, я никогда не осмелился тебя об этом попросить, я и так требую от тебя очень многого, но ты ведь даже его не видела. Дай внуку Трора шанс. Середа не ответила отцу, но запомнила его слова. Сидя на пиру рядом с принцем Торином, она вызывала их в памяти снова и снова, искоса поглядывая на жениха. Обручить их должны были сразу после пира, это была единственная возможность заговорить друг с другом до того, как они станут не просто принцессой Орзаммара и принцем Эребора, а будущими женой и мужем, королевой и королем. Но Середа молчала, и Торин молчал. Она пилила кролика на золотом блюде, «верхнюю» еду, обильно приправленную специями, и думала, что не отказалась бы сейчас от миски доброй нажатины с вареным мхом и ломтя лишайникового хлеба. Торин рвал свою часть кролика руками и в какой-то момент чуть не свалил кувшин с вином, щедро плеснув себе на расшитый серебром синий рукав кафтана. — Это плохая примета, — сказала Середа, не глядя ни на жениха, ни на опасно раскачивающийся кувшин. Она должна утешиться неуклюжим мальчишкой-ровесником взамен сияющего венца Орзаммара? Вся эта сделка была обманом с самого начала. Середа должна была стать королевой, а не женой короля, но она уже ничего не могла изменить, но и смириться себя заставить тоже не могла. — Не знал, — Торин встряхнул рукав над полом, дергая его за край. Даже облитый вином, принц держался высокомерно и холодно, и Середа ощутила пронзительный приступ неприязни. И это — ее принц? Уж лучше бы он родился принцессой и этому чуду достался бы Белен или даже Триан; вот с Трианом принцесса Торина точно бы поладила. «Ради Орзаммара, — думала Середа, когда короли призвали их к себе и они, рука об руку, вышли из-за бесконечного стола в самый центр зала. — Ради Совершенных? О нет, ради спокойствия отца и дурости братьев. Белен, орки тебя раздери, это ты должен быть сейчас на моем месте, брать в жены дочь Траина, сына Трора. Почему я должна приносить себя в жертву чужим королям — потому что от принцессы только того и ждут, когда она наконец-то пожертвует собой ради всеобщего блага?» Торин взял ее за руку, их ладони и запястья трижды крепко оплели золотой цепью, хвост которой безвольно свисал, словно змеиный, почти до пола, и заставили пронести руки над огнем, пылавшем в чеканном церемониальном кубке. У Торина было крепкое, но немного влажное пожатие. Рука Середы была сухой и горячей. Когда все закончилось, она вышла на крепостную стену, вся в шелках и лентах, с драгоценными цветами в волосах, в тяжелых серьгах, достававших до самых плеч, в ожерелье, больше похожем на нагрудник, тяжелом, как стальная кираса. Стражи расступились, давая Середе подойти к зубцу. Она обхватила его руками и подставила лицо нежному, шепчущему ночному ветру. Дейл у подножия Горы сиял всеми огнями, празднуя обручение принцессы и принца. Там, внизу, люди пили за ее здоровье; за ее красоту пили гномы в глубине горы; и за то, чтобы никогда больше Середу не видеть, наверняка где-то во дворце пил Триан, счастливый, что удачно от нее отделался. — Принцесса Середа, — позвал ее Торин. Середа вскинула голову. Он стоял в самом начале стены, все такой же бледный и серьезный, не зная, куда деть руки — в конце концов, положил одну на рукоять церемониального кинжала. Поймав ее взгляд, Торин подошел к ней неторопливой походкой, явно копируя важность, с которой выступал его дед, но и воинственный жест, и показная церемонность не шли к его юности, заставляя выглядеть довольно комично. — Вы уже ищете меня, принц? — Середа не засмеялась, нет, но и не заплакала. Ей было грустно, но ее грусть была слишком широка и глубока, чтобы выйти наружу в слезах, и уж тем более для того, чтобы походка принца могла ее рассмешить. Она приехала в это непривычное, чужое королевство, чтобы остаться и, через несколько недель, в канун Дьюрина Дня, стать женой бледного принца с горящими глазами, которого она не знала и не хотела знать, и править вместе с ним его королевством, так далеким от лавовых рек и гранитных столбов ее родины. — Мне стало душно, — сурово сказала она. — Обычно я предпочитаю гору нагорью, если вы об этом. — Я тоже, — строго согласился Торин и, бегло посмотрев на луну, вдруг признался: — И люблю лунный свет. — Мои предки не любили ни луну, ни ее свет, — голос Середы так и не потеплел. Торин был почти привлекательным, когда стоял свободно, в своем синем с серебром одеянии, и казался таким серьезным, словно был не принцем, а счетоводом. Дома Середа бы сочла этот разговор довольно приятным, но теперь она спрашивала, зачем Торин его завел. Попытаться полюбить друг друга сразу после помолвки, в короткие предсвадебные недели мог решить только глупец или неисправимый лжец, Середа и думать не хотела о том, что ее вынужденный муж окажется дураком или вруном. — Они решили, что настоящий гном должен и вовсе света всячески избегать, потому что он не угоден Совершенным, а Совершенным так наказал сам Махал. — Вы в первый раз видите поверхность? — сдержанно удивился Торин, стараясь не показывать особого любопытства. — Нет, — Середа облокотилась о стену, наматывая на палец конец длинного, расшитого пояса с пышными кистями. — Времена меняются, и нам следует меняться вместе с ними, так говорит мой отец. Семьсот лет назад первые гномы Орзаммара вышли на поверхность спустя тысячелетия затворничества. В конце концов, наверх поднялся и король. Но я, как и мой отец, никогда не видела солнца, только луну. — Праотцы открыли глаза в подгорной темноте, — согласился Торин. — В этом я могу понять размышления ваших предков. Но когда они решили подняться на землю, то сделали это при свете луны. Эльфы тоже увидели мир ночью, — он смотрел на нее и из его надменности, словно форель из ручья, нет-нет да выскакивало что-то еще, какое-то непривычное выражение, какое-то новое чувство. — Но лунный свет предпочитают звездному. — И посвящают им песни, — Середа сцепила пальцы в замок на животе. — Послушайте, принц, — с неожиданным для себя пылом начала она. — К чему это все? Мы и так обречены пожениться ради Эребора, Орзаммара и счастья... — Середа чуть не сказала «двоих моих братьев», но в свирепом поединке скрытность победила досаду, и она, замявшись, уклончиво продолжила, — наших семей. Избавьте меня от разговоров о луне и звездах. Мы поженимся со звездами и луной, или без них. — Благо королевства — превыше всего, — резко согласился Торин. Его голос звучал разочарованно. — Я рад, что вы это понимаете. Королева, понимающая свой долг — благословение для Эребора. Он отвернулся от нее и тоже стал смотреть на луну. Середа продолжала рассеянно глядеть в мощную кладку, думая, как не похожа она на желтые камни Орзаммара, как отличны эти клыкастые стены от монолитных резных колонн, подпиравших вход в ее город. Здесь все было не так, как дома. Орзаммар был глубже Эребора, древнее, мрачнее, но, в то же время, и роднее в неисчислимые мириады раз. Сами его камни наполняли Середу силой, вдали от него она чувствовала себя высохшим мхом на проезжей дороге. — Я принес вам пирожное, — вдруг сказал Торин. — Подумал, что, может быть, вы захотите сладкого. Он вынул из кармана что-то, завернутое в льняную салфетку, и решительно ее развернул. Пирожное все смялось, фрукты смешались со сливками, сладкий джем вытек сквозь сломанное тесто. Середа свысока посмотрела на обломки десерта, и презрительно хмыкнула: — Это все, что вы можете мне предложить? — Я не собираюсь его вам предлагать. Это месиво только выкинуть и можно, — размахнувшись, Торин кинул пирожное далеко через стену, и Середе показалось, что она слышит, как он бормочет себе под нос: «Как и все это сватовство». — Разве этого хотел не ваш отец, так же, как мой? — Середа резко повернулась к Торину, вытиравшему липкие пальцы пропитанной кремом салфеткой, но от этого он только больше пачкал руки. — Почему бы вам тогда не смириться, так же, как и мне? — Этого хотел, — Торин угрюмо растирал сладкое месиво по рукам, часть подбирая салфеткой, а частью пачкая рукава, — я сам. Я много слышал о вас и видел ваше лицо на кирасах, которые привозили из Орзаммара. Я хотел поехать ко двору вашего отца чтобы искать знакомства с вами, играть для вас на арфе, посвятить вам победы на Арене и, если выйдет, просить вашей руки. Но мой дед все решил по-своему. Как, впрочем, и ваш отец. — Король Трор все решил без вашего ведома? — взвилась Середа. — Не верю. Сыновья Дурина упрямы все до единого, и о вашем упрямстве я тоже наслышана. Если бы вы не захотели, вы бы не позволили так со мной поступить. Но вы знаете, как богат Эребор и как Орзаммару нужен этот союз. Вам достаточно было только обмолвиться отцу — и все, принцесса уже сидит за вашим столом. — Сыновья Дурина упрямы, но так же они известны и почитанием своих отцов, даже тогда, — Торин взъярился, но вдруг умолк, заколебался, словно сомневаясь, стоит ли ему продолжать; и, вздохнув, все-таки продолжил, — когда те принимают решения, с которыми тяжело смириться. Эребору нужны воины Орзаммара точно так же, как Орзаммару нужно золото Эребора. Наша помолвка всегда была делом времени. Мое желание отправиться в Орзаммар ради встречи с вами только ускорило ее. — Я вам не верю, — Середа сложила руки на груди. Она злилась и хотела, чтобы Торин ушел, но он все не уходил, хотя и не похоже было, что он собирается еще что-то ей сказать. Он просто стоял, бледный и упрямый, и смотрел на луну, словно на ее щербатом бледном лике было что-то, что он всеми силами пытался разглядеть. И когда он, буркнув себе что-то под нос, уже развернулся, чтобы уйти, Середа спросила, все так же на Торина не глядя: — И, что, вы играете на арфе? — Играю, — сумрачно подтвердил Торин. — И будете играть сегодня? — Середа бросила на него надменный взгляд через плечо, и Ториан сделал шаг вперед. — Возможно, — помедлив, ответил он. — И вы сыграете, что я попрошу? — продолжала она, то наматывая поясок на палец, то отпуская его. — Если вы попросите, — их разговор был похож на обмен угрозами. Так полководцы во главе армий похваляются разрушениями, которые учинят; так наемники со свистом раскручивают над головой моргенштерны; так эльфийские лучники натягивают тетиву, позволяя оркам услышать ее неотвратимый звон. — Вы ведь знаете старые песни? — Середа пошла в наступление. Победа была близко, Середа чувствовала ее, золотой пичужкой бившуюся у нее в ладонях. Или это была не золотая пичужка, а само сердце Горы, сердце Торина дрожало у нее в руке?.. — И старые, и новые, — Торин не торопился сдавать позиции. Они оба знали, что рано или поздно он уступит ей, но не сию же секунду, нет; прославленное упрямство сыновей Дурина никогда бы не позволило ему сдаться без боя, радостно отдавшись на милость победительницы. — Это хорошо, — церемонно кивнула Середа, которой было что противопоставить упрямству Торина. Эдуканы прославились характером столь скверным и норовом столь крутым, что соседние тейги порой страшились их гнева чуть ли не сильнее, чем нападений орков. — Тогда пусть это не будет одна из тех старых песен о золоте. Я их ненавижу, — дерзко призналась она. — Это может быть песня об одной из старых битв, — с достоинством ответил Торин, подумав. — При такой луне любая песня хороша, — неожиданно добавил он. Его нахмуренный лоб разгладился, а лицо осветилось внутренним светом, словно он собирался признаться в чем-то, в чем до сих пор не был откровенен даже сам с собой. — Особенно... — Особенно о любви, — перебила его Середа, улыбаясь. — Ну так возьмите арфу и сыграйте мне обо всем, что знаете. — Кроме как о золоте? — усмехнулся Торин. — Да, — Середа ответила ему прямым и смелым взглядом. — Кроме как о нем. — Взять арфу и сыграть для вас прямо но крепостной стене? Нет, — Торин покачал головой. — Я отведу вас на самую вершину горы и вы услышите, как ветер поет в струнах арфы. Поверьте, оно того стоит. Пойдемте, — Торин протянул ей руку, — я буду вашим проводником и бардом. Середа, выждав время, достаточное для того, чтобы заставить его лицо омрачиться, взяла его за руку. Ей доставляло истинное удовольствие скрещивать словесные мечи с достойным противником, но она не могла заставить себя прекратить искать в происходящем подвох. Значит, Торин говорил отцу, а тот — деду, что не на шутку влюблен в Орзаммарскую принцессу; и Трор писал Эндрину вовсе не о том, что хорошо бы обручить наследников, а о том, что его внук хочет сам ехать в Морозные горы чтобы увидеть принцессу. И что имел в виду отец, когда просил ее дать Торину шанс — неужели именно это? — Спойте так, как будто бы ничего еще не решено; так, как будто бы от вашей арфы зависит моя благосклонность, а от ваших песен — моя любовь, — велела Середа, чувствуя, как горечь подступает к самому корню языка. Замысел отца наконец-то открылся перед ней полностью. Королям под Горой и под Горами не удалось бы удержать своих наследников вместе силой, слишком своенравны они были для того, чтобы соединиться без малейшей симпатии. Но Трор знал, что Торин увлечен орзаммарской принцессой, существующей пока только в его воображении, а Эндрин был уверен, что если кто-то и сможет увлечь Середу, так это гном, который ни в чем ей не уступит... Отец обманул ее. Он хотел увезти ее как можно дальше от братьев, чтобы не дать начаться войне за престол, и привязать ее к чужому королевству даже крепче, чем замужеством — любовью, надеясь, что от страсти Середа потеряет рассудок и откажется от своевольного желания стать королевой без короля. А если при этом Орзаммар еще и получал золото Эребора, и союз с Трором — мог ли Эндрин Эдукан желать большего? — Как пожелаете, принцесса, — Торин поцеловал ее в кончики пальцев, щекоча их юношески мягкими, темными усами, и пылко добавил: — Я буду петь и играть только для вас. Сегодня и, если захотите, всю жизнь. Первым порывом Середы было оттолкнуть Торина, ворваться в тронный зал, найти отца и гневно ему все высказать — при Троре, при Траине, при свите и эреборских лордах и воинах, опозорив отца и сорвав его замысел; самая отчаянная из троих младших Эдуканов, Середа была способна и на такое. Но она все-таки в первую очередь была принцессой, а ярость принцессы всегда сдерживает ее рассудок, понимающий, что не все можно решить шумным наскоком, и не все получит силой. И, пока ум Середы пытался умерить ее злость, ее чувства шепнули: «Останься. Останься — и узнаешь, так ли нежно его усы касаются губ, как касаются рук».